Мастер Чэнь - Дегустатор Страница 5

В общем, любой на месте этого человека умер бы от счастья. Но это — Юрген. Он удовлетворенно кивает, говорит: «восемь евро», дает мне две монетки сдачи и вручает неоткрытое вино с раздаточного столика.

А у меня — своя радость. Восемь евро за такое вино!

Оба мы, пряча счастливые улыбки, желаем друг другу всего наилучшего.

Выбрать себе место в автобусе — большое искусство. Я стараюсь ни к кому не подсаживаться, просто иду и швыряю рюкзак на первое попавшееся сиденье. В результате подсаживаются ко мне.

В этот раз сзади у меня оказалась Алина — мы попросту стали друзьями благодаря гревшей ее моей куртке, а впереди — Гриша, который сначала положил на спинку сиденья украшенный очками нос, извернувшись ко мне всем телом, а потом переместился на кресло через проход, так, чтобы беседовать с Алиной и мной одновременно.

— Только не про вино! — сказал он. — Мой интеллект не выдерживает. Расскажите мне о чем-то хорошем, уважаемая госпожа Каменева. Например, вы случайно не еврейка?

— Гриша, не начинайте, — сказал ему я.

— Я не еврейка, а вот вы, Гриша, лучше сами кое-что расскажите. Э-э… Сергей (она произнесла мое имя с запинкой)… Сергей говорит, что вы на самом деле больше, чем журналист. Что вы делаете что-то интересное с русским языком.

— Я его изобретаю, — скромно признался Гриша. — Совсем новый русский язык.

— Вы не имеете отношения к бобруйско-олбанскому?

— Госпожа Каменева, — сморщился Гриша, — как вы могли такое подумать. Это самозванцы. Это люди, которые воруют мои находки, заявляя, что Интернет — такое место, где можно и нужно тырить. А потом, бобруйский груб. Что за заслуга — писать матерные слова с ошибками? Мой диалект, наоборот, витебский, там рядом было одно местечко, где жили мои предки. Мат — не самоцель. Да он и не поддается новациям. Что можно сделать из главного русского слова из трех букв? Самозванцы догадались перевернуть его, пишут — йух, а чаще оставляют как есть. В бессилии и злобе. И что? Ну, есть у меня такие находки, как «бгнять и пгиститутка». Это отражает направление моего поиска. Но не цель его. Я ищу новые смыслы в русском.

— Сто писят, — пояснил я Алине.

— Кто они? — поразилась она.

— Вот видите — смыслы сразу играют! — порадовался за себя Гриша. — На самом деле это число. Означающее «много». Все, что больше ста, — вообще много, а уж сто писят — и подавно. Одновременно — выражение восторга, замешательства, изумления. А есть еще сто писот. Это уже не много, а очень много. Этой двойной находкой я горжусь.

— Сто писот — это я где-то читала, — задумчиво сказала Алина.

— Тырят! — огорчился Гриша. — Как можно работать в этой стране… в данном случае — той стране… ума не приложу.

— А вы хотели на этом еще и заработать? — удивился я.

— Заработаешь тут, — буркнул Гриша. — Нет, моя стратегическая цель — чтобы все узнали про новый язык и сказали: это же евреи виноваты, они испоганили русский. Хотя на самом деле мы его храним и систематизируем. Вот словарь русского мата — кто написал? Плуцер-Сарно. И опубликовал. Замечательный человек, матерый филолог, анархист… Наш, в общем. Пауза, мелькают огни в черноте за автобусным стеклом.

— Будет еда, — сказал Гриша. — Я это знаю. Это ваше вино, между прочим, обостряет голод.

— И гостиница, — вздохнула Алина. — Я включу батарею на полную мощность. И засну. До сих пор дрожу, когда вспоминаю, как ходила по этому холоду и не знала, когда же это кончится. Если бы не твоя куртка, я бы уже умерла…

Пауза, ровное сопение сзади, где сидит парочка датчан.

— Кстати, о смерти, — неожиданно оживился Гриша. — Вы знаете, что мы с Юлей в первый же день поездки твердо решили — ни одного глотка вина, пока профессионалы не сделают свой? Шутки шутками, а поначалу было как-то неуютно. Но когда смотришь на профессионалов, которые почему-то не волнуются и спокойно водят бокалом у носа, то легче.

— Сергей, ведь ты и остальные что-то знаете про всю эту историю? — поддержала его Алина. — То, что не знаем мы? Вы сидите со своими дегустационными листами, такие спокойные, и вас как-то не пугают все наши перешептывания насчет отравленного вина, никотина…

Я вздохнул.

— Конечно, я знаю. И Игорь знает, и все прочие. История с Зоргенштайном дикая или нам что-то не говорят. Ее не может быть вообще.

