Ирина Мартыненко - Граничные хроники. В преддверии бури Страница 49

Она задумчиво подцепила всплывшую в желтоватом чае чаинку. Оттолкнула ее краем ложки, заставив сморщенный кусочек листа пуститься в одинокое плаванье. Вот он, подхваченный незримым потоком, опустился на самое дно, взбаламутив его, и вот уже вновь воспрянул к поверхности, прихватив с собой ворох похожих на него листьев.

Катарина не была голодна, но от хорошего тонизирующего напитка никогда не отказалась бы. Потому из всего, что ей принесли, она притронулась лишь к чаю. Удивительное свойство ее организма всегда было на руку самой правительнице.

К тому же, с минуты на минуту она ожидала гостей. Нет, не правителей. Те, как и она сама, были заняты собственными перипетиями в своих же Гильдиях. Ей было невдомек, как же они, такие умные и проницательные, столько времени тратят на пустые разговоры со своими соратниками. Порой даже Катарине казалось, что тот же Рэрос – больший путник, нежели она сама. Этот душетрепещущий вопрос, иногда незримой полосой, пробегал сквозь ее жизнь, стараясь оттенить ее от прочих истинных, судьбами коих она распоряжалась по собственному наущению. Но порой ей видилось, что мир, который она создала вокруг себя, совершенно не похож на тот, что жил и существовал в ее собственном воображении. Хотя, с другой стороны, она понимала, что путники в своей цветастой обложке, пронизанные духом ветра и невероятной общей мечтой, и есть она сама. Ее собственное отражение, искаженное поверхностью вселенского зеркала до пущей неузнаваемости.

Неспешный ток ее мыслей отвлекло легкое постукивание.

– Заходи, Майа, – откликнулась Катарина.

Правительнице даже не нужно было поднимать глаз, чтобы узнать в юркнувшей в ее покои тени собственную ученицу.

– Мое почтение, госпожа правительница, – отозвалась девушка, осторожно прикрывая за собой дверь.

Катарина оторвала глаза от созерцания неспешно плавающих по поверхности чая чаинок и внимательно посмотрела в ее сторону.

Вошедшая была невысокой, тонкой и хрупкой, как только что распустившийся цветок. Темные, коротко остриженные волосы были ловко уложены, а длинная челка скрывала пронзительные угольно-черные глаза. В тон к ним и одежда – легкая темная кофта с бледно-серыми отворотами, перехваченная пояском, и темно-сизые брюки, вдетые в черные кожаные сапоги с плоской подошвой. Через плечо сумка, а на поясе красуются две невидимки с блестящим стеклом.

– Значит, есть новости, – задумчиво протянула правительница.

– Да, госпожа, – ответила ей Майа. – Я кое-что узнала.

– Что именно?

– Ходят слухи… Среди миротворцев.

Катарина едва заметно приподнялась. Она прекрасно понимала, что сказанное девушкой лишь подтвердит ее догадки и слова ее же информаторов в стане союзников, но Катарине все равно нужно было узнать еще и то, что для нее прознала ее ученица.

– Они говорят о Похороненном, госпожа. Вскользь упоминают о нем, когда никто не видит и не слышит их. Я так толком и не поняла, но что-то произошло с ним. Единственное, что бесспорно является фактом, – господин Рэрос пытается привлечь своих сторонников на какое-то дело, но там получилась заминка. Большинство его солдат на заданиях и на выездах. Половина регулярных войск сейчас занята в деле о взрыве в нашей Гильдии и патрулировании прилежащих территорий. Он не может использовать резерв, да к тому же ситуация вроде как еще не до конца ясна. Но говорят… Господин Рэрос пытается собрать небольшой отряд для проверки этого самого Похороненного. Вернее… Для проверки ключа. Точнее сказать не могу – мнения миротворцев слишком разрозненные. К тому же, что-то происходит в стане камнедержцев – там что-то нашли, но, в отличие от миротворцев, те представители Гильдии Каменного Дола, которые находятся сейчас у нас, слишком плохо знают, что происходит у них наверху. Стражи же не выказывают никаких особых предпочтений, но у них прошел слух по поводу псевдодемона. Им сейчас, вроде как, занялись тамошние специалисты. Они пытаются выбить образцы из путников, но те не хотят им ничего давать. Это все, что мне удалось узнать о союзниках, госпожа.

– Значит, вот оно как, – задумчиво произнесла Катарина, прослушав сообщение Майи. – Что ж – неплохо. Теперь…

Она пристально посмотрела на свою ученицу, делая в голове пометки по поводу того, чем может оказаться ее решение для осуществления дальнейших планов. Прошла лишь какая-то сотая доля законсервированного мгновения, и Катарина, внутренне поднаторев, решается на очередной ход.

