Олег Дарк - Смерть в гриме Страница 5

В диванной яме на выпирающих в ней пружинах она качалась едва заметно, покачивалась, почти неуловимо, то есть незаметно для самой себя, когда начинала незаметно для себя двигаться. Вася шел ставить чайник, они пойдут скоро. Она бы хотела. Чтоб он подольше. Чтоб она могла. Сюда вернуться. В любой момент. Если придется. А здесь все по-старому. Чтоб не надо было заново, что невозможно, а просто продолжить с того места, невероятно! на котором постыдно прервала. Они живут в двух автобусных остановках, так иногда бывает.

Но гуляли всегда в этом направлении. Галя говорит, что здесь воздух получше, почище, не то что у них, где загазовано, соглашался Вася. Она подумала, что рано или поздно так и произойдет. Анна Соломоновна в этом отношении им тоже покровительствовала, считая, что должны быть больше вдвоем, чтобы крепче, и очень любила, когда уходили. Например, в театр. Что было уважительной причиной. Уложив ребенка. А я пока с ним посижу, на случай если проснется. И не думайте даже. Хотя вряд ли, очень же спокойный у вас. Она бы хотела приходить сюда без него.

Но так как они год с небольшим женаты, думала, что это было бы нехорошо, недостаточный срок, чтобы с этого начинать. Она думала, что должна везде пока бывать с мужем, не хотела обижать, он ее любит, и Соломоновна начнет зудеть. То есть вполне традиционно, как приличная. Хотя не давала повода никогда, очень лояльна, ласкова с ней, приветлива, вот заботится. Оглядывала фотографии и афиши выступлений, на которых бывала. Она перед ними преклонялась. Проходя вдоль стены, трогала пальцами. Гладкие, немного клейкие, как листочки в купах. Музей, вот как это называется. Они бы ее не одобрили.

В семье мужа Галю приняли сразу очень хорошо, словно о чем-то договорились, а Галю-маму, и с тем же видом общей договоренности и условленности, — с брезгливой раздраженностью, что сначала тоже очень нравилось. Каждый раз давали понять, что ее тут никто не ждет. А для этого были такие способы: раздувать ноздри, поджимать губы, удивленно глядеть, входить и выходить из комнаты — чем Анна Соломоновна владела в совершенстве. Большетелая, громкоголосая и носастая, она пугала, но еще больше восхищала. Возможно, потому, что поначалу Галя испытывала потребность, вероятно по контрасту, в таких старших, которые были бы так недосягаемо высоко над ней поставлены, что получили бы непререкаемую и даже страшную власть над ней.

В другое время все это Галину Георгиевну, скорее, развеселило бы.

Я подумал, что это их семейное, общее имя, но почему? Мне казалось, что это тоже нарочно. Не мог отделаться, когда его слышал, от мысли, что галина по-латыни курица.

Ее не сильно заботила та антипатия, которую к себе внушала и которая нисколько не мешала приезжать, когда вздумается, и сидеть, сколько считает нужно. Она даже наслаждалась теми неудобствами и неприятностями, которые приносила в искренне презираемое ею семейство. Когда бы не дочь, которая упросила ее поменьше мешаться в ее личную жизнь. И ГГ, вероятно, пожав, как любила, когда чего-нибудь не понимала, плечами, перестала там бывать вовсе.

— Не знаю, чем это может нам помочь, но по-моему, неплохо. Согласись, что вы бывали к нему несправедливы.

— Несправедливым? Нет. — Рассказ мне не понравился. Вымученный, какой-то искусственный и очень претенциозный. Я сторонник совсем других сюжетов и манеры. — Я думаю, что чем больше прочтем его произведений, тем дальше продвинемся в своей работе. Они главные и самые надежные наши свидетельства.

Обратим внимание в приведенном рассказе на особенный интерес, который испытывает обвиняемый к смерти и связанным с нею страданиям, которые он, по-видимому, мечтает доставлять, на то почти болезненное любопытство, которое вызывают в нем предметы и инструменты, принадлежащие преступнику, как-то: нож, халат, веревки и проч. — что в дальнейшем, как увидим, и послужило

— Сколь талантливый, столь и милый, Вы же не знаете про него ничего. Вежливый такой и очень обходительный.

— Скорее, вкрадчивый. В глаза заглядывал, да? — А сам подумал: как же это ему всегда удавалось с его ростом, что и всегда меня интересовало до дрожи.

— Он все время лез не в свое дело, вот почему. Другое дело — кто? В смысле, я хотела сказать, занимался не своим делом.

— Я Вас так и понял.

