Валери Виндзор - Лгунья Страница 5

— Мы могли бы просто купить газету, — сказала она.

— Обычно я такого не делаю, — сказала я, чувствуя, как лицо заливает краска.

Она захохотала. Молодые люди снова обернулись, подозрительно меня разглядывая. Я смотрела в газету у себя на коленях.

— Извини, — сказала я. — Мне нужно в туалет.

Туалет был из тех, где приходится приседать над дыркой. Пахло отвратительно. Я лихорадочно листала газету, руки дрожали. Приходилось напрягать зрение, чтобы что-то разглядеть: от страха все плыло перед глазами. В газете ничего не было. Ни фотографии, ни статьи, насколько я поняла, ни единой строчки типа «Англичанка пропала в Париже». Ну что ж, правильно, сказала я себе, перелистывая ещё раз страницы, чтобы убедиться окончательно. Конечно, правильно. Еще слишком рано. Заметка появится только завтра.

Когда я вернулась, Крис оплачивала счет. В ожидании я прислонилась к стене у музыкального автомата, даже в сон потянуло, такой камень с души упал. Пока что я в безопасности. И буду в безопасности ещё целый день.

Мы снова ехали мимо ровных пшеничных полей. Вдоль дороги рос мак.

— Я думала, что мак появляется там, где пролилась кровь, — сказала я.

— Кровь! — удивилась она. — Да нет, просто он вырастает на земле, которую побеспокоили. Неважно, чем. Даже если просто распахали.

Ее слова настолько поразили меня совершенно другим, свободным взглядом на мир, что я улыбнулась.

— Спасибо, — сказала я ей. И торопливо добавила: — За завтрак. И за то, что подбросили. Огромное вам спасибо.

Она небрежно улыбнулась, как будто я сморозила глупость. И ведь действительно, сморозила.

— Мне все равно нужен кто-нибудь, кто разбирается в картах, — сказала она.

— Да, но обычно я не занимаюсь такими вещами. Не ловлю попутки на дорогах.

— Это я уже поняла, — сказала она.

На протяжении нескольких миль мы перебрасывались исключительно фразами типа: «На следующей развилке левее», или: «На перекрестке — прямо». Я не знала, успокаивает меня её молчание или нервирует. Я видела, что она из разряда тех компетентных людей, которые знают о жизни все: как обогнать грузовик, как заказать завтрак во французском кафе, и даже о повадках диких цветов. Я же не могла придумать ничего интересного. То и дело бросала на неё быстрый взгляд. В профиль лицо у неё было резко очерченным, как будто его вырезали с помощью бритвы. Вот как я всегда хотела бы выглядеть. Небольшого роста, со светлыми кудряшками и кожей, плотно обтягивающей красивые скулы и подбородок. Я хотела носить старые джинсы и полотняную куртку, и даже с грязноватой шеей уметь убедить окружающих, что ты — само совершенство.

— Возможно ли, — сказала она после долгого молчания, — пересечь Луару[27], не заезжая в крупные города?

Теперь понятно, что подобрала она меня не ради удовольствия поболтать с кем-то в пути, а в качестве навигатора; а поскольку я очень хотела ей понравиться, то подошла к этому вопросу весьма серьезно. Я вычислила, как нам переправиться через реку и снова выбраться на равнинные просторы, минуя центральные трассы. Ландшафт изменился. Через несколько миль к югу от реки мы проехали мимо небольшого частного замка, почти полностью утонувшего в зелени деревьев. Только промелькнул в просвете фасад: белый камень, сказочные башенки с посеребренными верхушками.

— Надо же, — я изумленно вытягивала шею, и в результате потеряла место на карте. — Налево, — сказала я, имея в виду «направо»; и дорога уперлась в мощеный двор какой-то фермы. Я ужасно смутилась, ожидала, что Крис рассердится, но она только пожала плечами, подумаешь, мол, с кем не бывает. Она ловко выехала со двора, подавая назад, а я из-за этой оплошности вспомнила о Тони.

— Все дело в том, — сказала я, — все дело в том, что я только что бросила мужа.

Я услышала, как говорю это вслух, и желудок у меня сжался от ужаса.

— А я и чувствую, что-то здесь не так, — сказала она. Ну, разумеется, она чувствовала. Такие, как я, не бродят без багажа в шесть утра по индустриальным окраинам Парижа, не ловят попутку. — У тебя в Тулузе сестра, — добавила она. — Ты думаешь с ней остаться или вернешься в Англию?

— Пока не знаю, — сказала я. — У неё своих проблем хватает. — (И главная проблема в том, что её не существует). — У неё трое детей, добавила я, желая положить её на обе лопатки этой деталью. — Две девочки и мальчик.

— В Тулузе хорошо, — сказала Крис, и мы снова погрузились в молчание до тех пор, пока скорый поезд моих мыслей не унесся далеко вперед. И тогда Крис сказала: — Везучая ты. Я всегда хотела иметь сестру.

— Я тоже всегда хотела, — бездумно отозвалась я.

Она повернула голову и уставилась на меня.

— Так у тебя же есть.

— Нет, я имела в виду ещё одну, — сказала я. — Я всегда хотела, чтобы нас было трое.

Это была правда. Однажды давным-давно жили-были три сестры. Младшая была добрая, отзывчивая и послушная, работала не покладая рук, и ножка у неё была маленькая-премаленькая, и в конце концов, как это всегда бывает, она вышла замуж за принца, и жили они счастливо до конца дней своих в замке с башенками, похожем на солонку. Обожаю эту историю. С детства обожаю.

Примерно в половине четвертого Крис спросила:

— Не возражаешь, если мы ненадолго остановимся?

Дорога становилась все более извилистой, вгрызаясь в глухую чащу и вертясь между низкими горбатыми холмами. Она свернула на песчаную лесную просеку и проехала немного вглубь, пока дорога не скрылась из виду.

— Я почти не спала прошлой ночью, — сказала она. Потом опустила спинку сиденья, свернула куртку вместо подушки, легла и закрыла глаза. — Разбуди меня, если кто-нибудь подойдет.

До меня медленно доходило, что она имеет в виду: если подойдет трактор, и понадобится уступить ему дорогу.

— Да, хорошо, — кивнула я.

Уснула она почти мгновенно. Я не знала, чем заняться. Надо же что-то делать, чтобы не думать. Я полистала атлас, а потом принялась разглядывать лицо спящей. Тушь на ресницах размазалась и собралась жирными черными комочками в складках век. Тони однажды сказал, что под веками у нас живут крохотные создания, или, может, он сказал — в бровях, но как бы там ни было, эти создания настолько велики, что иногда их можно увидеть невооруженным глазом. Я пристально изучала веки Крис, надеясь увидеть какое-нибудь движение, но ничего там не шевельнулось. Я подумала, что люди — как ходячие города, целые континенты, как густонаселенные планеты, вращающиеся в открытом космосе. На блошках побольше сидят блошки поменьше, и так далее, до ad infinitum[28] по шкале, не имеющей ни начала, ни конца, которая выходит из бесконечности ничтожно малого и исчезает в бесконечности необозримого. И тогда, подумала я, ничто из того, что я сделала или не сделала, что я хотела или не хотела, возможно, не будет иметь ни малейшего значения на чаше весов. И тот факт, что у меня нет ни паспорта, ни денег, ни понятия, куда идти и как вернуться обратно к реальности — все это ничто по сравнению с вечностью, и слишком тривиально, чтобы вообще обращать на это внимание.

Я смотрела, как бегут секунды на электронных часах машины. До чего это долго — секунда. Я зевнула и постаралась устроиться поудобнее. Я убеждала себя, что ужасно устала, но уснуть не могла. Мозг перескакивал с одной мысли на другую. Я могла размышлять о сотне разных вещей, обо всех их возможных пересечениях и метаморфозах за то время, пока одна секунда уступит дорогу другой. Солнце жгло через окно. Я тихонько открыла дверцу и выскользнула из машины. Я чувствовала какую-то одержимость движением, не могла усидеть на месте. Сошла с просеки и направилась в лес, где трава на полянах длинная, мягкая и невероятно зеленая. Надо мной дрожали и сверкали на солнце листья. Я все дальше углублялась в чащу. Трава поредела. Под ногами шуршали мертвые листья. Я подумала, что зашла довольно далеко, и скоро достигну края леса, но впереди, насколько хватало глаз, убегали белые, стройные, параллельные стволы. Так что я уходила все глубже, вперед и вперед, тревожа птиц и цепляясь белой юбкой за буйную поросль ежевики, и думала о концах и началах, и прочей метафизической чепухе, которая, по крайней мере, отвлекала меня от мыслей о чем-то важном.

Через некоторое время до меня дошло, что иду я довольно долго и, скорее всего, заблудилась. Слово «заблудилась» меня очаровало. Это было пугающее слово, завораживающее.

— Я заблудилась, — шептала я, прислушиваясь к его значению. Оно меня как бы оправдывало, ибо означало, что моей вины здесь нет. Оно означало совершенно немыслимую свободу. И что самое приятное, оно означало возможность быть найденной, когда эта свобода станет в тягость. Какой-нибудь добрый лесничий может найти меня спящей на постели из опавшей листвы, и принести в свой домик, и завернуть в одеяло, и накормить молоком с хлебом, и другой детской едой. И все будут так рады найти меня — под «всеми» я подразумевала Тони — что забудут спросить, что же, черт меня подери, я делала одна во французском лесу в двухстах или около того милях[29] к югу от Парижа.