Инна Карташевская - Необыкновенные приключения «русских» в Израиле. Семейные хроники времен Большой Алии Страница 5

— Выдадут, — успокоил их Юра, — тем более что ваши свидетельства у нас.

В общем, свидетельствами они обменялись в тот же день, не переставая охать и ахать и удивляться, как тесен мир.

Но мир оказался еще даже теснее, чем они думали, в чем они убедились, поехав почти через месяц за визами в Москву. Переночевав у Ритиной подруги, которой посчастливилось выйти замуж за москвича, они рано утром поехали в голландское посольство, где приютилось консульство Израиля. Уже издали они увидели растянувшуюся на километр огромную очередь изменников и предателей Родины, которые пришли получить израильскую визу. Пройдя в ее конец, Рита и Юра спросили, кто крайний, и уже почти не удивились, когда крайними оказались Белла и Саша. Сдав документы и выслушав приглашения прийти в четыре часа, они распрощались, и Рита и Юра поехали на Пушкинскую площадь осуществить свою самую заветную мечту — поесть в Мак-Дональдсе, недавно открывшемся единственном на всю страну, о котором уже слагались легенды.

Выйдя на Пушскую площадь, они в ужасе и растерянности остановились. Вся площадь была окружена тройным кольцом очереди, в которой люди уже много часов ожидали возможности пообедать в американском заведении быстрой еды.

— Да, — подтвердила их мысль девушка в очках, за которой они заняли очередь. — Мак Дональдс назвал свои заведения “fast food”, то есть быстрая еда. Если бы он увидел, сколько часов здесь люди ждут эту быструю еду, он бы, наверное, повесился.

Но уйти, не побывав в легендарном Мак Дональдсе было невозможно и отстояв часов пять в очереди, они все-таки были допущены в этот рай. И надо сказать впечатление он произвел на них огромное. Множество подростков, одетых в фирменные футболки и диковинные тогда каскетки, носились по залу и работали за прилавком с огромным энтузиазмом и азартом. Как трудолюбивые муравьи сновали они туда и сюда от прилавка к кухне, накладывали чипсы, упаковывали бутерброды, ставили стаканы с колой, выбивали чеки, убирали. Наверное, они все-таки уставали за смену, но со стороны казалось, что они все это проделывают играючи. И было видно, что они очень гордятся тем, что работают в американском кафе, и обслуживать посетителей они старались по-американски, быстро, вежливо и с приветливой улыбкой. А на лице приезжих подростков — посетителей была написана откровенная зависть и сожаление, что у них нет возможности работать в таком престижном и интересном месте.

С трудом добравшись к четырем часам к консульству, Юра и Рита увидели, что все уже собрались во дворе посольства. Очереди не было. Им объявили, что сейчас визы вынесут прямо сюда, потом будут называть фамилии и нужно будет подходить получать. Действительно через несколько минут вынесли стол, на него положили бумаги и человек за столом, взял в руки верхний лист.

— Иванов, — громко объявил он и по очереди прокатился смех.

Не поняв, по-видимому, в чем проблема, сотрудник консульства недоуменно посмотрел вокруг и взял в руки следующую визу.

— Телегин, — сказал он, и смех стал громче. Твердо решив ни на что не обращать внимания, служащий взял третий лист.

— Сидоренко, — прочитал он, и смех стал просто гомерическим.

— Интересно, есть ли тут хоть один еврей, — саркастически пробормотал стоящий недалеко от стола старик.

— Рабинович, — торжествующе воскликнул чиновник, высоко подняв над головой четвертый лист.

И вся толпа завистливо вздохнула и уважительно расступилась перед Юрой и Ритой, которые вышли вперед, чувствуя себя именинниками и впервые в жизни гордясь своей фамилией.

После получения визы им предстояло получить еще и билеты на самолет. Они попытались разыскать Сашу и Беллу, чтобы лететь вместе, но тех нигде не было видно, и они, взяв билеты с пересадкой в Варшаве на 24 июня, уехали домой. Добавить к этому можно еще только то, что когда 24 июня они вошли в так называемый накопитель в аэропорту, там, в креслах, уже воседали Саша и Белла вместе со своим пятилетним сыном Пашкой. Увидев их Саша, конечно, уже ничуть не удивился, а только сказал.

— Ребята, это судьба. Мы с вами не должны расставаться. Я думаю, нам тоже нужно ехать в Хайфу, тем более, что, в общем-то, в Тель-Авиве нас никто не ждет.

Но это все происходило гораздо позже, а до этого было еще очень много всяких дел и событий, которые теперь определяли Ритину и Юрину жизнь. Во-первых, институты. Им, конечно, пришлось сказать, что они уезжают, так как нужно было забрать с собой документы и справки. К их удивлению там очень спокойно отреагировали на их отъезд, никаких препятствий в выдаче документов чинить не стали. Только у Юры в институте парторг никак не мог понять, как Юру можно отпустить без комсомольского собрания, на котором его нужно было бы заклеймить. В ответ на это декан ему спокойно объяснила, что те времена давно прошли, и что сейчас люди могут вполне легально уезжать из страны, и никакого преступления в этом нет.

