Валерий Зеленогорский - В лесу было накурено… Эпизод 3 Страница 5

Знакомая подруга, работавшая на радиостанции для геев и лесбиянок, предложила ей в ночном эфире говорить с ними об их проблемах и ставить музыку определенной ориентации. Попробовала несколько раз, ее взяли. Ей удавалась интонация сочувствия, и она стала популярной, ей писали письма, электронный адрес ее сайта трещал от фото и предложений руки, ног и других членов. В коридоре студии она увидела молодого человека с футляром. Она остановила его и завела с ним разговор: кто он, что играет? Мальчик был пухлым, хлопал ресницами и не понимал, чего хочет эта тетка. Тетка Лермонтова быстро уложила саксофониста в свою постель, и у нее одновременно образовался и муж, и сын. Он был нежным и бесконечно глупым юношей, весь свой ум он выдувал в саксофон, а остальное время смотрел DVD и курил на балконе. Лермонтова звонила ему каждый час, беспокоилась, как он там без нее, была ему и мамой, и папой, что для него, сироты, было нелишним. Мальчик был неконфликтный, без друзей и вредных привычек, дул в свою дудку. Таня пыталась его куда-нибудь воткнуть, но, увы, он был не Бутман; тогда она устроила его продавцом в ночной ларек, где он продавал пиво и жвачку. Днем он спал, вечером дул в саксофон и гладил свою маму-жену с нерастраченной нежностью сироты. Лермонтова купалась в его любви, как старая блядь на пенсии с молодым жеребцом. На душе было легко и светло, ее малыш толстел от обильной еды и внимания мамы Тани, записал альбом для саксофона с табуреткой – это был Танин креатив. Прокрутила несколько раз в эфире для геев его композиции, он получил работу в гей-клубе «Сладкая жизнь» и стал артистом, о чем и не мечтал. Беда пришла внезапно в виде чиновника префектуры, который отвечал за строительство в округе. Он был небедным дядей, семья жила в Германии без права переписки и возвращения на Родину. Чиновник в гей-клубе был в авторитете, его боялись, и он имел всех во все места. Глаз его упал на саксофониста, он стал его обхаживать, запутал и растлил душу несмышленышу. Мама у него уже была, он хотел папу и получил его. Папа забрал его к себе на дачу в Серебряный бор, где среди елок и берез он зажил как принц.

Малыш Тане не звонил, это было запрещено. Таня смирилась с этим, чиновник объяснил ей, что ему нужнее, и дал ей десятку на новую машину.

Все это мне рассказала она за одну ночь после двухлетнего необщения. Сильная, неутомимая, она до сих пор крутится как белка, работает как лошадь, не печалится, верит в себя и свою судьбу, ждет своего мужчину, не забывая всех тех, кто был с ней. Она любит их всех, как своих сыновей, общается с ними время от времени. Может быть, на взгляд других, ее жизнь – путанна и несчастна, но это не так. Ее счастье в них; она растворяется в мужчинах без остатка, без второго плана, падает в них, как в омут, и корабль ее все плывет и плывет!!!

Восьмое чудо света

Мой приятель позвонил мне в далеком 92-м году и сказал, что к ним в агентство обратилось внешнеторговое объединение, строившее что-то за границей, на предмет демонстрации их достижений в Египте на международной выставке в Каире. Он спросил, смогу ли это сделать. Я к тому времени четко знал, что надо говорить всегда «да», а потом уже делать то, что ты не умеешь. Я пришел на встречу в их министерство, где в комнате переговоров уже сидели конкуренты, там всем заведовала яркая блондинка средних лет с яркими губами и ногами, напоминавшими бутылки, стоявшие друг на друге. Она была всего лишь секретаршей главка, но я сразу понял, что она любовница руководителя и держит его за горло и причинное место. Конкурент № 1 был художник-постановщик с амбициями Мельникова – звезды Парижской выставки 1937 года. Этот соискатель хотел построить павильон с размахом и удивить мир. Но тут был другой случай, он уже тогда удивил меня, подготовив эскиз с учетом розы ветров и сметой в миллион долларов. Второй конкурент был режиссер-постановщик комедийного кино, тоже планирующий снять блокбастер с голливудским размахом, эдакий римейк «Броненосца Потемкина», о судостроении в период гласности. Оценив экспозицию, я понял, что они не учитывают главного – секретарша хотела погулять со своим мужиком на государственные деньги, и не более. Я понял это первым из конкурсантов и выиграл тендер без борьбы и эскизов. Сразу мной было принято решение не везти на выставку настоящие корабли и «КамАЗы», а взять модельки из игрушечного магазина. Стенд из 2 тысяч метров сразу сократился в 100 раз, я разделил его на две части, офис с кондиционером, баром и диваном – 80 %, а стенд с модельками – 20 %. Эскиз на одной страничке был выполнен соседским мальчиком за 100 рублей, а папиросную бумажку, покрывавшую страницу, я наклеил сам, вложив все это в папку, это я умел делать со времен дембельского альбома. Возник вопрос оплаты моего труда на этом проекте. В долларах тогда никто не платил, но тут зарубежный проект, я назвал цифру 400$, но, увидев непонимающие глаза заказчика с подругой, сказал «в день», что вызвало одобрение в их глазах. Я понял, что попал в цель, и похвалил себя за проницательность. Дней было десять, монтаж, демонтаж, добавив к этому первый класс и полулюкс, я понял, что главное я уже сделал. Модельки достижений отечественной инженерной мысли были куплены, к ним добавили каминные щипцы и гидрокостюмы из латекса для дайвинга в Красном море, которые производили как ширпотреб на фабрике презервативов в подмосковной Баковке. Был еще детский надувной городок развлечений в стиле пирамид, его планировалось разложить на улице, очень беспокоило наличие компрессора в Египте, но партнеры подтвердили, что он есть и мы сможем надуть весь Египет. Пришло время лететь в колыбель цивилизации, где фараон держал мой народ в плену много лет. Каир встретил духотой и автобусом «РАФ» (рижского завода, без кондиционера, которого в нем сроду не было). Торгпред, милый молодой человек, встретил меня с почетом как руководителя российского стенда и повез в город, рассказывая историю Древнего мира за пятый класс про пирамиды и рабовладельческий строй. Гостиница, где проживали русские специалисты, приезжавшие строить в Египте объекты, была маленькой, но чистой и с кондиционером только в люксах, я был счастлив, что проявил твердость. Посольство находилось в старинном дворце среди древнего парка с павлинами и мозаичными полами времен Клеопатры и Марка Антония. Среди этого великолепия ходили пыльные тетки в длинных юбках и пиджаках, с лицами постными, понимавшими, что после возвращения в Союз их ничего хорошего не ждет и их комнаты, забитые бытовой техникой и барахлом, купленным на базаре, уже никому не нужны, как и они сами, потерявшие статус небожителей для всех, кто не мог ездить за рубеж. Мужчины были повеселее, они пили каждый день местное пойло, называемое виски и джин. Делать мне было нечего, экспонаты стояли на таможне, гулять по Каиру по жаре в 35 градусов было не очень весело, толпы феллахов, спящих на улице и вымогающих бакшиш, – зрелище не для слабонервных. Стенд был смонтирован быстро, я скотчем приклеил надписи, сделанные в Москве, расставил машинки и модельки в витрины, зарядил в офисе весь холодильник и склад купленными в дьюти-фри виски, водкой и джином и стал ждать приезда делегации во главе со сладкой парочкой любовников – расхитителей государственных средств. Время я коротал с сотрудниками торгпредства, которые слушали о переменах в стране, где они долго не были, и пили водку, привезенную мной для решения вопросов с местными властями. Днем я ходил в соседний «Хилтон», где в бассейн пускали только своих гостей, но друзья из торгпредства подарили мне переходящее полотенце с буквами отеля, что позволяло уже не одному поколению советских специалистов экономить деньги, а к слову сказать, бассейн стоил 20$, что для российского спеца было ой как немало. Как-то вечером ребята из торгпредства рассказали мне, что секс в Каире есть, не такой, как во времена английского владычества, но тем не менее – только надо места знать. До пирамид было далеко, и я решил, что надо начать с того, что ближе лежит. После двух литров «Столичной» меня и двух дядек с Урала повезли в клуб, где должны были быть представлены местные Клеопатры. Совершенно пьяные, на разбитой посольской «тойоте», мы полетели на встречу, предвкушая «Египетские ночи». В кромешной тьме нас привели в какой-то парк, где мерцали лампы на столах какого-то летнего кафе столиков на десять, где сидели мужчины и пили пиво одного сорта, качеством «Жигулевского» в период развитого социализма, видимо, запрет на употребление был не за горами, а качеством хотели убить в людях пагубную страсть. Клеопатра появилась вскоре и предстала перед нами во всей красе, краса ее была неземной, таких я видел только на вокзале в Перми в 72-м году – испитые, с синяками, подобия женщин, наш сталкер говорил, что им по двадцать лет, но на вид им можно было дать 60, – она протянула свою сморщенную корявую ладонь, и я понял, что это у них называется прелюдией. Она принесла всем египетского «Жигулевского», которое я пить не стал из боязни заболеть проказой и сорвать открытие стенда наших достижений. Мужики с Урала были решительнее и хотели продолжения. Оказывается, первый сеанс она уже отработала, а вот завтра, если так будет угодно высшим силам, может быть, она сможет, но шансов немного, даже очень мало, но они есть. Я понял, что нас разводят еще на один вечер с пивом, понял, что с секс-туризмом надо кончать. Наш гид получил свою комиссию с очередной партии дураков-соотечественников, и мы поехали спать обманутые, как всегда, советской властью. Была одна проблема, вставшая в связи с отсутствием компрессора для надувания нашего Диснейленда. Конечно, никакого компрессора не было, мне предложили сто босоногих крестьян, готовых надувать наш колосс своими легкими. Я понял сразу, что это тянет на диверсию и осложнение советско-египетских отношений. Место нам было отведено очень центровое, между «Бош» и «Вольво», они привезли оборудование для работы в карьерах, многотонные машины, но мы не должны были ударить в грязь лицом. Эту грязь я решил засыпать жемчужным песком с берегов Нила, но подрядчик привез щебень из развалин соседнего дома, и сотня босоногих руками разровняла его за три часа, так мне открылась тайна египетских пирамид, построенных руками их предков без механизмов и инструментов. В павильоне «Вольво» я нашел компрессор, с помощью которого красили стенд, я договорился, что арендую его на время, и мое полчище рабочих понесло резиновые части в их павильон, так как компрессор они отдавать на наш стенд не хотели, не верили в социализм с моим лицом. Помочь хотели, но под присмотром за Большим Братом. Мы надули свой Диснейленд, и мои солдаты понесли это чудо дизайна через весь двор уличной экспозиции. Весь мир аплодировал нам, когда мы двигались живописной колонной с батутом в руках, по дороге чуть было не снеся пару стендов, но, слава богу, обошлось. Зато порадовали мировое сообщество незапланированным карнавалом. Днем открылась выставка, на нашем стенде из-за огромного запаса алкоголя была масса гостей, в «Новостях» показали наш стенд, где искусным монтажом мои модельки выглядели лучше настоящих кораблей, на Диснейленд руководство не пошло из-за жары. Я прожег костюм послу, получил конверт с деньгами и понял, что моя миссия закончена, нужно лететь домой, но с этим было непросто. По наколке друга из посольства я поехал в представительство «Аэрофлота» в Каире, где наш представитель без тени сомнения поставил мне в билет «О’кей», и я стал собираться на Родину. Он был милый человек, жил, как белый сахиб, на вилле, имел гарем из бортпроводниц и ни о чем не беспокоился. Я приехал в аэропорт, попрощавшись со всеми, но, увы, не улетел: самолет, как автобус, собирающий весь Ближний Восток, сломался в Найроби. Людей, у которых стояло «О’кей» в билете, было на три рейса. Представитель меня не узнал, он отправил своих из Министерства гражданской авиации и поехал к себе на виллу в объятия новой смены бортпроводниц, прилетевших из Омана. Я вернулся в отель, меня встретили с радостью и энтузиазмом, напоили. Я позвонил жене, доложил, она стыдила меня, что я не видел пирамид, я обещал ей, что завтра съезжу и посмотрю это чудо. Рано утром, как всегда, голос муэдзина разбудил меня в четыре утра, солнце слепило, как в полдень, и я решил ехать. Машины с кондиционером не оказалось, и я поехал на чем-то времен последнего фараона года пятидесятого. Водитель английского не знал, я тоже, мы поехали, не зная дороги, каждый поворот вызывал у меня вопрос, а туда ли мы, но чудо свершилось, и мы доехали до сфинкса. Машину я не отпустил, понимая, что обратно, возможно, придется ехать на верблюде, так как желающих взять мой кар было много. Внутрь пирамиды я не пошел из-за врожденной клаустрофобии, но зайти в магазин сувениров согласился, потому что получил гарантию пива и кондиционера, чтобы перевести дух. Тут меня ждало новое испытание: я не хотел ничего – ни папируса с моим именем, ни духов, ни лекции на арабском об истории их производства, – ничего, но вход – фунт, а выход – два, мне впарили и духи из масла, и галабею (рубашку до пола), отбиться было нереально, продавцов лучше их я знал только цыганок, которые продавали тушь и тени из цемента, подкрашенного акварельными красками, у трех вокзалов. Три дня я вылетал из Каира, посольский водитель привык ко мне, как к сыну, и говорил, что не надо торопиться, у нас хорошо, вот хамсин (чудный ветер с песком), а потом будет рай. Я не хотел в рай, а хотел в свой ад, к жене, березкам и к холодной водке. Видимо, не зря мы бежали из Египта.