Виль Липатов - Шестеро Страница 5

Когда аппетит был потушен, ложки стали двигаться медленнее, чаще замирать на весу. На сковороде оставались небольшие горки картошки без мяса – для приличия. Первым положил ложку Свирин, за ним братья Захаренко. По рукам пошла пачка «Беломорканала». Прикурив, хозяин начал разговор:

– Из Асино машины?

– Они самые. До. Зареченского леспромхоза идем…

Хозяин задумался, пуская дым, сочувственно покачал головой.

– Закат вчера нехороший был – сумеречный, зябкий. Не запуржило бы часом. Утром в хлев вышел – овцы жмутся друг к другу, гоню на улицу – не идут… Трактора-то новые?

– Только с завода.

– Эт-т-то хорошо. Дизеля к тому же…

Интересен, необычен разговор нарымских старожилов; он так же нетороплив и плавен, как длинные дымки папирос, как медленные и чинные движения собеседников. Велики паузы, многозначительны на первый взгляд ничего не значащие фразы, бесстрастны лица беседующих, напевен тон. Заезжему человеку без привычки трудно разговаривать с нарымчанином – не уловишь хода его мысли, потеряешь нить – пропало: говорит уже человек о другом и удивленно смотрит на пришельцев – неужели непонятно?

– Бывали в тех местах-то? – спросил хозяин у Гулина. Он с самого начала беседы чаще всего смотрел на него, обращался к нему.

– Карта есть! Не заблудимся, – ответил Гулин. – Ребята как на подбор! – Он широким движением обнял рядом сидевшего Сашку. – Правильно я говорю, тракторюга? Смотри, хозяин, ребята какие!

Сашка Замятин смутился, беспокойно задвигался под тяжелой и сильной рукой Гулина.

– Я ничего, – бормотал он. – Я как все!

– Вот именно! – подхватил Гулин. – Молодцы все! Боевой народ!

Трактористы улыбнулись искренней и веселой похвале Гулина, и еще больше смутился Сашка, увидев, как смотрят на него ребятишки – напряженно, с любопытством, как на человека из другого, интересного и непонятного им мира.

– Карта картой, – продолжал хозяин, – места надо знать. По карте и спутаться можно!

– Бывал я в этих местах, – сказал Свирин и тоже почему-то смутился. – Кедровский я… – Подумал мгновенье и спросил: – Ты, хозяин, не Демида ли Сопыряева сын?

– Он самый…

– А я Свирин буду, Федор…

Сомкнулись их взгляды, замерли на секунду, и оба облегченно вздохнули, узнав друг в друге один знаменитого на всю область охотника Илью Сопыряева, другой фронтового товарища отца Федора Свирина. Узнали, но ни капли не удивились: тесен мир нарымских старожилов, по имени-отчеству многие знают друг друга, связаны дальним родством, одной судьбой. И все чем-то неуловимым похожи друг на друга – то ли неторопливой веской речью, то ли уверенно-спокойными движениями, то ли характерами.

– Знаю, – ответил хозяин, кивнув головой жене, подошедшей к столу и с интересом смотревшей на Свирина. – Она вот дяде Истигнею племянницей приходится. Зинаида Анисимова в девках была.

– Ну, ну, – ответил Свирин и тоже с интересом посмотрел на Зинаиду Анисимову – родственницу по жене. – Истигней-то помер?

– В прошлом годе похоронили…

И все – больше ни словом не обмолвились они.

– Чего там в международном масштабе слыхать? Третий день газеты не получаем, – обратился хозяин к трактористам.

Водители переглянулись: а ну как не найдется знающего человека? Калимбеков незаметно толкнул Сашку ногой под столом, вращая глазами в сторону хозяина: «Давай, Сашка, объясняй», – но Сашка и рта разинуть не может, сидит смущенный неожиданной похвалой Гулина. Тогда младший Захаренко торопливо оглянулся на брата, быстро смял папироску в пальцах, откашлялся:

– На Ближнем и Среднем Востоке пока без перемен. – Младший Захаренко говорил, взмахивая рукой, лекторским голосом, словно стоял на трибуне перед сотнями людей, и тон у него был уверенный, знающий. – В Сирии мирно. В Египте Насер проводит политику. Ну, что касается ООН – брехня идет о разоружении. Американцы на старой кобыле до рая ехать собираются. Да не подохла бы кобыла, вот о чем балачка!

Благодарно, весело захохотали трактористы, победно смотрели на хозяина – знай наших! Хозяин смеялся солидно, сдержанно, а ребятишки взвизгивали; прикрывшись фартуком, хохотала молодая хозяйка. Старший Захаренко озабоченно чесал за ухом.

Пришла пора двигаться в путь.

– За угощение большое спасибо! Вам, хозяин, вам, хозяюшка! – Трактористы по очереди пожимали руки хозяевам, не пропустив и ребятишек, которые протягивали сложенные лодочкой пальцы.

