Семен Данилюк - Мужские игры Страница 49

Он обернулся на шум. Быстро поднявшаяся Юля выходила из спальни.

- Завтрак тебе приготовлю.

Зал ожидания бурлил. В Москве установился зной, и, несмотря на работающие кондиционеры и истекающий теплой влагой фонтанчик, лица заполнивших залу людей выглядели скользкими. Впрочем, скорее причиной тому было возбуждение, охватившее беспрерывно двигающийся и жестикулирующий "высший менеджмент". Должно быть, такая суета устанавливалась среди придворных подле постели умирающего монарха.

Люди беспрерывно сновали от группы к группе, что-то выслушивали, потом переходили к следующей группе и там принимались энергично разъяснять то, что сами перед этим услышали. При звуке более громкого голоса вновь затихали и устремлялись вслед за остальными туда. Нервозность владела собравшимися. Каждый искал уверенности в другом, но не находил.

Единственным оплотом спокойствия виделся угловой диван у входа в конференц - зал. Здесь царил Вадим Вадимович Покровский. Поставленным голосом он доводил до сведения присутствующих о совместном их с Владимиром Викторовичем ключевом решении, принятом как раз накануне приступа, - о необходимости резкой смены приоритетов, о срочном формировании блока "Ритэйл" в рамках дочернего холдинга. А главное - смелее, объемнее следует использовать биржевые инструменты. И форсировать, форсировать зарубежные займы. Рваться на европейские рынки. Не во всем понятные, но решительные слова, а главное, стоящий за ними авторитет Второва, привлекали своим таинственным магнетизмом и собирали вокруг Покровского все больше томящихся в безвестности людей.

Другим центром сосредоточения "страждущих успокоения" оказался кабинет Керзона. Вопреки обыкновению последних месяцев, сегодня он был полон народу. Несколько раз туда проходил Чугунов с лицом, сведенным непривычной, мучительной, устремленной на всех улыбкой. Это было знаком, и всякий раз, как исчезал он в кабинете Керзона, число людей около вещающего Покровского слегка уменьшалось.

Ждали опаздывающего Рублева. По слухам, с утра он был приглашен в Центробанк.

Вышел наконец и сам Керзон. Рассеянно и благосклонно кивая вокруг, прошел рядом со склонившимся над чашкой горячего какао Забелина. Вроде не заметив.

- Не узнаешь, что ли, Павлович? - окликнул Забелин.

Керзон скосился, неохотно кивнул. Демонстративную сухость кандидата в президенты компенсировал бодрый бас слева - к Забелину приближался краснолицый Баландин. Сегодня полнокровный Юрий Павлович был особенно сильно пигментирован.

- Здорово, Палыч, друг старинный, же вуз ан при, бокал клико, - продекламировал Баландин отрывок из порнографического варианта "Евгения Онегина", который за давностью употребления давно уже путал с оригиналом. Поэтому когда на высоких тусовках он при случае сообщал, что знает наизусть "Евгения Онегина", то не больно-то рисковал, - кто додумается уточнить какого.

- И что? Портвешок на жаре помогает?

- Ништяк, - Баландин вальяжно потянулся. - Тут, главное, в нужной пропорции холодной минералочкой разбавить. И непременно чтоб "Святой источник". Святое дело святых напитков требует.

- Как сам?

- А чего мне? Где поставили, там и служим - кредитуем потихоньку. Размещаем банковские денежки. Дружку твоему Курдыгову на днях пролонгировали. Не надо бы - да надрывается мужик, поднимает промышленность. Не люди разве, чтобы не помочь?

Забелин сдержал улыбку - подобрала-таки чеченская диаспора ключик к горячему комсомольскому сердцу.

- Папа-то, похоже, совсем плох, - Баландин озабоченно нахмурился. - Как думаешь, выкарабкается?

Забелин пожал плечами.

- То-то и оно. Тебе хорошо. Из правления исключен. Теперь без права голоса, - позавидовал Баландин. - А тут такое махалово сейчас начнется. И главное - все непросто.

Взгляд его тоскливо метался меж Керзоном и Покровским. - Сигареткой угостите? - К ним подошла Файзулина. Следуя поветрию, введенному Второвым, она добросовестно пыталась бросить курить и перестала покупать сигареты. Теперь работники бухгалтерии ежедневно сбрасывались на лишнюю пачку. Файзулина затянулась благодарно, кивнула насмешливо на угол, где оживленно жестикулировал Покровский: - Как вам картина? Сталин, вспоминающий перед пионерами о последних уединенных мечтаниях с тяжелобольным Ильичом. Примеряется, сука. - Она глянула в лицо Забелина, не увидела достаточно живой реакции, что-то припомнила, насупилась и отошла.

