Константин Семёнов - Попытка № 13 Страница 5

Короче, старьевщик мечтал, отпустив вожжи, а всё остальное делал ослик. Он прекрасно знал дорогу домой, мало того — он отлично знал правила дорожного движения. Он двигался только по правой стороне, никогда не обгонял идущий впереди транспорт, пропускал пешеходов на «зебрах». И он отлично знал, для чего существует светофор. Если горел красный свет, ослик останавливался и ждал, пока не зажжётся зелёный. Только после этого он, взмахнув хвостиком, двигался дальше.

Всем было очень интересно, что же будет делать ослик-автолюбитель, если светофор сломается, но так никто этого и не дождался. Ослик «сломался» первым.

Женя перешёл дорогу и скорым шагом двинулся вперёд, привычно лавируя среди многочисленных прохожих. А прохожих на этом квартальчике, застроенном старыми-престарыми одноэтажными домами, в любое время было на удивление много. Впрочем, не так уж это и удивительно — вон, сколько здесь магазинов и магазинчиков. Сначала кондитерская, потом овощной, с вином на вынос, затем парикмахерская, ателье мод, фотоателье, крошечный обувной. Недавно в этом магазинчике Женя купил страшный дефицит — немецкие полукеды. Ещё надо учесть, что сразу за дорогой «Ландыш», где вечно не протолкнуться. Вот вам и объяснение.

— А ведь совсем скоро всё это снесут, — раздался уже привычный голос.

Женя остановился, огляделся: ни радиоточки, ни коров нигде не было.

— Приземлено мыслишь, — усмехнулся голос. — Радиоточки и коровы — это так, чтоб привычнее было. Так вот, поломают это скоро, всё поломают. И здесь, и рядом, до самой филармонии. Построят одно длиннющее девятиэтажное здание, от Дзержинской и аж до Пролетарской. Народу в нём будет жить — уйма! И магазины в нём будут, «Алмаз» например. И ещё много чего будет, и тротуар будет широкий, не то, что сейчас. А вот народу на этом тротуаре столько не будет уже никогда. На той стороне будет, а на этой — ни фига. Чёрт его знает почему? Как-то тут станет неуютно. Так что ты запомни всё это, а лучше зарисуй. Хотя нет, забыл, ведь все твои рисунки сожрёт во.… Тогда запомни, запомни, как следует. Ладно, заговорился я — ты иди, иди, не останавливайся.

Женя пожал плечами — ну поломают и поломают. Давно пора. Чёрт знает, какое старьё в центре города! Вон на доме выбито — «1887 годъ». Ужас! И запоминать тут нечего — всё и так прекрасно помнится. Можно даже с закрытыми глазами идти, только прохожие мешают.

Вот сейчас будут вечно закрытые двери и окна аптечного склада. О, — аптекой запахло! Потом нужно перейти Дзержинскую, это и с закрытыми глазами можно — машины тут раз в час бывают. Теперь до самого моста только одно здание — поликлиника с телефоном на углу. Интересно, а его скоро сломают? Вот уж ни капельки не будет жалко! Такое впечатление, что в нём одни живодёры собрались. То нарыв на шее без наркоза прокалывали, то скобки из ноги выдирали — бррр. А как тогда иголку в зуб загнали, а он, маленький дурак, взял и закрыл рот! Женю передёрнуло.

Вот сломали же этот дурацкий деревянный дом на другой стороне. Теперь на его месте прекрасное, всем известное здание — «Океан». Современное, красивое — приятно глянуть! А старое и не жалко ни капельки, ну разве что, чуть-чуть. Уж очень вкусное рядом с ним продавали мороженое. Теперь такого почему-то нет. А, ерунда всё это! Будет ещё и получше, научатся!

Стоящую у поликлиники «Волгу» Женя заметил издали. Во-первых — это была единственная машина, стоящая на обочине. Во-вторых, в лобовом стекле автомобиля красовалось унылое лицо великана. Лицо — так и хотелось сказать «рожа» — занимало всю правую половину стекла, даже немного не помещалось. Было совершенно непонятно, где же находятся все другие части великана — руки, ноги, туловище.

Женя знал, где находится всё остальное, но всё равно зрелище завораживало.

Это был Увайс Ахтаев, самый высокий в Грозном — и не только — человек, в прошлом баскетболист. По слухам его рост немногим не дотягивал до двух метров тридцати пяти сантиметров. Глядя на эту голову, казалось, что слухи недобирали не меньше десяти-двадцати сантиметров. Сидел великан на заднем сидении, лицо же при этом буквально упиралось в лобовое стекло. Правое переднее сидение в «Волге» было снято, и всё равно Увайс сгибался в три погибели.

