Александр Покровский - Система (сборник) Страница 5

Теперь он на меня смотрел, как на неизбежное зло.

– НУ?

– Вот и говорю, Андрей Антоныч!

– А что ты говоришь? Ты пока еще ничего не сказал. Это я говорю: «Ну?»

Дожил я, Саня, дожил! Офицеры обсуждают то, что должны обсуждать женщины в очереди за колбасой. Но теперь нет очередей, а колбасы навалом. Может, в этом причина? Мне все время хочется знать, в чем причина! Хочется выявить связь! При-чин-но следствен-ную! В том моя беда! Вот, был флот, были офицеры, были очереди, и не было колбасы. Теперь флот у пирса утонул, очереди кончились, колбаса появилась, и офицеры считают сколько у кого баб. Вот у тебя их, Саня, сколько?

– Андрей Антоныч, я не про то.

– Ладно, давай, про это.

И я старпому рассказал то, что мне пять минут назад Витька-штурман поведал.

Кобзев десять лет жил со своей Светкой и детей у них не было, и вот как-то, в прекрасном далеко, встретилась ему девочка. И возникла у них любовь. А теперь девочка с ребенком на руках к суженному Кобзеву на север прилетела, прошла все кордоны и оказалась у его дверей. Светка ей дверь отрыла и обмерла, и девочка тоже обмерла, потому что ей всегда казалось, что Кобзев у нас свободен, как муха це-це.

Так вот, две женщины обо всем договорились в один момент. Они решили, что Кобзев им дорог и жить они будут вместе. Самое удивительное началось тогда, когда этот хмырь болотный домой явился. Бабы взяли его прямо с порога. «А ну, вползай!» – сказала ему Светка, и это не было метафорой. Кобзев вполз. А по ночам его первой пробует девочка, которую Светка зовет «ребенок».

«Сначала ребенок!» – говорит она, имея в виду то обстоятельство, что она – Светка – будет вторая.

Теперь самое время вспомнить любимое выражение Кобзева: «Нас ебут, значит жизни еще не конец!»

Тут я сделал перерыв.

Именно в этот миг дверь каюты с лязгом уехала в сторону, и в проеме появился запыхавшийся зам – видно, по проходу бежал, торопился.

– Андрей Антоныч, вы в курсе, что Кобзев с двумя бабами живет?

После того как Андрей Антоныч посмотрел на зама снизу вверх, я подумал, что мне, в общем-то, пора.

А потом он как загремит:

– ДА ИДИТЕ ВЫ ОБА НА ХЕР!!!

– Андрей Антоныч.

– На хер!!! Оба!!! Где акт проверки вещевой службы? (Это он мне.) Чтоб через пять минут у меня был!!! А вы, заместитель командира, кажется у нас не по такой-то части! Вы администратором должны быть!!! В публичном доме на Александер-плац!!! Вы там должны вести учет блядей!!! И не надо этим заниматься у меня на экипаже!!! Мир перевернулся! Все тронулись! Чокнулись! ОКОНЧАТЕЛЬНО!!! Ну-ка, посмотри на меня, старый дурак!!! (Это он заму.) Тебе что, заняться нечем?!! А?!! Вам, кажется, обоим заняться нечем!!! Я ВАМ НАЙДУ ЗАНЯТИЕ!!! ВЫ У МЕНЯ БУДЕТЕ ЯЙЦА СЧИТАТЬ В ШТАНАХ У ЛИЧНОГО СОСТАВА!!! И ТЕМ СЧАСТЛИВЫ БУДЕТЕ!!! ДА!!! КАЖДЫЙ! БОЖИЙ! ДЕНЬ! КОБЗЕВ У НИХ С ДВУМЯ БАБАМИ ЖИВЕТ!!!

А ВАМ ЧТО, ЗАВИДНО, ЧТО ЛИ?!! ПРИБЕЖАЛИ ДОЛОЖИТЬ!!! ВЫ БЫ О БОЕГОТОВНОСТИ ТАК ЖЕ ПЕКЛИСЬ! БАБЫ КОБЗЕВА ВВЕРГАЮТ ИХ В УНЫНИЕ!.. БЫЛЯДЬ!!!

Успокоился вроде.

– Так! К Кобзеву у меня претензий нет. И кончен бал, сожрали свечки! Мало ему одной бабы, нашел вторую. А если ему нужно будет третью, то вы, заместитель командира по псих подготовке и душевному равновесию в войсках, найдете ему третью. А я проверю!!!

И тут старпома вызвали в центральный к телефону.

Окаменевший зам и я, в меру теплый, двинулись за ним так, чтоб успеть проскользнуть мимо.

Но мы не успели.

Звонил командующий. Слышимость была редкостная.

– Ты в курсе, что у тебя один офицер с двумя бабами живет? – сказал командующий нашему старшему помощнику.

Вы знаете, у меня немедленно выросли обалденные крылья, и в люк центрального я просто вылетел.

Знаете, на лодке всегда хочется спать. Только вниз спустился, на пост зашел, сел – немедленно умер. Голова сама на стол падает, глаза повисают – ум свободен.

И полетели, полетели, полетели туда где море с берега, и пляж, и солнце, и горы, и неожиданно небеса, и ты летишь, летишь, совершенно свободно, легко, ничего не касаясь и не переживая ни капельки, если даже и заденешь обо что-нибудь чуть-чуть.

