Кит Рид - Я стройнее тебя! Страница 5

— О боже, Энни. Это не то, о чем я подумала? — и не твоя вина, что она так выпучила глаза.

Привет, мама. Сильно потрясена? С этим можно справиться. Не бойся. Разыграй из себя дурочку.

— Что, мама? О чем именно ты подумала?

У тебя все хорошо, все обойдется, но от твоей мамы так просто не отделаешься, — сегодня это уже не выйдет. Она ухватила тебя за руку и глазеет на тебя, на твое изменившееся тело.

— Энни, ты не становишься немножко…

— Нет, мама. А теперь пусти-ка меня!

— Милая, — она явно пытается говорить ласково, но в голосе ее слышится потрясение, — как ты могла?

Ты притворяешься, что не понимаешь.

— Как я могла что?

— Как ты могла позволить себе дойти до такого?

— Ни до чего такого я не доходила. Я такая же, как всегда.

— Посмотри на себя! Посмотри, на кого ты похожа!

Закройся полотенцем. Отпирайся любыми способами. Ну что ж, да, ты в определенном состоянии. Это круто! Опусти плечи и постарайся отпихнуть ее с дороги.

— Все в порядке, мама.

— Ах, милая, — потом она вопит: — Ральф!

Она отводит тебя в спальню, кладет тебе руки на плечи и поворачивает тебя лицом к зеркалу.

— Только взгляни!

Фу, думаешь ты. В ярком свете твои длинные бедра так и блестят, и твое обрюзгшее розовое пузо похоже на рекламный дирижабль. ЖИРНАЯ. Я тучная. Безобразно. Толстуха!

— Прости меня. — Ты начинаешь плакать. — Мне так стыдно, мама.

Но она не собирается прощать тебя. Ты порочишь семью. По телевизору показывают документальные передачи о таких, как ты. Нужно было смыться, как только она позвала папу. Когда он пришел, ты уже надела свой просторный махровый халат, а мама начала причитать:

— Что же нам делать?!

Он отвечает так быстро, как будто все уже решено:

— Конечно, мы этим займемся. Выкрутимся как-нибудь.

— Что ты имеешь в виду?

Он качает головой и цокает языком.

— Знаешь, для таких девочек, как ты, есть специальные заведения.

Ты вдруг говоришь тоненьким голоском, потому что изо всех сил стараешься сохранять спокойствие.

— Я справлюсь сама, дома, ладно? Мама? Папа?

Она молчит. Он молчит. Ты до смерти напугана. Наконец мама вскрикивает:

— Доченька, как же ты могла такое с собой сделать?

Она подразумевает: «Как ты могла сделать такое с нами?»

И хуже всего то, что ты читаешь у них на лицах стыд! Прямо при тебе они обсуждают, как бы все скрыть, как будто ты — старая кость, которую надо захоронить, ты — само воплощение их позора. Такое надо поскорее замести под ковер. Спрятать ото всех, убрать подальше из дома. Срочно отправить подальше, пока никто не узнал. Если пойдут разговоры, то наша дочка пропала, да и мы тоже. Папа вовсю работает пальцами. Он вводит в карманный компьютер телефонные номера, а потом объявляет:

— У тебя большие проблемы, мисси, но не волнуйся. Мы подыщем место, куда ты сможешь поехать, пока все не пройдет. Если мы все сделаем правильно и быстро, то даже двойняшки ничего не заметят.

Теперь ты уже рыдаешь.

— Я сама. Я позабочусь о себе. Обещаю. Я все сделаю.

Мама предлагает:

— Почему бы нам просто не отправить ее за город, Ральф?

Папаша сердито смотрит на экран карманного компьютера.

— Я хочу получить гарантированный результат.

Ты пытаешься что-то пообещать, но так расплакалась, что вместо слов раздается нечленораздельное «бууаа».

Мама втайне на твоей стороне. Она шепчет:

— Ральф, пребывание в таком заведении стоит целое состояние.

Ты видишь, что он задумался.

— Что же, есть клиника для амбулаторных больных, и мы можем обратиться туда.

— Милая, я поеду с тобой, — восклицает мама, но ты наотрез отказываешься.

Когда ты находишь в себе силы говорить, ты киваешь и, глотая воздух, стараешься успокоить их обещаниями.

— Я смогу сделать все сама, мама, обещаю, — упрашиваешь ты. — У меня получится лучше, если мне позволят заняться этим.

Мама моргает слипшимися ресницами, с которых капают слезы. Как же, успокоилась она!

— Обещаешь?

— Обещаю.

В этот момент ты, наверное, даже сама веришь в свои слова. Ну и что с того, что ты не можешь заставить себя пойти в такое место, и проезжаешь мимо конторы, куда тебя записали на прием, а вместо этого проводишь день в кино. Кто же об этом узнает?

