Эдуард Русаков - Рассказы Страница 5

И ему захочется умереть, поскорее исчезнуть, но даже это он будет не в силах сделать. Он не в силах ускорить смерть. Он не смог распорядиться не только своей жизнью, но даже и смертью.

И он долго ещё, очень много мучительных месяцев, пока не изнурит своих близких до отчаяния и ненависти к нему, будет лежать пластом на этой кровати. Пока повторный инсульт не доконает его — и все (в том числе и он сам) не вздохнут с облегчением: наконец-то!

…А закопанный под полом дачной беседки сейф с невредимыми долларами обнаружат спустя несколько лет китайцы, которые будут строить на месте бывшего седовского участка новый торговый центр «Дети Солнца». Но к тому времени доллары выйдут из обращения, а единственной денежной единицей во всём мире будет юань.

А мы не заблудимся?

В пятницу вечером Розов позвонил своей бывшей жене Наташе (с которой, впрочем, в разводе не был, просто жили раздельно) — и предложил в выходные куда-нибудь вместе, втроём, прогуляться. Втроём — значит, с дочкой Иришей, которая в свои пять лет уже стала отвыкать от папы.

— Что это тебя на прогулки потянуло? — усмехнулась в трубку жена. — То целый месяц молчал, а тут.

— Соскучился — разве не ясно? — бодро сказал Розов.

— Ох уж, соскучился. Врёшь ты всё. Если б скучал — жил бы с нами. А то — и разводиться не хочешь, и с нами не живёшь.

— Вот и встретимся, и попробуем склеить разбитую чашку, — картинно выразился Розов. — Нет, серьёзно, Натаха, хочу вас увидеть… особенно Иришу!

— А при чём тут чашка? При чём тут чашка? И при чём тут я? Вот и гуляй с Иришей, а у меня дел домашних полно. Домработницы, как ты знаешь, нету.

— Ладно, хватит ворчать. Завтра ровно в одиннадцать я к вам подъезжаю, будьте готовы. Пойдём по тропе.

— По какой ещё тропе?

— Увидишь!

Ровно в одиннадцать он приехал к ним в Академгородок. А обещанная тропа начиналась, оказывается, совсем рядом с их домом и вела вниз с крутого горного склона, откуда открывался замечательный вид на Енисей, дачные посёлки внизу, синие отроги Саян на другом берегу. Короче, роскошная панорама.

Он с Иришей шёл по тропе впереди, дочка крепко держалась за его руку потными от волнения пальчиками и то и дело повторяла: «А мы не упадём?.. А мы не разобьёмся?.».. Наташа шла сзади, она боялась смотреть на расстилавшееся внизу пространство, так как у неё кружилась голова, и на самом крутом повороте тропы она присела на корточки и стала передвигаться на четвереньках, с помощью рук. Розов оглянулся на неё:

— Тебе помочь? Голова закружилась?

— Нет… просто колени чего-то ослабли.

— Это от страха… Ириша, стой возле этого камня, а я маме помогу.

— Не надо! — вскрикнула Наташа. — Сама пройду, без твоей помощи… Ты специально меня сюда потащил — чтоб унизить. я знаю! Я всё поняла! Хотел продемонстрировать мою слабость, мою беспомощность… А я — сама! Я могу! Я всё могу!

Она резко выпрямилась на дрожащих ногах и, перебарывая страх, посмотрела вниз, с обрыва. Бледное лицо, злые синие глаза. Ох, как постарела. А ведь ей только тридцать. Он же чувствовал себя совсем молодым и бодрым, хотя был старше её на десять лет.

— Ты, главное, смотри только под ноги, — сказал он. — И ставь ноги боком, вот так. чтобы не скользили! Я же просил тебя надеть кроссовки… а ты…

— Ладно, хватит… хватит меня учить!

— Мамочка, почему ты не слушаешь папу? — склонив светлую головку, произнесла Ириша. — Папа плохого не посоветует, ведь он учёный… профессор!.. правда же, папочка?

— Да идите уже! — крикнула Наташа чуть не плача. — Тоже, советчики…

— Ириша, а вон видишь — ящерка пробежала, — сказал он, словно забыв про жену. — А вон — глянь-ка — стрижи прямо в горном склоне живут, там у них гнёзда… видишь?

— Ага! А вон, папа, орёл летит!

— Это коршун, детка. но тоже красивая птица. Как парит! Как парит!

Потом тропа кончилась, они отдохнули немного на скамье возле автобусной остановки — и отправились дальше. Розов решил провести их через открывшийся недавно мужской монастырь. Когда подошли к монастырским воротам, он спросил у жены:

— Ты захватила платки?

— Какие платки? Зачем?

— Ну… вам с Иришей надеть. Женщинам неудобно — с непокрытыми головами.

— Что ж ты не предупредил?

— А разве я вчера тебе не сказал? По-моему, я.

— Ничего ты не говорил!

— Ну ладно, ладно. Ничего страшного. Мы в храм заходить не будем. Пошли, покажу вам, где захоронены расстрелянные монахи.

