Ларс Свендсен - Философия Зла Страница 5

Мы можем узнать зло, даже не будучи вооруженными теорией о благе. Зло - неизбежная данность, составляющая мира. Оно дано прежде всякого философского размышления, в опыте, который побудил к такому размышлению. В этом контексте философию можно понимать как размышление над уже имеющимся взглядом или опытом50. Философия питает себя и подтверждает свое право на существование тем, что уже стало понятным. С методологической точки зрения этот аспект является решающим, поскольку предполагает, что философское рассуждение, чтобы сохранить обоснованность, должно считаться с дофилософской данностью. С одной стороны, зло абстрактно и неосязаемо, с другой стороны, оно конкретно и ощутимо. Дети, подвергающиеся издевательствам, бомба, убивающая невинных, народ, который вырезают, - все это самые что ни на есть конкретные события. Однако когда мы пытаемся понять зло, которое стоит за этими событиями, мы все больше вязнем в абстракциях, становящихся все менее осязаемыми. Опасность в том, что мы, погружаясь в эти абстракции, упускаем из виду конкретное зло, которое побудило к размышлению. Большинство толкований зла сводятся к его отрицанию. Это четко прослеживается в бесчисленных теодицеях, которые составляют львиную долю литературы, посвященной проблеме зла. Основную задачу этой книги можно сформулировать как сохранение конкретного зла в качестве главного объекта изучения, я пытался написать относительно предметную работу о зле.

В какой-то степени книгу можно считать феноменологией зла, учением о проявлениях зла. Направление рассуждений феноменолога Мартина Хайдеггера, затрагивающих проблематику зла, тем не менее почти противоположно моему подходу. Хайдеггер, прежде всею, представляет зло как онтологическую, а не нравственную и политическую проблему51. Он ищет зло на «глубине», в то время как я выбираю поверхность. Мораль для Хайдеггера вторична52, в то время как, с моей точки зрения, она является основой для понимания того, что есть зло. Я считаю, что зло, прежде всего, является практической проблемой и мы обязаны делать все возможное для того, чтобы предотвратить страдания других людей, в то время как Хайдеггер расценил бы мою позицию как проявление упадка современной мысли53 (фактически такой взгляд на зло в понимании Хайдеггера есть зло54). Хайдеггер хотел раскрыть онтологическое зло, которое ранит глубже, нежели нравственное, но, на мой взгляд, ему это не удалось. Однако я не стану подробно останавливаться на этом вопросе, так как это потребует отдельного развернутого обсуждения, не умещающегося в рамках данной книги55.

Суть этой книги очень проста: зло является прежде всего практической, а не теоретической проблемой. Вопросы о том, как зло пришло в мир, существует ли оно само по себе или же является отсутствием и т.д., являются не столь важными, как вопрос о том, как предотвратить зло. На мой взгляд, в философии - и в еще большей степени в теологии, за исключением теологии освобождения - приоритет теоретического ошибочно поставлен выше практического. Дальше всего в этом отношении пошла сегодняшняя аналитическая философия религии56. Когда страдаешь сам, то не размышляешь в первую очередь о проблематике теодицеи - то же самое должно быть, если страдают другие. Однако философия - моя специальность, поэтому и эта книга станет своего рода теоретическим вкладом, хотя немалая ее часть посвящена доказательству ошибочности того, что я считаю теоретическим тупиком. В этой книге я двигался от теоретического к практическому, от проблематики теодицеи к политике. Во многом вопросы политики постепенно заменяют классические вопросы онтологии, касающиеся зла.

Мы вступили в новое столетие, оставив позади то, в котором сотни миллионов человек потеряли жизнь из-за войны, геноцида и пыток57. Это значит, что ежеминутно обрывалось множество человеческих жизней по политическим, т.е. идеологическим, причинам. В период между 1900 и 1989 годом в войнах было убито 86 миллионов человек. Это не так уж и много, если сравнивать с количеством умерших в этот период, к примеру, от голода, - необходимо подчеркнуть, что голод часто являлся следствием идеологических причин, как это было в Советском Союзе при Сталине или в Китае, возглавляемом Мао, - но все же это число огромно. Приблизительно две трети из них было убито в двух мировых войнах, но если мы распределим 86 миллионов на весь период, то получим, что в XX столетии в среднем более 100 человек умирало на войне каждый час58. Ничего нового в этом, разумеется, нет. За последние 3400 лет войн не было только в 243 году59. Анализ истории 11 европейских стран показал, что в последнем тысячелетии они находились в состоянии войны или других военных противостояниях в среднем 47% времени, а если взглянуть на XX столетие, то выяснится, что во всякое время на планете совершалось в среднем три конфликта, уносящего множество человеческих жизней60.