Мама старается подбодрить тебя:

— Я так тобой горжусь.

Ну да, конечно.

Папа говорит:

— Когда у тебя снова будет нормальная фигура, я куплю тебе машину.

Некоторое время они убеждены, что ты действительно лечишься. Потом папаша останавливает тебя в холле второго этажа. Ты видишь, как он критически оглядывает тебя с ног до головы. Тебя охватывает страх, потому что ты знаешь, что будет дальше. Господи, его глаза похожи на штангенциркуль!

— Ну что, Энни, время вышло.

— Еще только полночь.

Ты только что вернулась домой, и от тебя пахнет Дэйвом. Дэйв любит тебя, но теперь и он видит, как меняется твое тело, и вы только что поссорились. Он тоже хочет, чтобы ты приняла меры.

— Я не об этом. Тебе дали шанс, и ты только посмотри на себя. — Папа в упор уставился на твой живот. — Энни, как ты могла такое сделать с собой? — Даже при таком освещении видно, что ты ни капельки не изменилась. Ты с таким наслаждением стремишься к собственной цели, а папа? Можно подумать, что он застукал тебя с Дэйвом, когда вы занимались любовью. — Тебе должно быть стыдно!

— Я буду вести себя хорошо. Обязательно буду!

— Речь идет не о хорошо и плохо, — отвечает он, — а о семье.

— Это же мое тело.

— Что подумают твои брат и сестра? Посмотри, как ты выглядишь. Посмотри, как ты обошлась со своей семьей!

Он так взбесился, что готов уже ударить тебя, но вмешивается мама.

— Не наказывай ее, Ральф, не отправляй ее никуда!

— Решить такую проблему можно только в одном месте. — Он хватает телефонную трубку.

Если думаешь, что тебя спасут слезы и обещания, то напрасно. За тобой уже едут.

Вот как родители решают проблемы. Сложили сумку, поцеловали на прощание. Отправили ее в обитель Преданных Сестер и не примут обратно, пока она совершенно не вылечится!

Едва наступило утро, как Преданные Сестры поставили тебя на весы. Кожей живота ты все еще чувствуешь холод от их медных штангенциркулей. Они измеряют тебя. Рост. Объем талии и бедер. Вес.

Господи, какая же ты громадная и отвратительная! Ты весишь восемьдесят четыре фунта[8].

Глава 3

День клонится к вечеру, и в густых сумерках электронные вывески сверкают, как драгоценные камни в короне предводительницы ведьм. Прижав лицо к окну автомобиля, Бетц наблюдает, как проносятся мимо сияющие логотипы, парень ее сестры, Дэйв, все так же ведет машину, а Дэнни спит на месте «второго пилота». Пока Дэнни молчит, она может вообразить, что они с Дэйвом в машине одни. Почти свидание. Если ей удастся его разговорить, они, может быть, станут беседовать. Она прожила с братом-близнецом достаточно, чтобы правильно выбрать тот самый тон, который его не разбудит. Тихим низким голосом она спрашивает:

— Где мы едем?

Любой другой парень был бы всем этим очарован: сгущающимися сумерками, близостью. Тем, что они в машине вдвоем. Дэйв скучным голосом отвечает:

— Мы как раз пересекаем границу штата.

Сердце ее подпрыгивает: он ответил ей.

— Какого штата?

— Думаю, Западной Виргинии.

— Это туда мы направляемся? — Она разглядывает то самое место, где к красивой мускулистой шее Дэйва прилипли его песочные волосы. Только так она заставляет себя удержаться от прикосновения к нему.

— Не-а.

Она не может позволить этой беседе просто так оборваться, поэтому задает новый вопрос:

— А ты сам-то представляешь, куда мы едем?

— В Кентукки.

— А что там в Кентукки? — Ну посмотри же на меня.

— Сам точно не знаю.

— Тогда почему…

— В Кентукки есть Преданные Сестры. У них там по крайней мере одна камера. — Он говорит об этом месте как о тюрьме.

— Камера!

— Ну, обитель. Называй, как хочешь.

— Откуда ты знаешь?

Его голос дрогнул.

— В одно из таких мест отправили близкого мне человека.

Сердце у нее так и выпрыгивает из груди, как у растревоженной матери. Тебе больно?

— Почему?

— Это секрет.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Нет.

— Ах. — Дай же мне тебя обнять и утешить!

Теперь, когда стало темнеть, кажется, что Дэйв до ужаса близко от нее. В воздухе уже витают признания, которые так и норовят сорваться с губ. Дэйв Берман, мне кажется, я тебя люблю. А Дэйв? Что должен сказать ей Дэйв? Она была бы рада, если бы он хотя бы просто продолжал с ней беседовать, но сейчас он молчит. Когда она снова заговаривает с ним, голос ее звучит на слишком высокой ноте.