Кайли Фицпатрик - Гобелен Страница 5

— Я забыла попросить тебя покормить котов в… Мэдди, что случилось?

— Мне позвонили. Мама… мне нужно в Кентербери.

Компьютер моргнул и выключился. Мадлен выпрямилась и сделала глубокий вдох, затем продолжила:

— Маму увезли в больницу. Только что звонила ее подруга. Мне нужно лететь.

— Я отвезу тебя домой.

Мадлен не стала спорить. Она молча уселась на диван с телефоном в руках, чтобы позвонить в бюро путешествий.

— Как это — на сегодня нет рейсов? Нет, завтра утром будет поздно!

Она едва не плакала. В пепельнице дымилась сигарета, но она держала в руке другую, которую собиралась закурить. Роза мягко забрала незажженную сигарету и протянула ту, что лежала в пепельнице.

Мадлен швырнула трубку.

— Я звоню в агентство авиаперевозок.

Роза открыла рот, собираясь что-то сказать, затем закрыла его и подошла к окну.

Когда Мадлен расплакалась во время разговора с представителем авиалиний, Роза подошла к телефону и проговорила медовым голосом:

— Извините, моя подруга немного расстроена, мы вам перезвоним.

Она повесила трубку и повернулась к Мадлен.

— Каждые два часа из Кале отходит паром. Хочешь, я поеду с тобой? — Она села и обняла Мадлен за плечи; от нее пахло, как в летнем саду. — Я уверена, что с Лидией все будет в порядке. Она настоящая воительница, и ты унаследовала это качество от нее. Успокойся, хватит паниковать.

Мадлен сделала глубокий вдох, икнула и вытерла глаза рукавом джемпера.

— Не нужно быть такой хорошей, мне от этого только хуже. Ты и так из-за меня пропустила свидание.

— Не обижай меня. Сейчас я предпочитаю быть здесь, ты ведь от отчаяния ничего не соображаешь!

Роза не поняла, всхлипнула Мадлен или рассмеялась.

— Я вполне могу поехать одна, правда.

Роза прищурилась и посмотрела на нее оценивающе.

— Да? Ладно. Только обещай мне, что не будешь зря волноваться, хорошо?

— Ясное дело, не буду. Никогда еще не чувствовала себя лучше, — сухо ответила Мадлен.

Когда Роза ушла, она встала у окна и выглянула на улицу. Ее подруга села в сверкающий красный «рено» и умчалась. Мадлен очень надеялась, что волноваться действительно не стоит. А потом представила себе Лидию на больничной кровати в сотнях миль отсюда, тяжело вздохнула и выпустила струйку дыма, которая запуталась в мягких муслиновых занавесках цвета лаванды. Она купила их пять лет назад на распродаже, когда перебралась в квартиру в Кане. Найти подходящую к ним мебель оказалось непосильной задачей, но Мадлен не собиралась менять занавески, потому что благодаря им комнату окутывало успокаивающее аметистовое сияние. Из-за ее помешательства на этом цвете в комнате несколько месяцев вообще не было никакой мебели. В конце концов ей удалось найти уютную софу с велюровой обивкой оттенка тутовых ягод, а чуть позже — вязаный шерстяной ковер цвета индиго и темных роз, который закрыл широкие гладкие деревянные доски пола. Комната получилась просторной, и ей это очень нравилось.

Мадлен остановила взгляд на разбросанной одежде и наполовину собранной сумке, стоящей посреди комнаты. Следовало взять себя в руки и приниматься за дело.

На транспортной развязке, ведущей с автострады в сторону Кале, оказалось полно машин. «Пежо» целых десять минут простоял на второй передаче, и Мадлен снова начала отчаянно нервничать.

Джоан Дэвидсон, подруга Лидии, разговаривала с ней по телефону спокойно и вежливо и, прежде чем сказать о причине звонка, назвала свое имя. Она заверила Мадлен, что состояние Лидии не критическое — на этот счет у докторов нет ни малейших сомнений. Но они попросили ее немедленно связаться с родными Лидии. Джоан сказала, что так полагается. Мадлен не особенно разбиралась в подобных вещах, но если состояние ее матери не критическое, откуда тогда возникло слово «немедленно»? В Кале над серо-зеленым океаном висели темные тучи, а на горизонте, похоже, бушевал шторм. Настроение Мадлен стало еще хуже.

Выстояв очередь на парковку, Мадлен выбралась из машины, и холодный соленый ветер тут же растрепал ее волосы, бросив несколько прядей в лицо. Мадлен потянулась и потерла запястья, которые болели от того, что она изо всех сил сжимала руль. Мадлен прошла через асфальтированную площадку, чтобы взглянуть на расписание, вывешенное на доске, и долго щурилась, рассматривая колонки цифр, означающих время отправления парома. Оно было составлено в двадцатичетырехчасовой системе — самый настоящий, невероятно сложный шифр. Мадлен довольно быстро сдалась и прошла к кассе — маяку, который излучал флуоресцентное сияние посреди окутанной вечерними сумерками парковки.

