Микко Римминен - С носом Страница 5

— Да нет, я не к тому, — сказала она наконец. — Просто интересно.

Я все еще не могла ничего выдавить из себя. Сверлила взглядом часы на стене: секундная стрелка неуклонно, не вздрагивая, скользила вперед по циферблату. Я проклинала свою глупость, бестолковость, нелепость, необдуманность, туполобость и лоботупость. В голове промелькнуло даже слово «профнепригодность». Кожей ощущала, что они смотрят на меня с обеих сторон, и было такое чувство, словно по мне ползают муравьи.

— Да, конешшно, — сказала я, удлиняя шипящие, механическим и слегка напряженным голосом, так что, наверное, со стороны это было похоже на какой-нибудь заевший агрегат. — Конешшно, у нас есть призы, за это, за анкетирование, или, точнее, подарки, да, это подарки, это все связано с налогами, мы же не можем платить деньги, поэтому так лучше, для обеих сторон, когда подарки. Призы.

Я перевела дух и продолжила:

— Но сегодня я как бы только собираю людей для исследования, записываю основные сведения и так далее, а собственно интервью, оно будет потом, как бы позже. Целевая группа. Да, как бы целевая группа. Ее как бы надо сначала набрать.

Говорить стало сложнее, когда на третьем «как бы» я вдруг задумалась: сколько еще их можно поставить вот так друг за другом, чтобы речь продолжала казаться компетентной, и, пока я думала об этом, слова Мари пролетели как бы мимо меня. Она говорила что-то в духе: да нам совсем ничего как бы и не надо.

— Это сюрприз, — удалось мне наконец выкрикнуть с гордостью и непонятным напором в голосе.

— Нет, нам правда ничего не надо, — сказал в свою очередь мужчина, как там его звали, ах да, Яанис. — Приятно просто поговорить время от времени с кем-нибудь. А то теперь нечасто удается выходить в люди, ребенок и все такое, тут толком и не поговоришь.

— И такие приятные у вас соседи! — выпалила я прежде, чем хоть какой-то свет разума мелькнул в моей голове. Тут же пришлось объяснить, что я уже побывала у соседей, правда, там было другое исследование, но я успела познакомиться с хозяйкой, очень приятной женщиной, чудесной и замечательной.

Муж и жена посмотрели друг на друга с удивлением.

— Да мы как-то мало с ними общаемся, — вяло сказал мужчина. — Разве что здороваемся, конечно.

— Жаль, — сказала я, мне и в самом деле было жаль.

— Надо бы больше, — добавила Мари, торжественно снимая сковороду с плиты. Она отставила ее в сторону и уселась за стол. Муж тоже.

И вдруг что-то случилось: удивительное, едва ощущаемое взаимопонимание заполнило несколько последних мгновений в кухне и пространство за столом. Секундная стрелка скользила вперед так, словно рассекала Вселенную, в соседней комнате посапывал во сне ребенок, и было слышно, что он вполне доволен, из-за стены доносилось бряканье моющейся посуды, а в мокрых листьях кленов во дворе отражалось множество работающих телевизоров. Кипел рис, на сковороде томились овощи, мне стали предлагать присоединиться к трапезе, но я отказалась, возникло отчетливое ощущение, что пришло время уже отпустить их поужинать, да и самой пора домой, пока солнце высоко, как говорится, или пока что-нибудь снова не пошло наперекосяк. Записала адрес, место работы, возраст и прочее, пообещала вернуться в скором времени и начала собираться. Долго благодарила, опять за все извинялась, за беспокойство и доставленные неудобства, похвалила чудный дом, хотя видела только кухню, пожелала спокойной ночи и пошла в прихожую. Они не стали провожать меня до двери, так что открывала ее я сама, и, прежде чем выскользнуть в коридор, я еще раз прошептала так громко, как только могла: «Это будет замечательный сюрприз!»

Уже закрывая дверь, видела, как они стояли в проеме кухни, потом посмотрели друг на друга и улыбнулись. И было ясно, что в их улыбках не было ни капли натужности.

Когда добралась до дома, показалось, что уже утро, хотя времени было всего только десять. Даже невозможно вспомнить, когда я в последний раз была такой уставшей. Хотелось думать, что уставшая, но счастливая — конечно, не так, как спортсмены или именинники, а скорей как обычный человек, который вернулся домой после трудового дня.

Проспала двенадцать часов. Пробуждение было каким-то влажным. Солнце уже освещало стену дома напротив, и, когда там в окне показалась инженерша, я быстро юркнула за занавеску. Было стыдно разгуливать в ночной сорочке таким поздним утром. Я решила, что надо бы к ней как-нибудь зайти, волосы уже посеклись, стали электризоваться и выцвели, а она держала на дому парикмахерскую, инженерша, у нее когда-то была своя фирма тут неподалеку, но то ли муж потом заставил ее дома сидеть, то ли еще что стряслось, кто знает. Она стригла дешево и вполне сносно, но в процессе жутко кляла всех чиновников, коммунистов и прочих карьеристов, так что иногда даже возникала мысль, а не легче ли было зайти в другую парикмахерскую к кому-нибудь совсем незнакомому.

