Михаил Мамаев - Босфор Страница 5

Очки Дениза плавали в полумраке, сверкая настороженным огнем…

Я вдруг вспомнил, что оставил позади.

Знал — убить человека так же просто, как загасить муравья или раздавить окурок.

В наших местах веками жестоко пресекалась малейшая попытка отступить от общепризнанных норм. Среди мужчин считалось безопаснее выглядеть сурово.

От отцов сыновьям вместе с родовыми, прокоптившимися иконами передавались отнюдь не христианские заповеди — не слишком милосердные, но зато практичные. Они гласили — не доверяй никому и будь начеку даже в пустой комнате — везде подстерегает опасность. Не имей слабых друзей, чтобы их страданиями с тобой однажды не рассчитались. Не смей снимать траур, пока не отомстишь. Помни, мужская дружба — самое ценное, что есть, ибо она обесценивается медленнее всего остального…

Я улыбнулся.

— Почему улыбаешься? — спросил Дениз.

— Представил, каким буду клоуном, если попытаюсь вести себя, как Бог.

— Напрасно. Я знаю, что говорю.

Наверное, Дениз был прав. Он вырос в мире, где я теперь учился плавать. Следовало прислушиваться.

— Спасибо, Дениз! Предлагаю выпить. За лучшего друга и учителя всех в мире моделей — за великого Дениза, ура!

Дениз отнесся к тосту без юмора. Сверкнул глазками, влюблено посмотрел на меня, осушил бокал и бросил в море.

Нас болтало от бара к бару. Пили, пили, пили…

Под утро Дениз стал настаивать, чтобы я поехал к нему. Без конца лез целоваться. Пытался ущипнуть за зад. Тряс бумажником, набитым кредитками…

— Хочешь, дружище, тоже дам тебе один совет? — не выдержал я. — Сейчас ты похож на жирную, потную, пьяную пучеглазую жабу в очках… Но все равно я тебя ценю и уважаю, потому что при этом ты интересный человек, многого добился и все такое… Мне не важно, какой у тебя рост, и вес, и счет в банке. И одет ты в версаче или в хреначе… Ты живешь не среди своих драных богов, а среди простых людей… Советую, как друг — уважай их! А если будешь выдребываться, пеняй на себя, коротышка…

И на всякий случай слегка стукнул его в ребро. По товарищески.

Он был настолько пьян и слаб, что упал. А когда поднялся, манерно хлопнул дверцей своего авто и унесся в темноту, оставив меня одного посреди незнакомого ночного города.

Домой добрался на такси.

Наташа спала.

Рухнул рядом, прямо в ботинках.

И тут же умер.

— Хорошо погулял? — утром спросила она.

— Сначала дай пива, — простонал я.

Наташа принесла из холодильника стакан вишневого сока.

— Сегодня пиво красное и сладкое.

Залпом осушил стакан и попросил еще. Наташа принесла бутылку.

— Никогда больше не буду пить!

Позвонила Шермин. Продиктовала Наташе адрес кастинга и сказала, что Наташу отобрали на шоу.

— Нет ли чего для Никиты? — спросила Наташа.

— Нет.

— У меня теперь не будет работы, — сказал, когда Наташа повесила трубку.

— Почему?

Повалил Наташу рядом и крикнул, превозмогая головную боль:

— Потому что люблю тебя! А Дениза не люблю…

Я стал целовать Наташу в губы. Они пахли арбузом…

В августе в Стамбуле было под сорок. Стоило оторваться от кондиционера, как рубашка становилась влажной. А язык сухим. Хотелось купаться и спать одновременно. Тело казалось вареником.

Дождавшись субботы, собрались на море.

Хозяйка нашей квартиры Эсра с детьми жила на Буюкодаре — Большом острове. Мы ее ни разу не видели — ренту забирала Жале, мать. Хороший повод, наконец, познакомиться!

— Поеду с вами, — по телефону предупредила Жале.

Встречу назначили на причале у Галлатского моста.

На мосту была пробка.

Едва успели на корабль.

На палубе было прохладно. Мы летели на всех парусах вдоль азиатского берега, легко обгоняя запоздалые яхты, торопившиеся в открытое Мраморное море.

Большинство любителей морских прогулок покидает Босфор в пятницу. Ранним субботним утром они минуют Дарданеллы и оказываются в Средиземном море, где чистая вода и жирная рыба.

Ходили разносчики напитков и бубликов. Когда рассчитывались, держали поднос на голове. Я купил пару бубликов и стал кормить чаек. Чайкам было не впервой. Они отважно пикировали, вырывая из пальцев хлеб, и были похожи на девушку, с которой я встречался до Наташи…

Через сорок минут достигли Буюкодара.

Название острова соответствует действительности. Он самый большой из 9-ти Принцевых островов.

Прошли колониальное здание морского вокзала и оказались на площади, где выстроились конные экипажи.

— Здесь запрет на автомобили, — пояснила Жале. — Мы боремся за экологию…

В центре площади стоял памятник Адмиралу. На голове сидела чайка. Бронзовый человек с тоской смотрел на море. Он вызывал сочувствие и желание создать фонд в его честь.

Вокруг площади были рассыпаны мелкие лавочки. Торговали всем — от золота до дондурмы.[15]

У кафе сладко пахло пахлавой.

Вышла хозяйка.

Ей было лет тридцать пять. Но, улыбаясь, она сразу становилась старше. Так в конце рабочего дня улыбаются работники крематориев.

Мать и дочь обнялись.

Мы пожали руки.

— Как поживаете? — спросил я, избегая называть Эсру по имени и разглядывая ее руки. Они были розовые, словно только из кипятка.

— Сегодня много посетителей, — сказала Эсра. — Покупают десерт к обеду. Вечером, перед отходом последнего катера, здесь не будет свободного места.

— Никита и Наташа приехали позагорать. Вечером обратно, — сказала Жале, словно Эсра могла подумать, будто мы решили перебраться в их летний дом.

— Вот и хорошо, — сказала Эсра. — Приходите на обед. Мама, поможешь приготовить майонез?

— Так всегда! Ни отдохнуть, ни расслабиться…, — выжала Жале. Но было видно, что она довольна.

— Зачем делать майонез, если можно купить в магазине? — удивился я.

— За обедом сравните, — сказала Эсра.

— Вам надо взять экипаж, — сказала Жале. — Или велосипеды. А лучше пешком. Здесь всего одна улица. Идет параллельно морю. За смотровой площадкой спуститесь вниз. Там пляж… К трем приходите. Дом номер 71. Я покажу.

Миновали несколько сонных сараев. Во дворах за давно не крашеным забором звенели тазами. На веревках витало белье. Валялись вылинявшие детские игрушки…

На отшибе угрюмо дремал заброшенный барский дом. Вокруг росли древние сосны. Они словно боялись, что дом сбежит. И охраняли. К дверям вела широкая лестница, украшенная полуразвалившимися лепными перилами. По обеим сторонам были клумбы. Вместо цветов толстым слоем скопилась сухая хвоя.

— Это дом, где живут приведения, — сказала Жале. — Его можно купить за гроши. Но покупателей нет. Все потому, что однажды привидения задушили здесь человека…

«Лучше бы они привели в порядок клумбы», — подумал я.

— И вы в это верите? — удивилась Наташа.

— По крайней мере, никто не доказал обратного…

За домом был пустырь. Потом оливковая роща. А дальше нынешние шикарные дома. С крыш вслушивались в небо спутниковые антенны, похожие на застывших гигантских медуз. От порогов к воде сбегали мраморные ступеньки. За пальмами и кипарисами читались уютные причалы.

Справа от дороги среди сосен примостились дома пансионатов. С просторных лоджий открывался живописный вид.

— Вот где надо жить! — загорелась Наташа. — Вставать на рассвете и нырять из окна!

— И чтобы под окнами били хвостами дельфины! — рассмеялся я.

— О чем вы говорите? — поинтересовалась Жале.

— Мечтаем, — пояснила Наташа.

— О хорошей жизни, — поддержал я и положил руку Жале на плечо. — О хорошей жизни среди турецких друзей.

— Ну, вот и пришла, — сказала Жале, указывая на табличку с номером 71. — Не забудьте, обед в три.

— Смотри, — сказала Наташа, указывая на крест впереди.

Встретить православную часовенку среди бесконечных мечетей было, как обнаружить у Стены Плача крестящегося Усаму Бен Ладана.

Вошли в скромный светлый домик, пахнувший ладаном и вымытыми полами.

На столе несколько икон. На блюдце зажженные свечи. Рядом горка целых свечей и коробка для денег.

— Неужели здесь есть наши! — удивилась Наташа.

— Может, потомки белоэмигрантов?

Наташа положила деньги и взяла две свечи.

— Это тебе, — протянула свечу. — Вот так, смотри…

Зажгла свечку и приладила на блюдце.

В России я не ходил в храм. Не верилось, что бог живет, где пасутся ненавидящие друг друга попрошайки. А еще думал — если бог такой беспомощный, значит, нуждается в нас не меньше, чем мы в нем. И ему тоже есть о чем каждого из нас попросить. Тогда зачем посещать все эти напыщенные места?

— Помолись, — сказала Наташа. — Нам надо, чтобы он услышал.