Джим Гаррисон - Волк: Ложные воспоминания Страница 5

Примерно в миле от палатки я наткнулся на коническую горку свежего медвежьего дерьма. Лакомился малиной, должно быть. Минуты две ушло на то, чтобы прийти в себя от неожиданности, затем я вспомнил, что барибалы людей почти никогда не трогают. Промокнув до пояса, я осторожно прокрался через влажный папоротник и примерно в сотне ярдов впереди, на холмике, торчавшем у края болотца, увидел медведя. Почуяв мой запах, он резко обернулся, затем с почти неразличимой быстротой обрушился в болото и с пыхтением исчез.

Все они были одинаковы. Убежденные в этом, они крутили свои детали вокруг единственной головы, части тела тоже были равнозначны. Когда ты молод и провел целое утро в воскресной школе, у тебя перехватывает дыхание при виде напечатанного в словаре слова «грех». Иезавель, Мария Магдалина, Руфь у моих ног, дочери Лота, наложницы Соломона. Они стали причиной бешенства в Гадаре, когда некий безумец, вновь и вновь разрывавший путы, был исцелен, а духи вселились в стадо свиней, их было три тысячи, все они бросились в море и ушли на дно. Пена и волны от утопших хрюшек. Я множил свиней из нашего загона, что рядом с кукурузным амбаром. Их было восемь, и я с трудом представлял себе тысячу, в каждой — дух порочной женщины. Когда ты раскаешься и очистишься от греха, дюжина женщин по всей стране, с которыми ты плохо обошелся, почувствуют это и бросятся в Красное море или в загон для свиней. Можно отметить их булавками на карте Соединенных Штатов и Канады. Лучше б тебе быть холодным или горячим в Лаодикее. За курятником трусы сползают с бедер. В двенадцать лет она сказала: хочешь, покажу попку. Прямо тебе в глаза, и некому исповедаться. Умершая женщина, которая раньше каждую среду играла на пианино во время вечерних молитвенных собраний, сейчас на небе и прекрасно видит, чем ты занимаешься дома, на работе или во время игр. От мертвых не спрячешься, они не могут нам помочь и наверняка из-за нас рыдают. Кудахтанье кур, исцарапанная их ногами земля. У тебя нет волос, а у меня уже немного есть. Говорят, после дня рождения у меня тоже будут. Дядя воюет в Гвадалканале, его могут убить. Ты ее трогаешь. На собрании назарян в круглом шатре проповедник говорил, что маленькая девочка, упавшая в загон и сожранная свиньями, это наказание молодой паре, ее родителям. Он обратился к пьянству и женщинам. Она — к пьянству и другим мужчинам. Потом они услыхали по радио гимн, много людей молились за них, особенно их матери, они плакали под звуки радио и просили о милости. Вскоре у этих родителей появился другой ребенок. Господь по-разному творит Свои чудеса. Я стану миссионером, поеду в Африку и буду спасать диких негритянских язычников, презрев невзгоды и опасности в виде львов и змей. У нее голая попа, куры кудахчут и ходят кругами, думая, что мы сейчас будем их кормить. Миссионер играл на аккордеоне, пел гимн на африканском языке и показывал слайды с видами Черного континента. А еще портрет прокаженного с огромной челюстью и одним ухом, обращенного в христианство во время миссии. Девочек там выдавали замуж в десять лет, всего лишь в четвертом классе. Я нашел в столе у двоюродного брата книгу о Флэше Гордоне,[9] где Флэш Гордон в ракете пропихивает свою штуку через женщину, а на другой стороне ее берет в рот мужчина. Тут входит, там выходит. Еще Джо Палука,[10] в боксерских перчатках и спущенных до коленей трусах, перед боем, посмотреть на который собралась куча знаменитостей. Один мой приятель дал черной служанке пять долларов из денег, подаренных ему на Рождество, чтобы она задрала перед ним юбку. Не знаю, как там у нее и что: под юбкой были трусы. Пять долларов. Как-то вечером, катаясь в лодке по озеру, мы заглянули в окно, и на ней вообще не было никакой одежды. Я не уверен, что все они одинаковы — если у них разного цвета волосы, то и сложены они должны быть по-разному. Но когда я прошел сквозь воды прямо в белых бумазеевых штанах, все было иным, и в груди у меня разрывался на части Святой Дух из крестильной купели. Наверное, я слишком долго задерживал дыхание. Это продолжалось — дух — целую неделю, хотя отец и говорил в шутку, что так часто принимать ванну вовсе не обязательно. Язычник я, что ли? Билли Сандей[11] оберегал моего отца два дня, но на третий он напился. Это называется рецидив.