Надо ли говорить, что тебе хорошо?

Надо ли говорить, что все легко и чудесно, и замечательно, изумительно, неожиданно восхитительно, обязательно правильно, ладно, дивно, кучно, тучно?

Плохо только просыпаться под начальственное: «ВЫ ЧТО ТУТ СПИТЕ ЧТО ЛИ?!!» – от этого при вздрагивании головой в прибор и вонь столбом.

– Андрей Антоныч, пришла бумага насчет того, чтоб мы пересмотрели свои взгляды на рост нашей боеготовности, для чего через полчаса надо быть в поселке на митинге, посвященном этой теме.

– Саня, не понял, ты меня за зама, что ли, принимаешь?

– Да нет, Андрей Антоныч, просто написано «командованию», вот я и докладываю вам.

– На заборах знаешь что написано? Кто бумага? Какая бумага? Откуда бумага? Зам где? Видел ли он эту бумагу? Я все сам должен у тебя спрашивать или все же мусор отожмем самостоятельно и доложим уже самую суть?

– Бумага из штаба флотилии, зама нет, он в дивизии, а реагировать надо быстро.

– Быстро надо реагировать только на укусы. А когда хуйня из штаба сыпится, то на это вообще реагировать не надо. Надо изображать шаг на месте. Где зам?

– Я же говорил.

– Эту муть я уже слышал. Ты зама нашел или примчался доложить о потере дееспособности?

– Зам…

И тут появляется задыхающийся от бега зам. Видно, торопясь за пиздюлями, он совсем себя не помнил.

– Андрей Антоныч!.. Фух!.. Фу!.. Андрей Антоныч!.. На… да… на… ми… тинг… лю… дей… на… да…

Старпом на него посмотрел, как собака на осу.

– Сергеич, ты кончишься сейчас. Вот почему слово «митинг» лишает всех замов остатков ума и самоуважения?

– Андрей Антоныч!

– Я еще не закончил. А когда я закончу, вам будет разрешено прийти в чувство. Откуда это прилетело? Что за пожар в ватерклозете? Я старпом, а не институтка!!! Усвойте! Наконец! Митинги не для меня! Вы меня с кем-то спутали, мечясь по полкам! При слове «митинг» я стреляю с колена! И сосать этот общий леденец я не собираюсь! Вы на себя когда-нибудь глядите без принуждения? Мама родная узнает с трудом! Что у вас с членами? Почему они дергаются? Они без вас хотят на митинг? Вот пусть и бегут! Только не надо изображать, что вам есть чем заняться! Лицо надо сделать себе без морганья! Митинг! Страна утопия! Утопит кого угодно в ведре полуденного дерьма! Все бегут в одну сторону! Срочно им надо на митинг! Срочно вам надо голову с жопой поменять! И это будет правильно! Чтоб у меня немедленно была отмазка насчет того, что нам туда некого посылать.

Ну, и так далее, и так далее.

В общем, у нас на митинг только зам отправился.

Бабу хочется.

С моря пришли, а жены еще не подъехали.

Опоздали жены, потому что женский телеграф на этот раз ошибся – раньше мы пришли. Вот, теперь ходим.

Мы с Андрюхой ходим.

А на КДП женщины вахту несут.

Недавно это у них началось.

Обычно матросы срочной службы стояли, а потом их на баб поменяли, в связи со сложностями весеннего призыва, так что мы с ним вокруг крутимся.

Делать-то все равно нечего. Солнце, работать неохота. Вот и шляемся с лицами блудливыми.

Андрюха пошел и полевых цветов набрал.

Потом он девушке их преподнес, мол, вот вам.

– Это мне? – девушка зарделась.

– Вам! – сказал Андрюха девушке, а ко мне повернулся и добавился со зверской рожей, – вам, бли-иииии-н!

Черт! Мне опять снилось, что сдаю экзамен по физике.

Ну, не могу я уже! Снится: парты, парты, за ними сидят мальчики и девочки, аккуратненькие такие, и я – великовозрастный верзила, в форме, должен с ними учиться, а я не помню ни хрена!

Вот хоть тресни!

Ну, не знаю я физику. НЕ ЗНАЮ. Я посмотрел в одну тетрадку, а там пример столбиком и почему-то квадратные уравнения. Мы же физику только что сдавали?

И тут я уже взвыл: «Господи! Ну не хочу я учиться! Не хочу! Ну почему ты во сне сажаешь меня каждый раз за эту проклятую парту?!! Освободи! Господи! Прошу! Не могу я видеть каждый день одно и то же!»

Фу! Проснулся. Вроде, выспался.

У старшего помощника командира корабля сегодня отличное настроение. Он сидит в кают-компании за столом и держит перед собой книгу.

Напротив него зам и настроение у него поганое.

Я сижу рядом и у меня настроение так себе.

Мы ждем, когда подадут чай, и старпом нам читает вслух:

– «. Сокровище – это нечто, в максимальной степени организованное в соответствии с идеей «пассо», слышь, Сергеич, чего говорю? – «в соответствии с представлением о «пассивной активности» вещей». А вот еще: «Сокровище «не владеет собой настолько глубоко», что через это безволие», а я так и думал, «через эту пассивность оно приобретает власть над другими». Или: «Сокровище не является только лишь знаком, его знаковость подавлена его избыточной вещностью».

Подают чай, старпом отхлебывает и продолжает: