Алексей Слаповский - Вещий сон Страница 5

— Ну? — спросил Вдовин, надевший серую засаленную телогрейку и совершенно чуждый своим видом окружающему, хотя именно им оно было сотворено.

— Хорошо! — сказал Невейзер.

— Удовлетворяет?

— Вполне.

— А где системы жизнеобеспечения? — воскликнул Вдовин голосом экзаменатора, поймавшего ученика на незнании коренной сути предмета.

Невейзер огляделся.

— Нету — и не ищи! Поскольку это антураж для дураков! Бутафория! Вдовин убежище себе вырыл, дурило! С креслами-диванами, с рыбками, остолоп! Что ж, приходите, смотрите мое убежище! А на самом деле... Только тебе показываю, учти!

Вдовин откинул ковер. И здесь в полу был люк, но уже металлический, и открывался не просто так, а с помощью какой-то электромеханики: Вдовин нажал на кнопку — и люк уехал вбок.

— Прошу!

Второй подвал оказался еще просторнее и выше (или глубже?), причем подвальной сырости совсем не ощущалось.

— Железобетон! Как в атомном реакторе! — постучал Вдовин кулаком о стену и ногой о пол. — Смотри вокруг! Вода — пожалуйста! Котел для подогрева воды — пожалуйста, работает на мазуте, на угле, на электричестве, газе, дровах, на сухом спирте! Туалет и ванна — пожалуйста! (Он распахнул дверцу, блеснул никель, засиял кафель.) Электростанция на емких аккумуляторах — пожалуйста! Запас продуктов на десять лет (распахнул еще одну дверцу: ниша с полками) — жри, не хочу!

Невейзер, отвыкший чему-либо удивляться, был почти поражен. Да, он знал, читал, слышал, что есть люди с такой фобией — боязнью ядерной войны, они строят себе убежища с запасом жизненных средств, но чтобы в какой-то затерянной деревне, пусть и благоустроенной с виду, какой-то занюханный мужик в вислой майке и сатиновых черных трусах соорудил нечто подобное!..

— Войны опасаетесь? — спросил Невейзер. — Ядерного взрыва?

— Опасаются того, чего не знают! — опроверг мужик. — Я не опасаюсь, я точно знаю: вот-вот начнется катастрофа. Экологическая, ядерная, или взбунтуются те отходы, которые у нас тут прикопаны, — слыхали про это? — не важно, что-то обязательно будет.

Он бережно достал из деревянного резного ларца книгу, полистал (мелькнули стародавние i, ъ, ь), прочел:

— «Конца же не будет, поскольку не дано дойти до него. Конец будет раньше конца!» — и захлопнул книгу. — Ясно? Какой конец имеется в виду? Яснее ясного: конец века. Которого — не будет.

Нострадамус какой-нибудь, подумал Невейзер о книге. Он видел подобные издания, этих книг много развелось, сделанных под старину, репринтных, новых и новейших, но не приобрел ни одной, не прочел ни одной, не желая пугать себя предсказаниями и пророчествами, раздражать свою душу, и без того дрожащую. Не от страха, нет, а каким-то почти физическим дрожанием, подобно тому, как дрожит студень на столике в поезде, — а как студень попадет на столик в поезд, кто ж в дорогу берет студень? — ну, скажем, желе в вагоне-ресторане — а давно ли ты видел желе в вагоне-ресторане? — ах, хватит, хватит, это всего лишь похмелье...

— Ты спросишь, — сказал Вдовин, — при чем тут попугай и зачем его учить пению? Загадка для идиотов! Это — главный пункт моей программы. Итак, катастрофа. Я скрываюсь здесь. Я бы, конечно, всех поместил, но всех не спасешь, спасать надо любимых, а любимых у меня нет, кроме самого себя. Правда, еще...

Он умолк.

— Катя, — подсказал вдруг Невейзер.

— Катя? — без удивления, с раздумьем повторил Вдовин. — Если бы она согласилась, то — пожалуй. Ей надо жить... А при чем тут Катя? Тебе чего вообще нужно здесь? — заговорил он опасным голосом, как бы медленно взлетая им, расправляя крылья...

— Попугай-то, попугай-то зачем? — почти закричал Невейзер, тем самым подрубая крылья не воспарившего еще вдовинского гнева.

— Я тебе и рассказываю. Катастрофа. Я живу здесь. Читаю. Думаю. И — слушаю песни Владимира Семеновича Высоцкого, потому что без песен Владимира Семеновича Высоцкого я не мыслю своего существования и оно становится бессмысленным, то есть никому не нужным, а в первую очередь мне самому. Проходит год, второй, третий. Ничто не вечно — и вот кончаются источники электрообеспечения. Их не хватает на проигрыватель или магнитофон и даже на тусклый свет лампочки. Тогда я зажигаю свечу, задохнуться риска нет за счет уникальной системы воздухообмена из глубоких слоев грунта с помощью электромотора, ведь воздух, как известно, и в земле есть! — сказал Вдовин, интонацией неприкрыто показывая, что он уверен, что его собеседнику это вряд ли известно. — Я зажигаю свечу, но как же без песен? Я ведь умру без них! И вот тут на сцену выступает Петруша. Я играю, он поет, и мы продолжаем жизнь. Двести песен уже знает Петруша, Бог даст, до катастрофы успеем и остальные четыреста из золотого фонда разучить! Впечатляет?