— Не тем, которым должен был бы, к чему способен, призван. Все эти деньги, которые он считал, издания и издательства, организационная работа — ему так не шло. Ему надо было что-нибудь сочинять, придумывать, у него это получалось, но в голове, а не в жизни. Эти его интересные истории, которые он мне рассказывал и, по-моему, большинство так и не написал. А ему все не сиделось. Вы замечали, как он все время двигался на месте, когда стоял или даже сидел (она показала, как будто Руслан двигает локтями, плечами и даже коленями — она их выдвинула из-за стола, а потом даже встала — из стороны в сторону. Но он никогда так не вел себя. Она опять спрятала колени), как будто не мог остановиться? Может быть, действительно, ему было слишком много дано и все легко удавалось, чтобы он мог просто сидеть за столом и писать? Так ведь на самом деле часто со многими происходит, когда берутся не за свое. (Или со мной не вел?) Их заносит, и они уже не могут остановиться. Из-за заработка или еще почему. Какие-нибудь глупые амбиции, честолюбие. Пообещал кому-нибудь и уже непременно должен сделать. Но он-то думал, что у него получится. Он был самым красивым из моих авторов, — неожиданно прибавила ГГ и смутилась. Ее желтые щеки немного изменили цвет, может быть, посветлели, посерели и одновременно стали прозрачнее, как будто к ним кровь прилила, или порозовели, как у дочери, которая мне всегда нравилась, а взгляд маленьких раскосых нерусских глазок мечтательный и отчасти томный. А уже потом заняться доказательствами и сбором материала.

ГГ — так она ее звала, как все, а не мамой, — возвращаясь, их заставала.

Каждый раз хотела уйти до нее, потому что боялась, но не получалось никогда. Да она бы и не пошла никогда за него, если б не вынужденность. Просто хотелось посидеть одной на своем диване, у окна, картинно облокотившись на крышку секретера, откинув голову, в кресле посередине, слушая раздолбанный. Натужно радовались друг другу, словно вечность не виделись. Самой смешно.

Едва заслышав, как по-кошачьи скребется в замке, бросалась в прихожую навстречу. Разве что не визжала только. Обнимались в прихожей, привставая на мыски. Одна другой меньше. Потом ГГ кормила их ужином, а сама сидела напротив и наблюдала, как будто запоминала. Наелась, угрелась, уходить уж тем более не хочется, чего она и боялась больше всего, привыкла за вечер, засиделась. Минут на пятнадцать мама уводила к себе. Мы немного посекретничаем, ничего? кивает Вася.

— Сядь, посиди еще.

— Нам уже пора.

— Ну, рассказывай.

Они присаживались. Она — на самый краешек.

— О чем?

Отчитывалась за три-четыре дня, что не виделись. А ведь каждый день звонила. Галя провожала их по лестнице на улицу, как в деревне, стояла уставившись вслед.

Она меня спрашивает с надеждой:

— Как ты считаешь, она ему изменяет? — Ей бы хотелось, чтобы это было так.

— Не думал об этом, — пожимаю я плечами.

На тесной кухне сидели и разговаривали о покойном Руслане маленький горбатый человечек и некрасивая узкоглазая женщина с руками и шеей в желтоватых пигментных пятнах. Своего собеседника она тоже называла Русланом, что заставляло бы всякий раз вздрагивать слушателя или зрителя, окажись они здесь. Но никого больше не было. Собеседники были не согласны друг с другом: карлик не любил своего тезку, когда тот был жив, не любил и сейчас, а женщине и, по-видимому, хозяйке он по-прежнему очень нравился.

Их спор являлся продолжением длинного ряда подобных же, ведущихся между ними уже давно. Карлик ловко устроился в кресле, свесив крошечные ножки, и не испытывал от этого неудобств. Между его спиной и спинкой кресла небольшое расстояние, так что со стороны может быть непонятно, на что он там опирается. Казалось, что он вообще очень доволен собой и что быть собой довольным — его обычное состояние. Что не мешало ему в разговоре вести себя беспокойно: подаваться вперед, откидываться и откатываться, как луковичка, сползая и вновь взбираясь в кресле вверх.

Напротив (все это показывало как) (как интерес к беседе) (то, что беседа ему была интересна, так и то, что он и вообще склонен к возбуждению и), все это показывало как его сегодняшнюю заинтересованность в беседе, так и общую эмоциональность и подвижность характера. Женщина тоже выглядела охваченной глубоким волнением, часто вставала, быстро заглядывала в поднимавшийся кофе, выключала под ним, короткими движениями трогала чашку или ложечку визави или составляла свою чашку из блюдца на стол и перекладывала свою ложечку на другую от чашки сторону, а потом возвращала их в прежнее положение