Забелин горько про себя усмехнулся - похоже, водораздел меж присутствующими был проведен.

- Алексей Павлович, - к ним подошел охранник, - там вас сотрудник просит выйти. Говорит, очень срочно.

Забелин посмотрел на настенные часы: двадцать минут третьего, до истечения срока подачи заявки на аукцион оставалось два часа сорок минут. Должно быть, это Клыня. Прознал, что правление откладывается.

- Всё дела, - неохотно отпустил его Баландин, вслед за Забелиным глянув на часы, словно надеялся увидеть на циферблате ответ на мучившие его сейчас вопросы. Клыня дожидался в межэтажном эркере. На столике лежали два приготовленных конверта - побольше и поменьше, листок бумаги, ручка. При приближении руководителя он нервно вскочил.

- Вот узнал, что правление откладывается. Решил пораньше.

- Переживаешь? - заметил Забелин. - Так не каждый день аукционы. - Клыня утер пот большим платком. - Вдруг да где прокололись?

- Не дрейфь, Юра, пробьемся, - Забелин отодвинул лежащую ручку, вытащил свою. - Счастливая. Кивнув понимающе, Клыня отошел к лестнице. Забелин, готовый вывести задуманную цифру, задержался. Вчера перед сном он в последний раз разговаривал с Жуковичем. Тот звонил из ресторана, был шумен. По заверению Жуковича, "ФДН" хоть с аукциона и не снимается, но максимальная сумма, на которую собирается пойти, два миллиона рублей.

- И то, - заверил он, - это с огромным запасом. После того как заказчик ихний - "Балчуг" - отступился, у них остался единственный интерес - попробовать ухватить по дешевке у нас из-под носа, а потом нам же и перепродать. Информация точная и свежая. - Он сделал многозначительную паузу, одновременно намекающую и на источник, и на то, что доносящийся в трубку шум - это не какая-то богемная пьянка, а гул рабочего места, где, собственно, и бдит он, Жукович. - Хотя я бы все-таки чуть подстраховался, - добавил он. - Для полной, так сказать уверенности, накинь еще сто-двести тысяч. Может, даже до двух с половиной. Просто чтоб в голове не держать.

Забелин все мешкал. Вспомнил и горячий шепот подозрительного потомка железного Феликса: "Только не вздумай передовериться". Рисковать в самом деле не стоило. Внизу, у входной двери, возникло оживление - приехал Рублев. Следовало поторопиться. Поколебавшись, Забелин вывел "шесть миллионов". Подумав, добавил "пять тысяч". В конце концов, миллион долларов за сорок процентов - это невесть что. А там, глядишь, удастся второй компанией подешевле взять. Вложил листок в маленький конверт, заклеил языком, вложил в больший, заклеил и его, расписавшись в трех местах по линии склейки.

По знаку руководителя подошел Клыня, принял переданный конверт, торопясь, принялся запихивать его в узенький запасной карман. - Дуй немедленно к Жуковичу, - приказал Забелин. - Да не дрожи ты так. Всё идет по плану. Конверты в шестом часу вскрывать будут? Сразу жду звонка о победе - специально мобильный включу. С Богом, - он заметил поднимающегося Рублева. - Пока ничего неизвестно. - пасмурный Иван Васильевич подхватил Забелина под руку. - Да, неладно у нас.

...И вот уж четыре часа продолжается расширенное заседание, которое сегодня вел председатель наблюдательного совета Рублев. Решался ключевой, по Ленину, вопрос - о власти. Страсти, поначалу приглушенные, кипели теперь вовсю. Выступали по второму, по третьему разу, говорили азартно, жестикулируя, стремясь не убедить, а вдолбить в прочих свою позицию. Водораздел образовался, как и слеловало ожидать, по линии Керзон - Покровский. Большинство "свежих выдвиженцев" активно выступали за кандидатуру Покровского. Ослабленные второвской опалой, но сохранившие влияние "чистые банкиры" стояли за Керзона. Причем главным аргументом и у той и у другой стороны сделался президент банка. Его цитировали, на него ссылались.

В общем усталом гвалте все чаще косились в сторону Забелина. Он единственный, внимательно, без выражения слушал, но так до сих пор не произнес ни слова.

Если, конечно, не считать Баландина. Через десять минут после начала расширенного правления он намекающе попросил у Рублева разрешения выйти на минутку. С тем и пропал.

Немногословен был и сам Рублев, утонувший в бурном потоке раздиравших его надвое слов. Старый проректор во всех стратегических вопросах привык полагаться на Второва, подпирая его своим авторитетом в критических ситуациях, подобных недавнему "правительственному бунту". И теперь, поставленный перед необходимостью самому принимать решение, колебался.