– Я думаю, ты понимаешь еще одну причину, почему я позвала тебя сюда, – сказала правительница, слегка качнув головой. – Что ж, все, конечно, немного усложнилось. Но… Теперь тебе придется выполнить одно поручение. Особое поручение.

– Я слушаю, госпожа.

Катарина внутренне улыбнулась. Значит – решено…

В голове слегка шумело, как будто там прогремело штормовое предупреждение, а он все сидел в маленьком домике и смотрел через окно на разверзающий затянутый грязными грозовыми тучами небосвод и бушующий в его вышине ураган. Винс так ярко представил себе эту картину, что даже почувствовал блеклый запах озона и далекую пронзительную прохладу. Конечно, паренек понимал, что это лишь его собственные домыслы и фантазии, не имеющие под собой никаких оснований. В лазарете никогда не пахло озоном, а тем более прохладой и самим дождем. Тут лишь затхлый аромат спекшейся крови, спирта и прочей медицинской гадости. Даже привычное приторное благоухание формалина здесь не всегда можно услышать.

Винсент обреченно вздохнул. Он не любил ни медицинское крыло, ни тех, кто здесь работал. Ведь как ни крути, ошибки здешнего персонала попадают в его рабочий кабинет. Точнее, не его рабочий кабинет, а Лаканы, но какая в целом-то разница? Практически никакой. Она патологоанатом, втихую подрабатывающий на Общем этаже, а он – будущий некромант, трудящийся, вроде как, лишь на благо отечества.

Хотя паренек по большей части своего существования и был связан со смертью, но жизнь он любил не меньше, а даже еще сильнее, нежели многие его знакомые и друзья. Чем ближе ты к истокам понимания обеих сторон бытия, тем ярче ты чувствуешь и осознаешь их бесценность. Непреходящую красоту, у которой всегда есть два лица. Винсент любил чувствовать и постигать собственную реальность среди окружающего его мира и почтительно относиться к тому состоянию, к которому рано или поздно приходит любое существо после истечения отведенного ему времени, но переходные периоды между двумя этими значимыми и единственно важными состояниями пребывания его морально угнетали.

К тому же в лазарете было, как никогда, шумно и оттого еще более неприятно, нежели обычно. По полотну бегали разрозненные тени, слышались тихие разговоры, обрывки невнятных фраз, приглушенные стоны и далекий то нарастающий, то убывающий гул от вентиляции, по-видимому, перешедшей на особый режим. Ее включали довольно редко, что иной раз Винсент совсем забывал о существовании подобной установки в глубинах медицинского крыла.

Он растянулся в постели на спине и смотрел перед собой. Над ним, точно молот над наковальней, зависла магическая лампа, от пристального изучения которой Винсу стало не по себе. Глядя на ее мертвенно-бледный контур, он неожиданно пришел к мысли, что маги с усеченным воображением – стандартизированная норма существования. Ужасно, что это убожество еще каким-то чудом все продолжает и продолжает существовать, как бы ни пытались исправить подобное тот же Тинори и сам Миарлиний.

Винс тяжело вздохнул и отвернулся. Закрыл глаза.

Он никак не мог собрать воедино свои желания и чувства, мысли и просто ускользающие предчувствия. К тому же, ему безумно хотелось задремать, но раскалывающаяся голова никак не давала покоя. Она тяжким грузом давила на него. Отсылала прочь из обители крепких сновидений, не позволяя задержаться даже на пороге. Единственная радость – в постели было тепло и уютно. Легкая дремота, незримо окутывающая его, то появлялась, то вновь исчезала. Казалось, вот он приходил в себя, лежал с открытыми глазами, бесцельно глядя в потолок либо же на белые занавески, кажущиеся в приглушенном свете то серыми, то бурыми. По ним то и дело сновали призрачные тени. Проходили считаные минуты, и вот уже Винс видел какую-то ахинею, безумной чередой следующую у него перед глазами, и слышал странные далекие голоса, иногда звавшие его к себе из невероятных глубин, а порой просто говорящие что-то на совершенно чужом языке. И то и другое мешалось, становилось каким-то расплывчатым и нереальным. Еще ему чудились мелодии. Далекие ритмы, складывающиеся из звуков переполненного лазарета в цельные произведения, от красоты которых у Винсента порой перехватывало дыхание. Иногда он замечал, как к нему в палату кто-то заходил, однако не видел лиц – лишь силуэты.

Едва понимая, что он делает, Винс все пытался поймать переход из сна в явь и постоянно чувствовал, что балансирует на невидимой границе, то погружаясь по самую шею, то выныривая где-то по щиколотку. Только он никак не мог выбраться совсем из этого странного состояния, словно оно стало его особой формой существования.