Эрленд Лу - Тихие дни в Перемешках Страница 5

Вернувшись на трибуны, Телеман погружается в записи. Россия, пишет он, обводит слово в кру­жок и строчит дальше: озверелость, запрет на ку­рение, нацистский китч, сторож, возможно, ему стоит определить сторожа в главные герои, а поче­му бы нет, у сторожей красивая форма, их профес­сию легко использовать как символ, поддерживать чистоту, ремонтировать испорченное, «РЕМОН­ТИРОВАТЬ», пишет Телеман большими буква­ми и подчеркивает слово, но не обрывает линию, а продолжает ее, превращая в стрелку, которая ука­зывает на следующее слово, которое он еще не на­писал, да, слово, слово, например, «КЛИМАТ». Он пишет «КЛИМАТ», но тут же жалеет об этом, кли­мат — это скучно, экзистенциально скучно, он вы­черкивает Л и М, переставляет на другое место А, добавляет Й и получает «КИТАЙ». Ремонтиро­вать Китай? Это можно считать театром? Телеман долго думает. Наконец улыбается. Черт возьми, конечно же, это театр.

В нескольких метрах от него на трибуне сидит женщина. Телеман принял ее за маму соперницы Хейди. Он заключил это по тому, что она не спуска­ет глаз с русской девочки и пару раз в раздражении вскрикивала и взмахивала руками. В принципе она может быть тренером русской, но Телеману кажет­ся, что русские тренеры так не выглядят. Ей за тридцать. И одета она как американская первая ле­ди. Юбка и такой же жакет, это, наверно, и называется костюмом, думает Телеман. Костюм сам по се­бе уже театр. Он записывает «КОСТЮМ». Женщи­на очень привлекательна. Если уж говорить прямо. Он смотрит на нее, и она видит, что он смотрит.

What are you writing?[10]

Oh, nothing, really.[11]

It must be something.[12]

Yes. Well, sometimes I hope it is theatre.[13]

Wow. So you are a theatre writer? A, what is it called... a dramatist?[14]

That is a big word.[15]

When we are in Moscow we see a lot of theatre.[16]

OK?[17]

A lot.[18]

So your daughter is interested in other things than tennis, if that is your daughter, I mean?[19]

That is my daughter, yes, Anastasia.[20]

Like the Tsar daughter?[21]

Excuse me?[22]

Your daughter's name is the same as the youngest daughter of the Tsar that was... you know... with his family... in 1918?[23]

Yes.[24]

I am sorry.[25]

Are you sorry?[26]

That they were killed so brutally, you know, even though something had to be changed... well... any­way. She is a good tennis player.[27]

Your daughter is good also.[28]

Not as good as yours. But she is ok.[29]

She is not angry enough. But I like her style. [30]

Thank you. And your daughter is angry?[31]

Oh yes, she's angry.[32]

How do you keep her angry?[33] 

I have my methods.[34]

OK. And your husband?[35]

What do you mean?[36]

What I mean?.. is he a tennis player, too? Is he in Mixing Part as well?[37]

Mixing Part?[38]

Oh, that's what I call this place.[39]

I see.[40]

So is your husband here?[41]

No, no. Working.[42]

So he is a working man?[43]

Absolutely.[44]

Is he... let me guess... something with oil? Gaz­prom? Is he an oligark?[45]

No, he is not.[46]

Right.[47]

And your wife?[48]

At the Zugspitze.[49]

OK.[50]

So you see a lot of theatre?[51]

My husband loves theatre, Anastasia loves thea­tre, I love theatre.[52]

Fantastic. What kind of theatre do you see?[53]

Chekov, Mayakovsky, Bulgakov, Shakespeare, but also modern things, like Harold Pinter, Sarah Kane. We see everything. You know Sarah Kane?[54]

Do I know Sarah Kane? Ha! I feel like laughing. Do you mind if I laugh?[55]

Not at all.[56]

Ha! Ha! Ha! Do I know Sarah Kane? I not only know her. I love her. She is pure theatre. I love Sarah Kane more than myself![57]

OK?[58]

Yes.[59]

You love her more than yourself?[60]

Well... No... I... got carried away. It was... I dont know. I just felt like saying it. But I like her a lot.[61]

I understand.[62]

Thank you.[63]

I think our daughters are finished now.[64]

Ok.[65]

So maybe we see each other another day.[66]

Yes. My name is Telemann.[67]

I am Jelena.[68]

Как вам Цугшпитце?

Бесподобно! Мы побывали на самой высокой вершине Германии.

Понятно.

И оттуда видно далеко-далеко вглубь Австрии.

И что видно — везде скопления людей в форме?

Пожалуйста, будь так добр...

А вы купили на память наци-китча?

Телеман, по-моему, это не смешно.

Ты права.

А ты?

Да — а я?

Много написал?

Я записал четыре или пять слов.

Хорошо.

Нет, это не хорошо.

Понятно.

Ты знаешь, кто такая Сара Кейн?

Что?

Я спрашиваю, говорит ли тебе что-нибудь имя Сара Кейн?

Боюсь, что нет. А его надо знать?

Давай оставим в стороне «надо — не надо». Ме­ня интересует, знаешь ты или нет.

Я ничего о ней не знаю.

Ясно.

А кто она?

Она написала несколько брутальных пьес, на­стоящий театр, а в двадцать восемь лет повеси­лась.

Фу-у.

То-то же.

Фу.

Час спустя:

А почему ты спросил, знаю ли я эту драматургиню?

Интересно.

Как-то ты нехорошо спросил.

Да?

Ты спрашивал не из любопытства.

Думаешь?

Да. Это была проверка.

Не хотел.

Именно что хотел, думаю я. Ты меня экзаменовал.

Нет.

Это была проверка на вшивость, ты хотел знать, чего я стою.

Эй, очнись! Мне просто было интересно.

Нет, ты меня экзаменовал.

Послушай: я подумал о ней, потому что слу­чайно уже говорил о ней сегодня днем с другим человеком. И мне стало любопытно, а вдруг ты тоже ее знаешь, потому что тогда мы могли бы сейчас еще поговорить о ней. Я люблю говорить о Саре Кейн. И лишний раз убедился в этом во время той беседы днем.

С кем ты говорил о ней?

С русской мамашей на корте.

Она красивая?

Не знаю.

Не знаешь?

Я никогда ее не видел.

Ты же с ней разговаривал.

Так ты о русской?

Естественно.

Красивая ли она с лица?

Да.

Я не присматривался.

Не смеши меня. Она красивая?

Да.

Папа, ты со мной почти никогда не играешь.

Но, Бертольд, это не совсем правда.

Это правда.

Нет.

Ты думаешь только о театре.

Да нет же.

Нет да.

Но ты прав, о театре я думаю много. Я его люблю.

Меня ты должен любить больше.

И тебя я очень люблю. Между прочим, се­годня мы с тобой играли в футбол.

Каких-то пять минут. И я футбол тем более почти не люблю.

Не любишь?

Нет.

Так надо было об этом сказать.

Вот я и говорю.

Очень хорошо, тогда мы можем поиграть еще во что-то. Буду только рад, потому что я тоже не фанат футбола.

Так что ж ты молчал?

Вот говорю. Ровно как ты. Но про тебя я и правда думал, что ты футбол любишь.

И поэтому ты делал вид, что тоже его лю­бишь?

Ну, я не делал вид. Родители часто включают­ся в то, чем увлечены их дети.

Но говорю же, я футбол не люблю.

He любишь, но я не знал.

Теперь знай.

Да. Хорошо. Давай во что-нибудь другое. Твои предложения?

Нету. Ты решай.

Хорошо. Что бы такое придумать? А ну-ка — что, если нам написать пьесу, нам вдвоем? Чтобы по-настоящему озвучить голос ребенка.

Нет.

Не надо говорить «нет». Сначала попробуем, а если окажется скучно, тогда найдем другое дело. Именно так люди узнают себя и свои пристрас­тия.

Нет.

Не некай.

Телеман, хочешь послушать?

Давай.

Сядь.

Мне надо сесть?

Да.

Сел.

Über aIIen Gipfeln ist Ruh, in aIIen Wipfeln spürest du kaum einen Hauch...

Что это значит?

Да это не важно.

Не важно?

Просто послушай.

Но что это такое?

Гёте.

О-о.

Мне его Бадер дал.

Бадер дал тебе стихотворение?

Да.

Ни черта себе. Слушай же. Давай.

Über aIIen Gipfeln ist Ruh, in aIIen Wipfeln...

Это ты уже читала.

Важно услышать все целиком.

Понятно.

Über aIIen Gipfeln ist Ruh, in aIIen Wipfeln spürest du kaum einen Hauch. Die Vögelein schweigen im Walde, warte nur, balde, ruhest du auch... Красиво?

О да. Очень. Такое звучание. Жалко, не пони­маю, о чем речь.

Не надо так зацикливаться на смысле.

Думаешь, не надо?

Нет. Смысл — это самая банальная составляю­щая текста, Телеман.

Это кто сказал?

Это я сказала.

Понял.

И Бадер.

Он тоже так говорит?

Да.

Угу. Так что это значит?

Ночная тьма опустилась на горные вершины, все спит, замолкли птицы, скоро и ты отдох­нешь.

Я?

Ну, не ты, хотя ты тоже. Тот, кто читает сти­хотворение. Или слушает его.

Значит, и я.

Ну да.

И я скоро отдохну?

Да.

Хорошо.

Что ты думаешь об этом?