Машину с громадным лицом, «приклеенным» к лобовому стеклу, можно было часто видеть в городе. За рулём всегда сидел шофёр, говорили, что это брат великана. Взрослые тактично отводили взгляд от добродушного страшилища, а дети…Дети бесстыдно обступали машину, разглядывая невиданное чудо. Женю, помнится, тоже очень интересовал вопрос, каким же образом великан умудряется залезать в машину. Увидеть этого так и не удалось.

Женя перешёл улицу Валентины Терешковой, оставил позади автоматы газводы у входа в сквер. Привычно скользнул взглядом по афише кинофильмов: ничего интересного нигде не наблюдалось.

Сунжа совсем обмелела, вода текла еле-еле. Судя по тому, какая была зима, скоро всё это изменится. Как бы наводнения не было! Берега густо заросли деревьями, надёжно скрывающими гранит набережной. Как всегда посередине реки — прямо из воды — торчали неизвестно как попавшие туда два металлических рельса. Вода около них бурлила завихрениями и если смотреть долго-долго, казалось, что рельсы плывут. Плывут, разрезая воду, будто корабль.

Вот и театральный киоск, а вот и та самая афиша. Рядом — Женя уже не удивлялся — стояла корова и объедала куст. На шее у коровы вместо колокольчика висел маленький транзисторный приёмник.

Женя подошёл к афише, всмотрелся: на листе бумаги типографским шрифтом был набран довольно странный текст.

Женя прочитал объявление раз, потом ещё: что-то в нём было не так. Корова оставила куст и смотрела требовательно, чего-то ожидая. Женя на всякий случай перечитал ещё раз, пожал плечами. Ну, и что тут такого особенного? Язык, правда, уж слишком навязчивый, видать новые веяния. А так — обычная вещь. Знает он такие поезда — ездил. Интересно, конечно, никто не спорит. Но чтоб какие-то новые ощущения, да ещё неизведанные? Это уж враки!

— Эхе — хе! Ты даже представить себе не можешь, насколько они для тебя неизведанные…, - мечтательно произнес транзистор знакомым голосом.

Женя оглянулся: немногочисленные прохожие не обращали на корову с говорящим приёмником абсолютно никакого внимания. Похоже, они вообще не замечали ни её, ни Женю, ни странную афишу. Опять сон?

— А чего тут представлять? — немного смущаясь неестественности происходящего, пробормотал Женя. — В Баку я был, в Тбилиси, Сухуми и Сочи тоже. Остаётся Батуми. Что там может быть такого…неизведанного?

— Господи, какой же ты ещё маленький! — приёмник аж захрипел. — Ты даже не понимаешь, о чём идёт речь! Причём здесь какие-то дурацкие города? Нет, пора тебе взрослеть, пора. Не раздумывай — бери билет и ты узнаешь, что это такое!

— Да что это? — Женя уже ничего не понимал. — Что за загадки?

— Комментариев не будет, — сухо сообщил голос. — Слово я назвать могу, но оно у тебя пока что ассоциируется со всякой ерундой. Езжай, езжай, а то так и будешь болтаться, как сам знаешь, что в проруби, не веря, что это действительно существует.

— Ну хоть намекни, — голос всё-таки умудрился заинтриговать Женю. — На что хоть похоже? Как это?

— Как? — задумчиво повторил голос. — Приблизительно вот так.

Затем в приёмнике зашипело и защёлкало, как будто кто-то настраивал станцию, заиграла непривычная музыка, и мужской голос пропел:

Это как дышать и думать не надо,Это как взлетать,Это как падать.[4]

Ничего Женя не понял, но почему-то по спине пробежал холодок, и на секунду сдавило сердце. Корова удовлетворённо кивнула и вновь принялась за куст.

— Молодой человек, молодой человек! — пожилая женщина в кокетливой шляпке нетерпеливо дёргала Женю за рукав. — Молодой человек, я к вам обращаюсь! Скажите, пожалуйста, где находится посёлок Войкова? Как я могу туда проехать? Вы что, заснули, молодой человек?

Сон № 6. Брод

Трудно, ох трудно подавить желание пройтись вечерком по этой улице. Манит она, как магнит, как вид женских ножек ранней весной, притягивает как пачка сигарет в тринадцать лет и не отпускает как любимая книга.