— А мы не заблудимся? — спросила Ириша.

— Нет, деточка.

Среди сосен стоял большой деревянный крест, к нему была прибита табличка с фамилиями невинно убиенных монахов. Их было около сотни. Расстреляли их в 1919 или в 1920 году. Ясно, кто. Большевики, кто же ещё.

— А в советские годы в монастыре был дом отдыха, — сказал Розов. — И я здесь отдыхал однажды с мамой. Помню, я ещё удивлялся — почему стены в доме отдыха такие толстые? И никто мне не объяснил тогда, что здесь был монастырь. А уж про расстрелянных монахов и вообще никто не заикался…

Розов думал, что жена поддержит эту тему, заинтересуется его рассказом, но она сухо промолчала, и разговор иссяк.

— Ладно, пошли дальше, — сказал Розов.

Из монастырских ворот они вышли молча и по дороге тоже не проронили ни слова. Только Ириша шла, приплясывая и напевая что-то своё. Возле кардиологического санатория было кафе «Три львёнка», где Розов предложил остановиться и перекусить.

— Три львёнка — это мы! — воскликнула Ириша. — Папа, мама и я… Хочу мороженого!

— Будет тебе мороженое, — сказал Розов.

Он подозвал официантку, заказал двести граммов коньяку, три салата, виноград и мороженое.

— Хочу два мороженых — ананасное и шоколадное! — потребовала Ириша.

— Ладно, уговорила.

— Хватит с неё одной порции, — строго заметила Наташа. — Давно ангиной не болела?

— Ну, ма-а-ма.

— Да ладно, Натаха, пусть полакомится, — вступился за дочку Розов.

— Не тебе ж с ней потом возиться, а мне!

— Почему — не мне? — сказал он вкрадчиво. — Вот давай сейчас всё это и обсудим.

— Нечего нам обсуждать. У тебя своя жизнь, у нас своя.

— Ох, Натаха… Вы — часть моей жизни. Я же мириться хочу. Как ты не можешь понять!

— Ты — хочешь? А меня спросил? Спросил? Хочу я мириться или нет? Думаешь, прогулялся с нами по горной тропинке, завёл в монастырь — и всё прошлое забыто?

— Откуда такая злость, Натаха?

— От верблюда!

— Ха-ха-ха! От верблюда! — радостно подхватила Ириша. — А вот и кушанья принесли! А вот и моё мороженое — прохладное шоколадное и прекрасное ананасное… Спасибо, папочка!

— Съешь сначала салат, — приказала Наташа. — И веди себя прилично.

Ириша обиделась, надулась.

Розов налил коньяку себе и Наташе.

— Я не буду, — сказала она. — Пить при ребёнке. среди бела дня… Ты меня с кем-то путаешь!

— Тогда я — за тебя, — и он выпил коньяк, закусил виноградинкой. — Очень жаль, что ты нынче не в духе. Очень жаль.

Потом они направились к берегу Енисея через сосновый лес. На одной из солнечных полянок нашли целую россыпь земляники.

— Помнишь фильм Бергмана «Земляничная поляна»? — спросил Розов. — Мы с тобой вместе смотрели, давным-давно… помнишь?

— Не помню, — сказала Наташа. — Ты, наверное, не со мной смотрел.

— Нет, с тобой. Ириша, глянь, сколько тут земляники! Эти ягодки специально тебя дожидались!

— А мы не заблудимся? — спросила Ириша.

— Да нет же, детка. Ты же со мной. Со мной никогда не заблудишься. И потом, тут вокруг полно людей. Видишь, вон — корпуса санатория, там люди лечат больное сердце.

— А у тебя, папа, сердце здоровое?

— Слава богу, не жалуюсь.

— А у мамы?

— И у мамы тоже.

— Откуда ты знаешь? — раздражённо сказала Наташа. — Откуда ты про меня знаешь — больная я или здоровая?

— Ну, Натаха… я ж просто так.

— У тебя всё — просто так! Просто так женился, просто так ушёл… теперь вот вздумал просто так мириться!

— Я насильно не навязываюсь.

— Ага, уже передумал?

— Ничего я не передумал! Сколько раз повторять — я хотел всерьёз обсудить наше будущее.

— Какое будущее? Какое будущее? И для этого ты потащил нас на эту дурацкую прогулку? Заставил меня корячиться по этой тропе? Чтобы унизить перед ребёнком? Чтоб показать, какой ты сильный и какая я слабая? А ведь на самом-то деле всё — наоборот! Это я сильная, а ты… а ты.

— Хорошо, сдаюсь, — устало сказал Розов, подымая руки. — Хенде хох. Гитлер — капут. Затыкаюсь. Беру свои слова в зад.

— А нельзя без грубостей?

— Можно. Как скажешь, Наташа. Как скажешь. А ты чего, Иришенька? — и он притянул к себе дочку, заметив, что она плачет.

— Я хочу… я хочу… я хочу покидать в реку камушки! — всхлипывая, сказала Ириша.