Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста Страница 49

Второй, впрочем, тоже простоял недолго — буквально доли секунды: пока не получил своей порции.

Скрепов нагнулся над первым и быстро очистил ему карманы. Там оказалось шесть револьверных патронов, какие-то документы и семьсот рублей денег. Второго обыскивать не стал — неподалеку раздавались чьи-то голоса, не в лесу дело было.

Виктор забрал деньги и патроны и, не оборачиваясь, покинул место предполагаемого мошенничества, быстро превратившееся в место покушения на двойное убийство.

Скрепов вел машину и с удовольствием вспоминал детали.

Что было с теми людьми, его не интересовало. Они знали, на что шли. Да и вовсе не факт, что они не очухаются после пары ударов по черепам. Такие черепа обычно хорошо выдерживают подобные нагрузки.

Он еще раз потрогал «наган». Великовата немного кольчужка. В предстоящих баталиях, если таковые состоятся, удача будет зависеть не столько от дальнобойности и мощности вооружения, сколько от ловкости и удачливости стрелка.

«Наган», кстати, и как фронтовое оружие — не очень. Патрон маломощный, спуск при использовании самовзвода тугой. Но если надо убрать кого-то из засады, то несложно курок взвести предварительно. Тогда да, выстрелит как надо. А по надежности револьверы всегда давали фору пистолетам.

Впрочем, что обсуждать выбор оружия, если как раз выбора-то и не было…

Чем дальше отъезжал Скрепер от Красноярска, тем лучше у него становилось на душе. И даже непрекращающаяся боль в порванном пулей плече не отравляла жизнь. А может, наоборот, благодаря ей образцовый отец и семьянин Виктор Скрепов ежесекундно чувствовал, сколько сил и здоровья он отдал на благо своей семьи.

И «блага» действительно хватало: и на банковском счете в одном маленьком, но приятном городке (где сейчас обитала его семья), и в чемоданчике, который, наверное, уже едет во Владивосток с надежной почтой (проще было слить бабки за рубеж банковскими проводками, но в Москве катастрофически не хватало времени; успел сдать только часть наличности), и в «заряженной» желто-голубой «Ниве», которая сейчас должна быть в Иркутске.

Во Владике получит чемодан с денежкой, отнесет его в камеру хранения на вокзале. Потом отдаст квитанцию нужным людям, а сам получит перевод в офшорный банк. Все это, конечно, надо было сделать еще в столице, если б не было такой спешки.

Но ничего. Немного времени и терпения, и все активы будут в его руках — в тихом и безопасном месте. А вот тогда и начнется спокойная, безбедная жизнь, ради которой стоило терпеть столько риска и боли.

«Если, конечно, снова не подвернется что-нибудь очень заманчивое», — про себя ухмыльнулся Скрепер.

Глава 31

Иркутск, 31 июля

Те же и Рыжий

Утром Ефима ждал сюрприз.

И немалый — килограммов этак за девяносто. А децибел — этак за сто.

Впрочем, сначала Береславский решил, что это происходит у него во сне.

Здесь надо отвлечься и сказать, что рекламный профессор обладал довольно уникальным умением: он был в состоянии манипулировать своими снами. То есть мало того, что он, просыпаясь, отлично их запоминал, так Ефим еще мог по желанию — избирательно — приостанавливать действие неприятного сна или, наоборот, после какого-либо перерыва возобновлять просмотр приятного.

Все его сны, как и положено высокоорганизованному существу, были цветными, мультиперсонажными, нередко серийными и, как правило, в жанре экшн.

Вот и сейчас Береславский смотрел совершенно нехилый сон — не забыть бы потом пересказать его Доку с Самураем, — как он в одиночку оборонял важный рубеж от отборного китайского спецназа.

Косоглазые, скуластые, переливоголосые — точно не наши люди («Ну, ты меня понимаешь», — отдельно объяснит он потом Самураю) — китайцы бежали на его окоп, на ходу поливая огнем из автоматов, — только сполохи пламени и темный дым выскакивали из стволов «калашей».

Некий постоянно бодрствующий участочек мозга уже даже собирался дать возможность профессору не позорно смыться, то бишь проснуться, как сметливый Ефим вдруг обнаружил одну замечательную вещь.

Да, китайцев было многовато. Да, патронов они не жалели.

Зато пули после выстрелов, видимые невооруженному глазу, медленно вылетали из стволов и бессильно падали прямо впереди солдат.

«Отлично!» — возликовал профессор, поудобнее прикладываясь тоже к «калашу», но уже, извините, к пулемету.

«РПК — это вам не кот начхал», — мстительно думал Береславский, тщательно наводя на врага удобную, установленную на укрепистые сошки машину.

Это вам не пистолет-пулемет. А просто пулемет.

И даже не следующая по времени малокалиберная штучка — «РПК-74М», тоже имеющая свои милитаристские прелести, а старый добротный темно-зеленый зверь с большими 7,62-миллиметровыми патронами и деревянным прикладом.

«Сейчас я вам… — по-доброму думал рекламный профессор, плавно подводя прицел под первый ряд набегавших врагов. — Ишь, сволочи, Клязьма им понадобилась…»

(Хотя потом, когда проснулся, долго не мог понять: при чем здесь Клязьма? Ладно бы Амур.

Но ристалище происходило именно на до боли знакомом берегу Клязьмы, где Береславский провел не одно прекрасное пионерское, а потом и не менее прекрасное пионервожатское лето.

Клязьма была за ним, и именно к ней рвались оголтелые хунвэйбины, или как их там правильно называть.

И кстати, сразу вспомнил про первопричину сна: о таком же ночном кошмаре — с тихонько вылетавшими пулями — ему в свое время рассказывал начальник службы безопасности «Беора» Ивлиев[3]. Правда, в его сне старик сражался не с китайцами, а с какими-то земноводными чудищами. Надо же, как отложилось в мозгу!)

Ефим уже явственно видел искаженные от злобы лица врагов. «Береславский капут!» — почему-то по-немецки орали они.

Но профессора хрен напугаешь. Особенно когда профессор с пулеметом. А пулемет с тяжелым длинным стволом и чудовищным темпом стрельбы, которому вполне соответствовал круглый здоровый барабан на 75 патронов.

«Ну держитесь, гады!» — прошептал Береславский, сожалея только о том, что сейчас его не видят ни жена, ни дочка, ни еще несколько особ женского пола, чьим мнением о себе он дорожил.

Сейчас он им покажет Клязьму!

Ефим Аркадьевич нажал на спуск, и пулемет даже не задрожал, а затрясся, выплевывая металл сквозь грохот, дым и огонь.

— Ур-р-ра-а!!! — заорал бесстрашный профессор, подхваченный древним боевым порывом.

И осекся.

Пули из ствола его пулемета вылетали такой же видимой глазом струей, как и пули его врагов. И так же бессильно падали в пожухлую траву метрах в двух от него.

А ненавистные озверелые лица были уже совсем близко.

«Все! Просыпаюсь», — принял он единственно возможное в данной ситуации решение. Тем более что эти гады уже перешли на еще более личный слоган, правда, почему-то в вопросительной форме: «Ефим капут?»

«Не капут! — озлобился Ефим. — Рассчитаемся в следующем сне».

Он оторвался от пулемета и пошел вон из виртуального мира. Но не тут-то было. «Катапультироваться», как обычно, в реал не получалось!!!

Береславский с тоской посмотрел на неширокую в этих местах Клязьму. Переплыть ее в принципе ничего не стоило, но старший пионервожатый и так уже нажаловался маме за его ночные купания. А тут вообще из лагеря выгонят, вот будет неприятность.

Однако и находиться рядом с пулеметом тоже было нельзя. До передних китайцев оставались считаные секунды их бешеного бега.

«Ефим капут???» — по-прежнему орали они. Издеваются, гады.

Профессор взял себя в руки и попробовал материализоваться еще раз.

Слава богу — получилось!

Вон оно, солнышко, в окно номера бьет — аж обои зайчиками отсвечивают.

А еще кто-то бьет в дверь. Да как смачно!

— Ефим, ты тут??? — громогласно орал из коридора до боли знакомый голос.

Ефим заулыбался. Вот это точно были не китайцы.

Потому что менее всего Игорь Птицын походил на китайца. Здоровенное пузо — поболее, чем у Береславского. Здоровенная башка, покрытая по периметру развевающейся рыжей растительностью.

Над здоровенным носом — маленькие сверкающие очочки.

— Здорово, Игорек! — заорал Береславский.

— Здорово, Ефимище! — заорал из-за двери еще невидимый, но уже очень даже слышимый доктор социологических наук Игорь Викторович Птицын.

Ефим стремительно оделся и открыл дверь другану.

Птицын ворвался как вихрь, успев и по плечу друга похлопать, и воды из горла графинчика испить — утром этого большого парня частенько мучил сушняк. И даже предложить культурную программу на день.

— Друг мой, — громогласно вещал он, плюхнувшись в огромное кожаное кресло. — Ты находишься в городе великой культуры, основанной не худшими людьми первой половины девятнадцатого столетия. А назывались они декабристы. Прилагательное — сосланные.