Степан Чепмэн - Тройка Страница 5

Когда с грохотом и жужжанием половинка пресса поехала вверх, я смог рассмотреть, в чем там дело. Три пилотские головы сплющились в большую лепешку и прилипли. Громко шипевшие выдувные шланги не могли их сдвинуть. Однако у меня в распоряжении полминуты или около того, пока опустится верхняя половинка пресса. Я успею их достать.

Я вытащил из заднего кармана перочинный нож и поддел им сплющенные головы пилотов. Ближний край пластмассовой лепешки отошел легко, однако, чтобы дотянуться до дальнего, мне пришлось перехватить нож, обхватить другой рукой крышку станка и продвинуть руку с ножом немного глубже.

Мне следовало вовремя заметить, что пресс пошел вниз. Мне не следовало зевать.

Первое, что я почувствовал, это был запах. Будто жареная колбаса. Лишь затем я увидел, как пресс опускается на конец руки, туда, где была моя кисть.

Я подумал про себя: «Когда же это успело произойти?»

И только после этого я услышал звук: глухой стук сомкнувшихся половинок пресса, хруст костей и шипение горячей струи пара. Услышал, после того как все произошло.

Самое худшее было уже позади, но мне еще надо было дождаться, пока верхняя часть пресса подымется, чтобы вытащить остатки руки. Смотреть на остатки я совершенно не желал. Чтобы их не видеть, было бы хорошо закрыть глаза. Но этого я боялся больше всего на свете, потому что был убежден, что стоит мне закрыть глаза, и на меня навалится боль. А боли я хотел избежать. Потому стоял и ждал.

В горле першило от горящего пластика. Из бункера сотни желтых голов смотрели сквозь защитные очки в разные стороны. Интересно, кто будет заполнять воронки, когда меня увезут в больницу?

Когда крышка пресса поднялась, я привалился спиной к кирпичной стене и стал смотреть вверх, на крышу. Я не поворачивал головы, потому что не хотел видеть свою руку. Кто-то из работающих, очевидно, заметил меня и в панике нажал на пожарную кнопку. Изувеченный человек не является пожаром, но мне была понятна такая логика действий. Огнетушители под потолком разом принялись извергать струи холодного тумана, который, опускаясь, оседал на кирпичных стенах каплями мелкой измороси. Заводской шум превратился вдруг в один-единственный звук, подобный гулу гигантского гонга. Я потерял сознание.

Иногда меня начинает мучить любопытство: что стало с той моей кистью? Ведь мастер должен был вытащить ее из пресса. Может быть, он завернул ее в салфетку и отправил в палату скорой помощи? А там медсестра равнодушно выбросила ее в мусорную корзину? А потом мусоросборник вывез ее за город на какую-нибудь свалку вместе с использованными хирургическими зажимами, грязными тряпками и столовой посудой из фольги с остатками хлеба и гороховой похлебки? Я никогда этого не узнаю.

Однако, лежа на верхней полке склада и докуривая вторую сигарету, я почему-то вдруг почувствовал уверенность, что для меня было правильно избавиться от той старой руки. Той руке нельзя было доверять. Та рука явно продемонстрировала саморазрушительные наклонности. Должно быть, с ней что-то было не так.

Но как бы то ни было, а я должен спуститься со стеллажа, рано или поздно. Я предвкушал, как добираюсь до автобуса, что повезет меня домой. Если я успею на автобус до Пуласки в восемь утра, то, как всегда, буду ехать еле живой и в полудремотной маете мне будут сниться коралловые змеи, изоподы, ксилофоны и костный мозг, светофоры, планета Нептун, полный нуль…

Подозрительный звук вывел меня из задумчивости. Затылок мой упирался все в ту же коробку № 3031, и в этой коробке что-то шевелилось.

Я быстро отодвинулся и, развернувшись, встал на четвереньки, таращась на нее. Одна из боковых стенок коробки прорвалась, и из нее выползала… рука. Вернее, кисть. В точности такая же ОРТО-кисть, как у меня! Только не правая, а левая.

Кисть резво выпрыгнула из дыры в коробке и приземлилась на полку. Не обращая на меня никакого внимания, она деловито направилась в угол стеллажа, к опорной стойке. По ней она торопливо спустилась на предыдущий ярус.

В коробке вновь послышалось шевеление. А потом — они разом посыпались из нее. Механические кисти! Одна лучше другой! Каждая следующая, казалось, блестела еще ярче, была более изящной, чем предыдущая. Одна за другой они спрыгивали на полку, стройной цепочкой двигались в угол и спускались по опорной стойке вниз. Сверху я увидел, как они собрались внизу, на полу склада. Почему-то мне показалось, что они ожидают меня.