Сварила кофе и стала листать газету. Не нашлось ни одной статьи, которую можно было бы дочитать до конца. Огромные страницы летали справа налево, словно сухие, хрупкие, мертвые крылья, вздымая пылевые смерчи, от нее никогда толком не избавиться, от этой пыли, вытирай — не вытирай, она всегда откуда-то снова просачивается и оседает на прежнем месте. Стало грустно. Казалось, что часть дня уже бездарно растрачена. Настроение нисколько не улучшил вид забытой вчера в раковине и уже испортившейся куриной печени в прозрачном пакете.

Подумала, что пора бы сделать уборку. Потом подумала еще о чем-то, и вообще еще о многом, но об этом лучше промолчать, из дипломатических соображений, как сказал бы мой сын. Зато сходила в туалет и в душ, то есть сделала вещи, о которых тоже, наверное, стоило умолчать, потом вновь села за стол и подумала как бы чуть с иронией, что вот сяду-ка я сейчас за стол и подумаю-ка о своей жизни. А потом еще немного посидела и поудивлялась, откуда это вдруг такая театральность меня обуяла.

Сидела вот так, смотрела кругом, правда, и смотреть-то было особо не на что, жилой площади всего ничего — тридцать квадратных метров без одной доски, но много ли человеку надо свободного пространства вокруг себя. Да и какой вообще смысл жить одной, например, в огромном доме, где все время пришлось бы бояться, бояться тишины, звуков, то тишины, то звуков, то вода в трубах шумит, то ветер по углам гудит, то снова тишина после ветра, то ветки скребут по стене, то опять все стихнет. Слоняться в бессонной ночи из комнаты в комнату и проверять, нет ли там кого, и, удостоверившись, что нет, успокаиваться на какое-то время. И огорчаться, что никого там нет.

Так и с ума недолго съехать. Тридцать квадратных метров или чуть меньше — для человека в самый раз. Тем более свои, оставшиеся после всяких перипетий. Ну и все-таки два больших окна, угловая комната, на две стороны, две стены.

Вот так и сидела сама с собой. Все было на своих местах, это хорошо. Правда, как будто тесновато, поэтому кастрюли, сковородки, ковшики, венчики и другая утварь, какая другая, ну, деревянные лопатки там, ножи, щетки, чеснокодавилка, терка, нож с дырочкой, для раков, что это он, бедняга, тут один делает, итак, на чем я остановилась, ах да, на списке, ну вот, забыла блендер… И вдруг я подумала, а зачем их вообще понадобилось перечислять. Ну да ладно, суть в том, что все они были на виду, висели на стене, им не хватало места в шкафу. Но все они здесь смотрелись так на месте, такие практичные, необходимые, всегда под рукой. «Так и живем», — подумала я.

Пробили часы, небольшие заводные настенные часы, в которых трудно было найти что-то особенное или достойное внимания, кроме разве что гирь в виде шишек. Времени было уже около полудня. Вспомнились вдруг каповые часы Ирьи и гигантский часовой агрегат Ялканенов, надо же, между ними всего двадцать сантиметров стены, а каких два разных представления о красоте, а заодно наверняка о времени и вообще о мире. На ум пришло и много всего другого, они все время откуда-то берутся, эти мысли, но приходят и уходят, исчезают, как пена для мытья ковров в пылесосе, они разбухают, такие влажные и рыхлые, и, высыхая, превращаются в невесомую шуршащую пыль и улетают прочь. После того как я уже почти полностью растворилась во всепоглощающем мире бытовой химии, вдруг зазвонил телефон. Это был сын.

— Наконец-то, — сказал он.

— А что стряслось? — отозвалась я. С телефоном было что-то не то, я слышала свой голос в трубке с опозданием примерно в полсекунды, он был металлический и неживой, словно кто-то упорно от чего-то отказывался, нацепив на голову цинковое ведро.

— Я не мог до тебя дозвониться, — сказал сын.

— К чему ты это говоришь, ведь не пытался.

— Пытался, — сказал сын, голос у него был как будто обиженный, ну, у сына. Сыночка.

— Вряд ли, — возразила я и слегка удивилась, с чего это я вдруг на него набросилась. Посмотрела во двор, где в деловом костюме, словно памятник посреди газона, возвышался управдом, и, подбоченившись, как будто осматривал собственное поместье. Когда же он ни с того ни с сего вдруг поднял свое благородное лицо в круглых очках и взглянул прямо на меня, я интуитивно отскочила от окна и сжалась, ну дура дурой, ведь он наверняка успел заметить, нет, ну надо же было, надо же было вылезти.