Согласно Гоббсу, насильственная смерть - это большее из всех зол61. Существует множество других зол, и жить, постоянно испытывая боль из-за болезни, вовсе не обязательно есть зло меньшее. Однако ясно, что насильственная смерть - это одно из самых страшных зол, и утверждение Гоббса сегодня находит гораздо больший отклик, нежели утверждение Августина, гласящее, что вечная смерть - это величайшее зло62. Вечная смерть предстает как искушение избежать того, что люди претерпевают от себе подобных. Объектами моего исследования, прежде всего, являются индивиды, совершающие и становящиеся жертвами преступлений, а не политика вообще, Не думаю, что Освенцим или Босния открыли некую глубокую метафизическую правду о современной западной культуре, telos цивилизации или что-либо подобное. Суть произошедшего заключалась в том, что множество индивидов, находясь в определенных политических, социальных и материальных условиях, преследовали, пытали и убивали других индивидов. Нет никакого основания полагать, что объяснение подобных событий потребует обращения к историко-метафизическим принципам, к «недрам» души человека (к тому, что он «действительно» собой представляет) или чему-либо подобному. Речь идет о конкретных субъектах, находящихся в определенном социуме. Очень важно помнить о значимой роли действующего субъекта. Один лишь социум никогда не предопределяет всего - именно индивиды решают, как вести себя в отношении возможностей и ограничений, которые существуют в социуме. Геноцид возможен только при условии, если сравнительно большое количество индивидов готово убивать множество других индивидов на протяжении длительного временного промежутка. Мы можем приводить массу всевозможных объяснений, которые, вероятно, помогут в понимании этого явления, но в конечном счете, нельзя обойти тот факт, что индивиды из одной группы должны были быть готовы убивать индивидов из другой группы именно потому, что последние входят в эту другую группу. Как подчеркивает Тревор Ропер, говоря об охоте на ведьм: она стала возможной лишь потому, что большая часть населения поддержала ее и участвовала в ней - ни один тиран или диктатор не может осуществлять преследование большого количества людей, принадлежащих к одной группе, в одиночку63. Индивиды, осуществляющие преследования, в общем, прекрасно понимают, что хорошо, а что плохо, они знают, что нельзя пытать и убивать других людей, однако они не используют это знание по отношению к преследуемым. Как такое может происходить? Чтобы понять, почему многие люди участвуют в проведении геноцида и других преступлениях, мы должны отказаться от привычного представления о субъекте, совершающем зло, потому что это зло, а взглянуть на злодеяние под другим углом. Мы должны обратиться к идеалистическому злу и злу глупости, т.е. ситуациям, когда человек, совершая зло, расценивает свои действия как благо, поскольку воспринимает преследуемых как «зло», или же он просто не утруждает себя размышлениями над тем, насколько хорошо или дурно он поступает.

Факт свершившегося Холокоста изменил мировоззрение, став одновременно и ключевым элементом всякого представления о зле, и не сопоставимым ни с чем злом. Это парадоксально, но Холокост, с одной стороны, считается не сопоставимым ни с чем, с другой стороны, неизменно используется как мерило всякого зла. Как пишет Ален Бадью: «Это преступление является примером ни с чем не сопоставимого зла, однако в то же время любое преступление его повторяет»64. Я считаю, что надо отказаться от жесткого постулирования абсолютной исключительности Холокоста65. Оно не просто подчеркивает, что ничего подобного никогда не случалось, но и предполагает, что такого никогда не может произойти вновь. Адорно утверждает, что Гитлер заставил людей принять новый категорический императив: мыслить и поступать так, чтобы Освенцим или что-либо подобное не повторилось вновь66. Примечательно, что Адорно пишет Освенцим «или что-либо подобное», подрывая тем самым исключительность, которая, в общем, является для него основополагающей. Это значимо, поскольку нас обязывает не только Освенцим, но и Сребреница, Руанда и множество других мест, где совершались преступления. Адорно также утверждает, что мысль о том, что жизнь может снова вернуться к «норме», после Второй мировой войны и истребления евреев, -просто «глупость»67. Но жизнь в значительной степени вернулась на круги своя. Холокост не обозначил конец истории, а скорее сам вошел в историю, однако этот момент истории обязывает нас делать все возможное,чтобы предотвратить его повторение. Тем не менее повторения уже случались, и, к сожалению, возможно, еще ждут впереди.