Хозяин вышел проводить гостей, накинув на плечи полушубок, но хозяйка крикнула вслед:

– К тракторам пойди! Воды там принести или еще чего. Вон и ведра возьми.

Хозяин послушно вернулся в дом и вскоре вышел с двумя ведрами, подпоясанный красным поясом, стройный, подтянутый. Он помог натаскать воды, завести машины, очистить гусеницы от путаницы хвороста и веток. Потом они отошли со Свириным в сторону и долго разговаривали, рисуя на снегу хворостиной карту водораздела. Свирин кивал головой, задавал вопросы, а потом слушал хозяина, который озабоченно показывал пальцем на северный край неба – ясный, прозрачный и солнечный. Его лицо было встревоженно. Свирин умоляюще сложил руки на груди, но хозяин помотал головой; сбегал в дом и вернулся с двумя булками хлеба и большим куском сала, которые почти насильно сунул в руки Свирина.

– Ну, прощевайте, – сказал хозяин, – будете на нашем пути, заходите!

Взревели моторы, заклубилась снежная пыль. Замахали шапками деревенские ребятишки, пошли рядом с тракторами по деревенской улице, взбудораженной гулом машин. Выглядывали в окна женщины, выскакивали на улицу, смеялись, судачили. Вся деревня провожала машины – каким-то чудом узнали все, что тракторы держат путь на север, к новому Зареченскому леспромхозу. Качали головами мужики: не запуржило бы, не замела бы метель! Тогда не то что на тракторе – на вездеходе не пройти, не преодолеть тайги.

На небе краснел солнечный диск, отороченный прозрачным радужным кругом, синело все вокруг. И было так тихо, так спокойно, что думалось: да бывают ли метели, не выдумка ли это? Лежал, искрясь под солнцем, снег, пересеченный синими тенями, в кружеве кутались сосны; спала тайга, набиралась сил перед великим пробуждением, а в небе, словно кто нарочно бросил кусок ваты, висело легкое облачко, да такое, какое можно увидеть только летом, – воздушное, розовое по краям. И розовым светом отливая снег на холмах.

В кабине головного трактора молчание. Перед выходом из деревни Гулин отрывисто спросил Свирина:

– Моя очередь?

– Твоя, – ответил Свирин, закутываясь в тулуп и закрывая глаза.

После сытного горячего обеда и стакана вина клонило ко сну, тело слабло в истоме. После разговора с хозяином Свирин успокоился: не забыл дорогу, верным путем вел машины на север. Если не будет оттепели и не поднимется пурга, через два дня колонна – в Зареченском леспромхозе. Как на ладони видит Свирин далекий путь – извилистые речушки, трещины оврагов, снежный блеск колеи. Все хорошо!

Он еще теплее закутывается в тулуп, сонно говорит Гулину:

– За тобой полчаса долга… Придется отсидеть.

Свирин не видит лица Гулина, но чувствует: тракторист оборачивается к нему и долго смотрит на тулуп, скрывающий небольшое тело Свирина.

Мотор с каждой секундой гудит все сильнее, машина мелко дрожит. Судя по тому, что кабина поднимается вверх, трактор идет на подъем, и Гулин до отказа выжимает газ. Надсадно, захлебываясь, работает мотор – в судороге металлический каркас трактора. Свирин с удивлением прислушивается к голосу мотора. «С ума сошел! – думает он о Гулине. – Сорвет мотор!» Он откидывает воротник тулупа.

– Убавь газ! – властно приказывает он Гулину. – Ну, слышишь?

Гулин рывком переводит рычаги скорости – захрустели шестеренки, машина пошла медленнее. Сбавив газ, он, прищурившись, обертывается к Свирину: под желтой кожей щек упруго ходят желваки, а зубы стиснуты, как клещи, но отчетливее всего видит Свирин, как дрожит мелко, судорожно левое веко. С каждой секундой лицо Гулина наливается кровью, злобой и кажется страшным.

– С-с-у-у-ка! В начальника играешь! – с хрипом выдавливает слова Гулин.

Словно завороженный смотрит на него Свирин, затаив дыхание приподнимается на сиденье; на секунду в памяти возникает лицо соседа, больного эпилепсией: он так же дрожал и метался, закатывая глаза, судорожно изгибался в позвоночнике.

– Что?.. Что?.. – пробормотал Свирин, но Гулин, скрипнув, зубами, протянул к нему, к самому горлу, руки с растопыренными пальцами.

– Задавлю!

Машинальным движением Свирин перехватил руки, потянул их вниз.

– За машиной смотри, уйдет в сугроб! – запоздало крикнул он.

Гулин задел ногой рычаг правой стороны, и трактор круто полез влево; мотор задыхался на малых оборотах, а движение вправо все продолжалось.

– Машину разобьешь! – исступленно закричал Свирин, сжимая руки Гулина, завороженно глядя в его бешеное лицо, в налитые кровью глаза.