Татьяна Чекасина - Ничья Страница 5

Непонятно, почему она разговорилась с этой Инессой… Это было каким-то наваждением… А, может быть, это был какой-то срыв… Но, вполне может быть, что это была неосознанная месть… Месть бабушке Октябрине… Инесса объявила, что «госы госами, а весна весной». И призналась, что хочет в ресторан. Надя не понимала, как можно хотеть в ресторан, но опять вспомнила, что вечером придёт Володя, схватит за руку, а бабушка после его ухода сообщит, сколько (не так уж много) стоит платье в «Гименее», и вдруг сказала, что и она очень желает посетить ресторан. Инесса лукаво оглядела скромницу Надю, славившуюся не только своим усердием, но и полнейшим пренебрежением к косметике, правда, вряд ли необходимой для её естественно алых губ и розовых щёк. Во время консультации они продолжали шептаться, а потом вместе вышли из педучилища. Инесса говорила, что её наверняка заждались «ребята», что она договорилась с какой-то Элкой, но та вот не пошла. И Надя согласилась быть вместо этой Элки.

Дальше события разворачивались с лёгкостью, с весельем… Оказалось, что они спешат к дому Нади в находящийся по соседству с ним военный дворец.

– А правда, что у них из подвала есть тайный ход к штабу округа? – спросила Надя любознательная, надо же было о чём-то говорить с Инессой, а о чём, она не знала.

– Если хочешь, Васька нам всё покажет, для него всё тайное давно стало явным, – сострила та.

Придя под высокие своды дворца, разрисованного по стенам танкистами в шлемах (гардеробщица посмотрела на девушек с лёгким презрением, что-то проворчав), никакого подземного хода не обнаружили, зато в полуподвале оказался самый настоящий ресторан, неизвестный Наде, как, впрочем, и все остальные рестораны и родного города, и за его пределами. В ресторане было пусто. Лишь за одним столом сидели два офицера. В голову бы не пришло Наде, что им тоже надо сесть именно за этот столик. Она-то решила, что «Васька» – это безусый курсантик, над такими она не раз потешалась, скрываясь в своём дворе, не позволяя провожать себя до подъезда.

– Мальчики, знакомьтесь! – Инесса так назвала этих взрослых людей.

Оба были куда старше Володи, только в прошлом году закончившего институт и не служившего в армии из-за врождённой болезни сердца. Офицеры поднялись навстречу. Один, светленький с некрасивым лицом, в котором таилось что-то забавное, остановил на Наде взгляд, зеленоватый, кошачий, и она, ещё не услышав его имени, поняла, что он и есть Васька. Второй был по-восточному красив. Эти два офицера стали их угощать. Получился просто какой-то пир горой. Шутили военные своеобразно. Вторым, его звали Алик, наверное, младшим по чину, Васька не совсем в шутку командовал:

– Кру-угом! Отставить! Впе-ерёд, и с песнями!

Тот отвечал:

– Есть кругом! Есть отставить! Есть вперёд, и с песнями!

Под эти команды они и вывалились на уже вечернюю улицу, схватили на углу такси и помчались куда-то в другой ресторан, где народу было много, было шумно и весело. И они, четверо, танцевали, выпивали, снова танцевали. Когда этот ресторан закрылся, то они снова схватили машину и снова погнали «кутить» в загородный аэропорт, и там снова в ресторане танцевали, веселились. Но вскоре к ним подошёл сердитый администратор, сказал, что они пьяны, и тогда Алик хотел раскроить ему голову, но Васька скомандовал:

– Отставить!

Алик подчинился:

– Есть.Снова они ехали, но теперь какими-то улицами, пустырями, широкими пролётами новых районов… Весна так и плыла в Надиной голове. Но потом ей стало тоскливо, захотелось домой, она устала. Непривычное веселье её утомило, но было поздно: захлопнулась ловушка, имеющая вид полу-обитаемой квартиры.

Теперь умирающая Надя воскликнула с такой злобой вслух, да так громко, что, если бы кто-то услышал под окнами Кашкинской школы этот её возглас, то ни за что бы не подумал, что она умирает: – Всё из-за НЕЁ!

Надя удивилась, почему в той квартире не оказалось Инессы; куда-то запропастился Алик. Подняв голову от кухонного стола, за которым сидела, Надя увидела перед собой Ваську в военных брюках, а вот кителя и прочего из одежды, даже майки, на нём почему-то не было. Он ей показался симпатичным, и она незаметно для себя стала стучать кулаком по столу со слезами на глазах, всё больше надрываясь о том, как ей надоело всё, как ей всё надоело! Она говорила своим низким, но срывающимся голосом о том, что с восьмого класса мечтала стать геологом. Побывала в настоящей экспедиции вместе с Верой Субботниковой и её братом Веной, молодым геологом. Он учил её находить образцы, они лазали по горам, жгли костры ночами, а Вена и Марья Николаевна, начальница экспедиции, хорошо пели душевные песни… Но потом ОНА сказала, что Наде нужна другая профессия.

– …и я раздружила из-за НЕЁ с Верой Субботниковой, которая была настоящим другом, и с тех пор нет у меня друзей! А Вера, – всё клокотала отчаянием Надя, – уже стала геологом и вместе с братом Веной поёт песни у костров, живёт в палатках и встречает зарю в полях!

– Кто ОНА? – спросил Васька.

– Как кто? – возмутилась Надя его непониманием.

– Вот ты говоришь, всё она да она… Она, вроде, тебе навязала эту учительскую профессию, а ты хотела в геологи…

– Бабушка! – потрясаясь его тупостью, выкрикнула пьяненькая Надя и залилась таким рёвом, что Васька был вынужден сесть к ней поближе, обнять её, утешать.И незаметно как-то они очутились на одной обширной кровати. И он продолжал её утешать, нежно уговаривая не противиться обстоятельствам и судьбе. Он говорил, что и у него судьба – хуже не придумаешь. Он стал военным не потому, что мечтал об этой профессии, а потому, что был хулиганом – имел за драки приводы в милицию. И отец ему сказал: «Или в армию или в тюрьму…» Ну, и пошёл он в военное училище, и служит, неплохо служит он: такой молодой, а уж майор… Надя перестала плакать, ей понравилось понимание её души, случившееся впервые. Остальное для неё случилось тоже впервые. Наутро Васька говорил, виновато улыбаясь, что квартира эта, к сожалению, «уплывает», так как его друг, уехавший работать за границу, возвращается обратно. Речь свою он сопроводил детскими стихами:

Надя глупая у нас,

Надя ходит в первый класс…

Надя Кузнецова не сразу осознала, что же произошло с ней. Осознав, пришла в ужас. Васька оказался Василием, у него были жена и двое детей. Наде пришлось впервые врать бабушке. И мать, и бабушка не хотели верить в то, что с Надечкой «ничего такого не произошло» на проходившей в «отдалённом районе вечеринке, откуда даже на такси невозможно было выехать вечером, а потому она осталась ночевать у однокурсницы в одной комнате с ней самой и с её мамой». Именно после этого «страшного случая» (по определению бабушки), Октябрина Игнатьевна и нацелилась «разнести в пух и прах» телефонную станцию. Сделать это не удалось. Телефон им поставили довольно оперативно, так как и раньше они были в самом коротком списке на получение, но хитро обойдёнными до «следующего месяца», растянувшегося на пару лет. Успокоились они с трудом. Надя Кузнецова, вроде бы, справилась с этой своей бедой, не ожидая большей. Только с этого дня она с удивлением и разочарованием думала: чего хорошего находят люди в этом? Почему так много об этом пишут в книгах? Ничего хорошего, ничего такого приятного и радостного, мерзко, гадко… Василия она больше не видела. Инесса передала привет «от нашего общего знакомого», который отбыл служить за кордон вместо своего прибывшего друга. Надя сдала госэкзамены на «отлично». Но потом уже пыталась и эту ночь идеализировать, и даже Васю пресловутого, и себя, «совершившую в ту ночь первую, так сказать, часть своего материнского подвига».

Она читала где-то, что перед смертью человек вспоминает самое лучшее в своей жизни, и подумала: неужели этот пошлейший кутёж «дам с офицерами» оказался самым радостным событием в её жизни, не считая, конечно, пребывания в геологической экспедиции? И призналась, что была радость. Опьянило не только вино, но и просто первая свобода, возможность куда-то ехать, нестись, неважно куда, без цели и направления, в полном забвении себя, своей жизни… Будто сорвалась. Она, по словам бабушки, «идеально-приличная девушка нашего дома».

Уже после той ночи, когда экзамены были позади, она шла к дому, и сердце её будто остановилось от ужаса открытия. И захотелось немедленно пожаловаться бабушке, рассказать обо всём, о той тревоге, которая свалилась ей на голову несколько дней назад. Приблизившись к цветущему палисаднику, Надя увидела на одном из их подоконников бабушку, мывшую окно и, будто с трибуны, вещавшую во двор. Старушка из соседнего подъезда стояла по другую сторону проволоки:

– Я окна тоже мыла, к «Троице»…

Не останавливая своего дела, Октябрина Игнатьевна поучала громко: слышали не только во дворе, но и в доме на этажах: