Сергей Минаев - Р.А.Б. Страница 49

Чтобы случайно не встретиться с подобными гостями, я сел на подоконник, воткнулся в окно, включил плеер и, прикрыв глаза, стал слушать музыку. Интересно, сколько я потратил на сегодняшнее безобразие? И почему было так много народа, я что, стал пользоваться какой-то особой популярностью? Или мне повезло накрывать стол после значительного перерыва в подобных праздниках?

– «Как же тебе повезло, моей невесте! Завтра мы идем тратить все мои, все твои деньги. Вместе», – в наушниках согласился со мной Лагутенко. Незаметно для себя я задремал…

Nessun dorma, nessun dorma…Tu pure, o principessaNella tua fredde stranzaGuardi le stelle, che tremano d’amore, —

разбудил меня чей-то голос.

Открыв глаза, я увидел бредущего в туалетную комнату Загорецкого с сигаретой в зубах.

– Ты чего, испанский знаешь? – зачем-то спросил я.

– Это итальянский, – ответил он, выпустив струи дыма из ноздрей. – Я к тому, что все дрожит от любви, чувак.

– А… – Я посмотрел на часы. – Сколько это я проспал? Час? Даже полтора!

– Какая разница, – пожал он плечами, – вечеринка твоя продолжается. Отряд не заметил ни потери бойца, ни даже повода, по какому собрался.

– А чего ты здесь куришь? Тут же дымоуловители стоят!

– Должны стоять…

– Ну да… дай сигарету!

Некоторое время мы молча курили. Наконец я спросил:

– Скажи, Загорецкий, почему день рождения самый ужасный день в году? Даже хуже, чем Новый год?

– Потому что это самый унизительный день. Тебе делают одолжение отвратительными подарками, ты делаешь всем одолжение отвратительной едой. А одалживаться всегда унизительно. В выигрыше остаются только продавцы спиртного. Мы тебе кофе-машину подарили всем отделом, – улыбнулся Загорецкий, – «Nespresso». Цвета металлик.

– Круто, – кивнул я, – спасибо!

– Ты не рад?

– Мне все равно. So sorry.

– Я знаю. Она не так плоха, если честно, – Загорецкий отвел взгляд. – Хотя я полагаю, что Нестеров ее не покупал, как утверждает. У него сестра работает в какой-то электронике. Типа «М Видео». Наверное, притащила из бракованных. На днище машины небольшая царапина.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – поинтересовался я, глядя, как уголек сигареты медленно съедает бумагу.

– Не знаю, – пожал плечами Загорецкий, – ты бы мне тоже рассказал, я уверен.

– Рассказал бы…

Повисла пауза. Мы вместе зашли в туалет. Из коридора были слышны звуки музыки. В соседней кабинке звонко капал подтекающий бачок. Отчего-то подумалось о таящих сталактитах, увиденных мною когда-то давно в научно-популярном фильме. Все как всегда было не к месту.

– Как ты думаешь, нас всех уволят до Нового года?

– Нет, – он отрицательно помотал головой.

– Не всех?

– Вообще не уволят.

– Откуда такая уверенность? – насторожился я, предчувствуя что-то нехорошее.

– У них нет выбора. На смену нам придут еще худшие персонажи, старик.

– Даже если план завалим? – с надеждой спросил я.

– План здесь давно никого не интересует. Он перестал быть даже миражом в головах топ-менеджмента.

– А что их интересует?

– Интересует, не уволят ли их самих. Еще интересует ипотечный кризис, ранние половые проблемы, неработающие жены… много чего…

– Значит, они тоже боятся?

– Только они и боятся. От них же ничего не зависит. – Он глубоко затянулся, закашлялся, и выбросил сигарету в раковину.

– А от нас?

– Тоже мало чего, если быть честным…

– Послушай, какого же черта тут происходит?

– End of days, «Последние дни империи», «Бобик в гостях у Барбоса» – выбери, что тебе больше по душе…

– Я хочу уволиться, – прошептал я, закрыв лицо руками. – Я хочу отвалить…

– Do it for your country, baby, – рассмеялся Загорецкий. – Ширинку застегни для начала.

Покраснев, я дернул молнию на брюках и направился к выходу.

– Послушай, ты сказал, что вместо нас придут худшие. А мы, выходит, лучшие?

– Не уверен.

– Ты домой, что ли, собрался?

– Угу.

– Зачем?

– Не уверен, что смогу ответить на твой вопрос…

Пауза.

– Как ты думаешь, нам назначат Нестерова?

– Если мы с тобой не уберем его раньше. Или не уберемся отсюда сами.

– Что думаешь выбрать?

Пауза.

– А ты?

– Я хочу свалить.

Пауза.

– Подожди пока. Просто не горячись.

Вернувшись к дверям пенала, я понял, что коллеги допились до коллективного прослушивания группы «Ленинград».

– «А я свой день рождения не буду справлять!» – неслось из колонок.

На припеве музыку приглушали и допевали за Шнура шепотом:

– «Все заебало – пиздец, нахуй, блядь!!!»

Шепот при этом был такой, что охранники на первом этаже наверняка краснели.

– Таратарара-тарара-тарарара, Таратарара-тарара-тарарара!!! – подпевал пьяный хор.

Возвращаться желания не было. Похлопав себя по карманам, я убедился в наличии ключей от квартиры и уверенно зашагал к лифтам.

«Свиньи, свиньи, свиньи», – пульсировало в висках. Доехав до первого этажа, я подумал, что уважаемым представителям андеграунда следует законодательно запретить писать протестные тексты, ибо они становятся гимнами менеджеров среднего звена.

– А что там происходит-то наверху? Музыка орет нереально. – Поинтересовался у меня охранник на выходе.

– Там крепят командный дух, – бросил я и вышел из здания. Темнело. Казалось, даже эти осенние московские сумерки отдают перегаром.

Настоящее празднование дня рождения состоялось часом позже, в Аниной квартире. Мы отмечали его вдвоем, устроившись на кухне. Впервые за многие годы у меня был настоящий торт с настоящими свечами, которые я задул с первого раза. Аня подарила мне нарциссы в маленьком глиняном горшке. Открывая шампанское, я не справился с пробкой и добрая его часть пролилась на цветы, вызвав у нас безудержный смех. На кухне было так тепло, что, казалось, снег за окном идет в каком-то другом городе. И фоном играла старая песня Duran Duran, а я видел только ее глаза, и каждую минуту смотрел на часы, кусая губы от бессильной злобы. Оттого, что я не могу продлить эту ночь еще на двадцать четыре часа, а потом еще на тридцать шесть. И так до бесконечности.

Потом мы пошли в комнату, включили телевизор, который показывал совершенно идиотский сериал, и я подумал о том, что из моей жизни давно исчезло это чувство домашней безмятежности. Я положил голову Ане на колени, и как только ее пальцы коснулись моих волос, совершенно необъяснимым для себя образом заснул. Крепко-крепко. Мне ничего не снилось. Мне абсолютно ничего не снилось.

Домой я приехал за час до того, когда приличные люди собираются на работу. В ближайшем супермаркете я купил бутылку виски и высосал из нее грамм четыреста для имитации алкогольного опьянения. Это слабо помогло. Я по-прежнему был абсолютно трезв.

Увидев у меня в руках горшок, Света спросила:

– Это все, что подарили коллеги?

– Пожалуй, да, – ответил я после долгой паузы.

– Стоило пить с ними до шести утра, – пожала она плечами.

– Пожалуй, не стоило, – согласился я и, почти натурально шатаясь, поплелся в душ, где провел следующие полчаса, старательно доказывая самому себе, что я не плачу. Просто из душа льется такая вода, которая, скатившись по волосам и достигнув переносицы, сразу становится соленой…

Нестерова необходимо было устранить, и тому было несколько причин. Моя давешняя мечта о кресле руководителя департамента, однажды растаяв на коллективной сходке в кафе, более ко мне не возвращалась. Но оказаться в ситуации, когда моим начальником станет бывший сапог, мне не хотелось. Однако все шло к тому. После инцидента с Керимовым и смерти Евдокимова лучшие торговые представители их отделов почему-то оказались у Нестерова. Уболтал ли он Юсупова или договорился с забитыми торгашами самостоятельно, или причиной тому «ошибки в базе», я не знал. Впрочем, для всех нас это не имело значения. Факты были налицо: после распределения между нами клиентской базы выбывших, отделу Нестерова принадлежало тридцать процентов оборота, отделу Загорецкого – двадцать четыре, двадцать процентов приходилось на меня, шестнадцать на Захарову и замыкал список Старостин. Декабрьские продажи обещали этот разрыв существенно увеличить…

Внутренне я был согласен с тем, чтобы моим новым начальником стал Загорецкий. Он был единственным коллегой, общение с которым выходило за рамки офиса, человеком, чьи взгляды на жизнь мне импонировали, а главное – он был совершенно самодостаточным. Из тех, чья самооценка не меняется в зависимости от надписи на визитке. Конечно, у него были свои тараканы: интеллектуальные понты, заносчивость, снобизм, но главным для меня было то, что с ним можно было общаться. В конце концов если уж говорить о тараканах, начать следовало с меня. Любой разговор, независимо от того, на какую тему он велся, неизменно сводился мной к личной жизни. Своей или собеседника. И Загорецкий со временем стал тем человеком, который выслушивал мои терзания, «аналитические выкладки», «рассмотрение возможных вариантов» и прочее, что обычно бурлит в головах у мужиков, имеющих любовницу. Выслушивал и, самое главное, поддерживал эти разговоры многочисленными примерами или пространными рассуждениями, не давая советов. Даже несмотря на эту чертову гонку за кресло, которая, кажется, имела для него значение, он находил время для таких разговоров. Это дорогого стоило.