Внутри было ужасно жарко, но почти безлюдно. Мадлен облегченно вздохнула, но судьба подбросила ей еще одно испытание.

— Два ближайших рейса отменены, — сказал морщинистый кассир. — Плохая погода. Извините, мисс. Следующий паром — в четверть двенадцатого.

Мадлен посмотрела на часы, которые показывали почти шесть часов.

— Через пять часов! — с отчаянием воскликнула она.

Видимо, у нее сделался такой вид, будто она собиралась расплакаться, потому что на лице кассира промелькнуло испуганное выражение. Похоже, прожитые годы не научили его не обращать внимания на женские слезы.

— Я вам не советую оставаться здесь, — быстро проговорил он и кивком седой головы показал на окно, из которого открывался вид на длинный ряд машин. Все они ждали очереди, чтобы пройти паспортный контроль и оказаться за воротами на пристани.

— В Кале регулярно ходят автобусы — все лучше, чем торчать тут.

Наверное, он надеялся хоть немного ее успокоить.

Мадлен купила билет на паром, уходящий в четверть двенадцатого, и вышла из душного, залитого искусственным светом помещения на сырой морской воздух.

Вся территория порта кишела машинами. Их пассажиры ждали очереди, чтобы попасть на паром, или готовились взять приступом гипермаркет, расположенный в дальнем конце громадной парковки. Со всех сторон порт окружал скучный промышленный пейзаж, и нигде не было ни одного симпатичного местечка, чтобы скоротать несколько часов. Даже пляж выглядел холодным и мрачным. Может быть, кассир прав, и ей стоит поискать приюта в Кале.

У Мадлен не было ни желания, ни сил исследовать Кале, и потому она вошла в первый же ресторан, который показался ей более или менее приличным. В нем оказалось достаточно уютно, хотя и немного провинциально — но ей так и хотелось.

Мадлен заказала у бармена легкий ужин и бокал вина, а затем устроилась за угловым столиком.

Она винила Розу за спонтанную лекцию по детской психологии, которая разбудила воспоминания, накатившие на нее, когда она ехала в Кале. Всякий раз, оказываясь у моря, она мысленно возвращалась к выходным, которые их маленькая семья из трех человек провела однажды на берегу моря, выкладывая мозаичные картины из камешков и раковин, собранных там же. Жан хотел сделать самолет, но Мадлен и Лидия победили, и камешки вскоре превратились в замок, окруженный рвом из водорослей, с подъемным мостом из кусочка плавуна.

Когда начался прилив, рисунок из ракушек, украшавший стены замка, сперва засиял разноцветными красками, а затем исчез под водой. Мадлен расплакалась, а Лидия ее утешала, говоря, что, когда все уснут, в замке поселятся русалки и красивые морские существа. Той ночью они приснились Мадлен.

Развод родителей, наверное, был неизбежен. Лидия приехала в Париж, будучи молодой преподавательницей. До этого она читала в Лондоне курс истории Франции времен Тюдоров. В молодости Жан, который был тогда профессором философии, отличался потрясающей красотой. Мадлен могла легко себе представить, как получилось, что сдержанная англичанка Лидия влюбилась в красивого француза.

Принесли заказ, и она принялась без энтузиазма ковырять еду вилкой, жевала, не замечая вкуса. Что ж, по крайней мере, теперь она сможет лично узнать у Лидии про то произведение на латыни. Общий интерес к истории стал одной из причин их близости, обе жили в призрачном мире удивительных королей и героических подвигов. Но ей никак не удавалось объяснить Розе, в чем его притягательность.

Вернувшись в порт, Мадлен пришлось сосредоточиться на том, чтобы заставить старенький «пежо» завестись и тронуться с места, и она с облегчением на некоторое время отвлеклась от беспокойных мыслей. Двигатель остыл, но через несколько минут верная машина ожила. Мадлен с любовью погладила приборную доску — она считала, что машины всегда откликаются на доброе отношение. Это было единственным ее суеверием, приметой, которой она неукоснительно придерживалась. Она медленно продвигалась в потоке машин к воротам, ведущим на пристань.

Поджидая своей очереди, Мадлен не выключала двигатель, завороженно смотрела на полоски серебристого света, который луна проливала на чернильно-черную воду. Когда темные волны ударили в громадный корпус парома, собиравшегося пересечь канал, она снова с беспокойством подумала о Лидии.