— Чего не может быть? Сообщили — в вине был никотин, — блеснул в темноте очками Гриша. — Я же помню какую-то вашу, Сергей, очередную колонку. Оттенки свежих табачных листьев и все прочее. Вздыхать еще раз уже не хотелось.

— Гриша, — сказал я. — Оттенки табачных листьев дает терруар… земля где-нибудь в Шатонеф-дю-Пап. И не только там. Сицилия, Марго… Но ни один винодел мира не положит в вино, на любой из стадий его приготовления, не только никаких листьев, но вообще ничего. Потому что в вине может быть только сок винограда. Иначе это, в соответствии с законодательством, не вино. А потом, при чем тут листья? Парня отравили никотинным концентратом. Это химическое вещество. Оно к виноделию и близко не стояло. Ни один из нормальных виноградников вообще уже не использует химических удобрений… Так… а… стоп.

— Я так и знала, — весело сказала Алина.

— Я где-то это уже слышал, — медленно добавил я. — Никотином опрыскивают сады от всяких там кузек. Но не виноградники же? Да подождите, это вообще бред. Яд был только в бокале у этого английского парня. Это не отравленное вино, в смысле — не бутылка, тогда отравились бы все, это убийство одного человека, а не… Где-то я об этом читал… Но тут и вообще все невероятно. Потому-то мы все и спокойны, что знаем точно…

И я задумался.

— Ну, понимаете, — обратился я к Алине и Грише голосом профессора виноделия. — Никотин — вещество с сильным запахом, как я слышал. Как цианистый калий, если не сильнее. Допустим, вы можете отравить цианидом в коктейле человека, не знающего, какой у этого коктейля должен быть вкус. Но невозможно отравить винного дегустатора! Вы поймите, это не с друзьями пить под разговор. Во время дегустации невероятно обострены все чувства, нюх, вкусовые пупырышки языка работают на полную мощность, тотальная концентрация. От которой потом тянет в сон.

— Да у меня просто голова болит, — отрешенным голосом сказала Алина.

— И чтобы профессиональный дегустатор не уловил за метр от бокала, что там — постороннее вещество? Этого просто не могло быть. Англичанина укололи из шприца или ему дали таблетку.

— Сергей, вы знаете, как я вас уважаю, — вздохнул Гриша. — Но ваша любимая немка сказала, что никотин был в бокале и в плевательном ведерке, кстати, омерзительная привычка…

— Значит, его влили туда потом, — медленно покачал головой я. — Ни один из нас не верит, что дегустатор не мог распознать посторонние тона в букете или тем более во вкусе. Потому мы и спокойны.

На самом деле спокоен я не был. Потому что мне мешала мысль, что где-то я читал точно о такой истории — группа людей в комнате, все берут бокалы… С чем? Не помню. Умирает только один. И именно от никотина.

С этой мыслью я заснул, прислонившись к прохладному стеклу автобуса.

3. Хороший английский

Погибший в Зоргенштайне был англичанином; а еще у нас в кадре присутствует Мойра, рыжая бестия с зелеными ирландскими глазами и мертвенно-белой кожей, и Монти, с его шапкой каштановых волос, удлиненной челюстью и веснушками. А это бесспорно британские, даже лондонские персонажи. И рано ли, поздно ли мысль эта ко мне бы пришла: ведь мы перешагнули через раму какого-то зеркала и оказались в романе Агаты Кристи.

В каком же из них тетушка Агата заметила: большая часть расследований начинается после совершения преступления, и очень редко это происходит еще до такового, на стадии его подготовки? Если бы я вспомнил тогда, на холмах Бадена, из какого это романа, дальше события пошли бы — кто знает? — по-другому.

Теперь я понимаю, что все можно было вычислить тогда же, в первые дни, наблюдая за странностями поведения каждого из нас. Я мог бы проследить за теми, кто разговаривал чересчур громко, — и за теми, кто, наоборот, держался до странности тихо.

Но единственное, что я понял в те первые дни этой истории, — что в нашей компании было как-то слишком много таких, кто нервничал без явных причин. Хотя нервы — это еще не улика, да и вообще я никогда в жизни не собирал улики и не размышлял над мотивами преступлений.

Что касается нервов, то чересчур очевиден у нас тут Монти…

Я знал о существовании Монти года два, ведь людей нашей профессии в мире не так уж много, и немалая часть их живет в закрытой для меня французской зоне Интернета, так что рано или поздно я наткнулся бы на имя такого человека, как Монти, — а потом и встретился бы с ним, где угодно, на винной выставке, на симпозиуме, в такой вот, довольно обычной поездке. Что и произошло год назад.