И я последовал за ними. Я скользил по опорной стойке с яруса на ярус, все вниз и вниз. Оказалось, это совсем не сложно.

И успел как раз вовремя. Кисти уже собрались вместе и дружной толпой двинулись по проходу к выходу из здания, их шествие напоминало движущийся ковер из металлических пальцев. И я пошел за ними.

Я вовсе не был обязан следовать за ними. Я мог бы пробить свой пропуск и спокойно удалиться, пройтись пешком, овеваемый утренним ветерком, сесть на скамейку в Гумбольдт-парке под шелестящими кронами деревьев и любоваться блеском брошенных бутылок на зеленой травке.

Но я выбрал другой путь, я последовал за ними. Мне не хотелось, чтобы они на меня рассердились.

Мы вместе пересекли порог и вошли в ярко освещенное помещение цеха производственного отдела. Черная женщина с проворными пальцами и пустыми глазами и сутулый испанец складывали листки с инструкциями и упаковывали ветвистые планки моделей в коробки. Никто в цехе не заметил толпу кистей. Никто не заметил и меня. Все были слишком заняты.

Кисти выстроились двумя рядами в проходе между двумя формовочными станками, напоминая почетный караул. Я тоже пошел по проходу и повернул к машине, стоявшей слева. Пока я смотрел сквозь панель из безопасного стекла, верхняя половинка пресса поднялась, а из отверстия станка вылетела планка-веточка с миниатюрными деталями автомобиля. Пресс вновь быстро опустился.

Тут две механические кисти соединились там, где должно быть запястье, и быстро парой взобрались на верхушку машины, передвигаясь как какое-то странное насекомое. Они сняли защитное стекло со станка. И тут меня будто что-то толкнуло. Я теперь знал, что мне следует сделать.

Пресс поднялся. Я положил левую руку внутрь.

На этот раз, перед тем как половинка пресса опустилась, я закрыл глаза.

Видите ли, у меня был план. Я желал самоусовершенствования.

Обычная кисть была для меня уже недостаточно хороша.

— Алекс, посмотри-ка на луну! Какой узкий серпик, прямо как месяц в детских сказках!

— Так ты хочешь слушать мою историю или нет?

— Мне показалось, она уже закончилась.

— Ага, верно.

— Наоми она очень понравилась. Она сразу заснула.

— Ага, заснула. А ты? Может, расскажешь что-нибудь свое?

Глава 3

Ойаноконик ин нанакаостлиЙа нойол ин чока

Я выпил вино из мухомора,И мое сердце плачет.

Звездное полотно небосвода медленно плыло над ночной пустыней. Похолодало. Высившиеся с обеих сторон стены ущелья были невидимы в темноте, лишь белый песок ярко светился под ногами.

Его матовое свечение окружало колеса джипа и окутывало женщину, что спала рядом. Свернувшийся в стороне от них бронтозавр напоминал очертаниями могильный холм. Алекс развел костер из сухих лишайников, но он погас уже несколько часов назад.

Ева не могла нормально заснуть. Рядом с джипом она чувствовала себя неуютно. Она выслушала рассказ Алекса о его руках. Потом погрузилась в прошлое и вспомнила тот невероятно далекий день, когда она чуть не потеряла сердце. Это тоже произошло неведомо сколько времени назад, все в том же Двадцатом Веке.

Тогда она была молода и красива. Ей было семнадцать лет, и у нее были черные пышные волосы. А сейчас она превратилась в нелепую и смешную старуху с рассыпающимися зубами, ободранными ногтями и в туфлях без шнурков. И рядом ее семья, о, она всегда вместе с семьей, чудовищной, превратившей ее жизнь в тюрьму.

Спятивший муж, встроивший в себя части автомобиля, и слабоумная дочь, весящая не меньше тонны. И она сама, слишком старая, чтобы сохранить в себе что бы то ни было человеческое. Но когда-то, давным-давно, она была юной и красивой. Когда-то она была центром своей собственной Вселенной. И сейчас Ева вспоминала ту пышноволосую девушку, какой была когда-то.

Давным-давно, в Двадцатом Веке, жила-была на Земле девушка, и жила она только ради своего дела. Она принадлежала к гордому народу, и этот народ поставил перед ней возвышенную задачу. Это дело, или задача, указывали ей путь и руководили каждым шагом ее жизни.

Девушка обитала в Юкатане, в монастыре Жертвователей Четумала. Она могла бегать быстрее ветра, и головка ее была полна туманно мерцающими священными легендами пополам с монастырскими сплетнями. Она была блаженной идиоткой, но поставила перед собой задачу.