— Весьма, — сказал Невейзер, подумывая о том, как бы поскорей выбраться отсюда. Дикая мысль мелькнула: разразится сейчас и в самом деле катастрофа — и останется он навсегда здесь с этим чокнутым, а что он чокнутый — сомнений нет. Но сам же себя (неискоренимая гордыня ума!) и затормозил, вдруг придумав:

— Зачем же такие хлопоты? Лучше бы уж сделать патефон, рассчитанный на обороты долгоиграющей пластинки. Всего и дел. Никакого электричества, накрутил ручку и посвистывай, наслаждайся!

Реакция Вдовина была мгновенной. Причем ручаться можно, что мысль о патефоне ему не приходила до этого в голову, но в этой ситуации он проявил уникальнейшее свойство русского ума: отвечать на возражения так, будто контраргументы заранее обдуманы — и он сам думал об идее патефона и отверг эту идею.

— Патефон?! Ну, слушай насчет патефона! — И начал загибать пальцы: — Во-первых, патефон мертв, а попугай — живое существо, с которым можно, кроме песен, общаться. Это раз. Во-вторых, пластинки через год заездятся, и их невозможно будет слушать. Это два. В-третьих, когда я буду лежать умирающий без сил, не имея их даже на то, чтобы завести патефон, стоит мне только шепнуть Петруше: «Спой на прощанье, голубчик!» — и песня готова. Это три! Хватит?

— Вполне, — сказал Невейзер.

— Но учти! — вперился Вдовин в Невейзера. — Тебе первому показал — и тебе последнему! Пусть эта тайна умрет в тебе. Иначе... Здесь, как сам понимаешь, тебя никто не отыщет!

— Очень мне нужно кому-то рассказывать, — сказал Невейзер, уклоняясь от белого взгляда Вдовина.

— Клянись! — Тот схватил заветную зловещую книгу из ларца. — Ложь руку на книгу и клянись!

Господи, куда меня занесло? — подумал Невейзер. Может, у них тут где-то и в самом деле радиоактивные отходы захоронены и влияют на людей, сделав их аномальными? Один в казацких одеждах разгуливает, доя коров и рассуждая о сексуальных приметах доярок, видимых в процессе их доярочьей работы, другой бункер выкопал, попугая дрессирует песни петь... В такой-то обстановке как не случиться преступлению? Но если Вдовин — псих, то перечить ему бесполезно: этим лишь раздразнишь его.

— Клянусь, — сказал Невейзер, подавляя усмешку.

— Нет, ты серьезно клянись, подлюка! — прошипел Вдовин голосом Петруши. — Клянись матерью, если она у тебя есть и жива!

— Клянусь матерью... и ладно, хватит! — сказал Невейзер, положив ладонь на книгу и тут же убрав ее.

— То-то же! Ну, нечего прохлаждаться. Время не ждет!

Они вылезли наверх и еще раз наверх.

Вдовин достал второй стакан, налил себе и Невейзеру из бутылки с надписью на этикетке «777» — воспоминания юности ворохнулись в Невейзере при виде этого давно исчезнувшего из продажи напитка.

— Портвейн из стратегических запасов! — объяснил Вдовин и на закуску вскрыл банку консервов: килька с овощным гарниром, простая, но замечательная вещь, которой тоже уже давным-давно не видел Невейзер.

— Оттуда же, из запасов, — прокомментировал Вдовин закуску и угостил первым делом Петрушу, приказав: — Баньку!

— Хорошшшшо пошшшшла! — предварительно прошипел Петруша и мощно, сильно, хрипло запел:

Протопи ты мне баньку, хозяюшка,Раскалю я себя, распалю...

Вдовин дернул полный стакан и пригорюнился.

Сейчас плакать будет, подумал Невейзер.

Но Вдовин слушал сухо, мужественно.

И Невейзеру выпить бы да уйти, а он вдруг задал Вдовину вопрос, которому сам удивился, словно вопрос этот возник помимо его воли:

— А почему, позвольте вас спросить, вы вдруг стратегические запасы стали расходовать? Нелогично как-то. Пополнить их по нашим временам непросто!

Вдовин цыкнул на попугая, но тот продолжал петь — с душевной мукой и сластью, закатывая глаза. Тогда Вдовин набросил на клетку платок.

— И зачем, спрашивается? — послышалось из-под платка. — Зачем эти трюки? Попка-дурак, подумает, что ночь настала, спать пора! А попка не дурак, попка понимает! Иссстопи ты мне баньку, хозяюшшшшшшка-а-а!

— Убью! — заорал Вдовин, и это на попугая подействовало эффективнее платка.

— Значит, — вкрадчиво обратился Вдовин к Невейзеру, — я для гостя уже и запасы свои тронуть не могу? Значит, я гостю оказываю уважение, а он к этому проявляет подозрительность?