— Да, это вам не 37-й год — уже привычно сказал обалдевшему парторгу Юра, и на этом все и закончилось. Кстати, за то время, что они собирались, вызовы получили еще десятки, если не сотни семей, и теперь уже очень многие паковали вещи и самым популярным анекдотом стал следующий. Два еврея стоят и разговаривают на улице, к ним подходит третий и, даже не поздоровавшись, заявляет.

— Я не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо.

В ОВИРе теперь можно было предъявлять вызовы не только от родственников, но и от кого угодно. К Рите и Юре почти каждый день приходили знакомые и незнакомые люди, диктовали им свои данные и просили прислать вызов сразу же, как только они приедут. Знающие люди, умудренные опытом уезжавших в семидесятые годы, советовали им записывать эти данные на краях полотенец, а потом подшивать эти края, так чтоб ничего не было видно, а то у них могут быть неприятности на таможне, если обнаружат, что они везут с собой адреса. Все это оказалось полной ерундой. Советскому государству к тому времени уже было наплевать на своих пропащих сыновей и дочерей еврейского происхождения, и единственное, о чем оно заботилось, это то, чтобы те не вывозили слишком много ценностей. Но у Юры и Риты никаких ценностей не было, поэтому им вообще не о чем было беспокоиться.

Зато очень сильно забеспокоился Вовка, хотя беспокоиться и суетиться было его нормальным состоянием. Вообще, о Вовке нужно рассказывать отдельно, так как в своем роде он был личностью, если не выдающейся, то уж во всяком случае, не ординарной.

Вовка был Юрин самый близкий и самый давний друг и знакомы они были с рождения. Ритин и Юрин двор был сквозным. Через узкий проход между домами можно было выйти в другой двор, который выходил на другую улицу. В их доме этот двор так и назывался «тот двор». Так вот Вовка жил в «том дворе», но целыми днями торчал в этом, не считая моментов, когда Юра и Рита вместе со всеми остальными детьми переходили в тот. Вовка гордо носил еврейскую фамилию Кушнир и, так как дружил с Юрой Рабиновичем, считал себя евреем, хотя по сути таковым не являлся. Евреем у него был только отец, который развелся с его матерью, когда он еще только родился, но все-таки иногда приезжал повидать сына. А всю жизнь Вовка прожил с матерью, очень милой, но чисто русской женщиной, тетей Клавой, как называли ее Рита и Юра. Тогда, до того времени, конечно, когда начался массовый исход в Израиль, многие еврейский дети, достигнув возраста, когда нужно было поступать в институт, всеми правдами и неправдами пытались взять себе русскую фамилию каких-нибудь родственников или вообще записаться русскими. Их в шутку называли «Иванов по матери». Так вот, Вовка в буквальном смысле был Иванов по матери, так как фамилия его мамы как раз и была Иванова. Хотя замуж она больше так и не вышла, на Вовкиного отца она зла не держала, так как сама считала, что она ему не пара. Вовкин отец, опять-таки, по бабушкиному выражению, был большим человеком. Он окончил институт и аспирантуру, и, по-видимому, действительно был очень талантливым человеком, если ему, еврею, удалось защитить докторскую диссертацию. На тете Клаве он женился случайно, будучи в молодости в их городе на практике. Она тогда работала раздатчицей в столовой, где он питался. Ей было жалко, вечно голодного студента, она и пригрела его, а когда он узнал, что она беременна от него, то, как честный человек, тут же женился. Его родители, которые цену ему сложить не могли и до этого отвергали даже очень состоятельных невест из самых приличных еврейских семей, так как ставили его рейтинг как жениха очень высоко, пришли в дикий ужас и приложили все усилия, чтобы их развести. Они и развелись, но сына он признавал, и алименты платил исправно. Вовка с мамой вообще не бедствовали. Умная и энергичная, и, надо отдать ей должное, красивая женщина, она выбилась сначала в заведующие столовой, а потом стала заведовать продовольственным складом, где получали продукты все детские учреждения города. Что это значило в условиях всеобщего и полного дефицита, могут понять только те, кто жил в небольшом городе в то время. Тетя Клава была королевой мяса и всего остального, и ничего недоступного для нее в городе не было. Но Вовке всего этого было мало. Его беспокойная душа и авантюрный склад характера требовали больших дел и больших денег, а самое главное — свободы. Сейчас Вовкин отец уже пять лет как жил со своей другой семьей в Америке и действительно хотел забрать к себе Вовку. Но из Советского Союза тогда начали отпускать только в Израиль, и вызов из Америки не годился. Последнее время Вовка только и делал, что ломал голову, как добыть вызов из Израиля, а тут вдруг можно сказать счастье привалило. В Израиль ехали его самые лучшие друзья, и вызов ему точно был обеспечен. Тут же на ходу он сменил все свои планы. Обычно те, кто хотел ехать в Америку выезжали по израильскому вызову, а в Вене, где была пересадка, заявляли, что хотят в Америку и их направляли в Италию, где они жили около восьми месяцев, ожидая аффидавита от американских родственников и разрешения на въезд в Соединенные Штаты.