В полдень подул юго-западный ветерок, день стал теплым и влажным. Я сидел, привалившись к пню, и рассматривал рябь на небольшом озерце. На подходе к озеру я подстрелил издалека сидевшую на бревне черепаху — из-за отвращения и усталости: пот заливал глаза, над болотом, по которому я перед тем пробирался, целые тучи мошек и комаров, один глаз от их укусов распух так, что почти закрылся. Черепаха взорвалась со всей силой стовосьмидесятиграновой пули. Бессмысленная жестокость. Это в крови — хотя, может, накатившее на меня удушье и не связано с прошлым. Собаки в темноте напрыгивают на дерево, енот в луче фонаря кажется комком пуха, выстрел — и вот они уже рвут зверька на куски. Хочешь раздразнить аппетит, позволяй им кого-нибудь съесть время от времени.

Я пять раз выстрелил в осиный рой, комком свисавший с дерева — огромная гроздь маленьких ползучих виноградин, — глубоко в сердцевине сидела королева, которую все они кормили и защищали. Они скучивались вокруг выстрелов, мертвые падали на землю. Жадность у нас в крови — провести первые четырнадцать лет своей жизни в девятнадцатом веке, чтобы потом одним махом перенестись в двадцатый; ни с того ни с сего заделаться баптистом и пойти учиться на священника. Много званных, да мало избранных, как говорится. За два церковных года душа распухла от укусов. Черная женщина пела: «Я расскажу Господу, как ты со мной обошелся». В посланиях к филиппийцам и к ефесянам. Павел учил нас. Очисть мои помыслы, Господи. Лучше гореть, чем гнить с разряженным ружьем на коленях в отчаянной надежде на очищение. Мы не произошли от обезьян и не имеем права вести себя подобно богам, мир был рожден шесть тысяч лет назад, как доказал епископ Асшер,[12] и только сатана заставляет нас думать иначе. Наша страна встала на ложный путь, восемь или девять человек, погибшие на строительстве плотины Гувера,[13] погребены в бетоне из-за нашей страсти к деньгам. Господь да не позволит сим картинкам ввести меня во искушение. От онанизма гниют мозги. Он был евклидов и вобрал в себя тысячелетие жестокости; к стыду моей семьи и всех родственников, лишь мой отец смог поступить в колледж, где он изучал агрономию и писал с ошибками. Как вообще из человека может что-то выйти, точнее — войти, если годами доить коров, валить деревья и питаться селедкой. Один за другим они в шестнадцать лет бросали школу из-за религиозных убеждений, не желая получать большего, чем требовал закон. Менониты, невежественные и безобидные, они держались друг за друга и отказывались искать закон внутри самих себя. Они изобрели севооборот, а женщины у них ходили в черной одежде и черных скуфейках. И это все, что можно о них сказать.

Было довольно тепло и ветрено, так что мухи и комары исчезли. Я сбросил одежду и шагнул в воду, осторожно ступая но мягкому дну озера; зашел по грудь и поплыл к бревну, вода была ледяной и чистой. На бревне я нашел несколько кусков черепашьей плоти, а прикрыв от солнца глаза, разглядел на дне большой ломоть черепашьего панциря. Сложить их вместе. Мое сердце в яйце, и оно упало на пол. Я дрейфовал на спине и видел в небе одно неподвижное облако. Как бы умерла черепаха, если бы не я? Зимой в глубине ила. Как медведи, умирающие во сне от старости. По всей Америке сотни ненайденных трупов — на склонах железнодорожного полотна, в съемных комнатах, в штольнях, в лесу.

Вернувшись к палатке, я задремал на вечернем солнце. Мне хотелось попасть в одно место. Потерять в пути весь свой характер — за тысячу миль, или чуть меньше, можно в кого-то и превратиться, поскольку и замещать вообще-то нечего. Остаться здесь. Улицы в Ларедо, Техас, истекают гноем и держатся наособицу.[14] Можно не сомневаться: если за это ничего не будет, стрелять начнут все. Но так, наверное, в любом штате. В субботу вечером в Бостоне на тротуаре у площади Сколлэй в кольце любопытных — матрос, из щеки торчит отвертка. Ее уже снесли, эту площадь Сколлэй. На Западной Сороковой рядом с Девятой авеню полицейский лупил пуэрториканца дубинкой по фетровой шляпе. Окровавленная шляпа упала па землю перед рестораном «$1.19». Другой полицейский, привалившись к патрульной машине, смотрел, как истекает кровью стоявший на четвереньках пуэрториканец. Потом они уволокли его в машину. Небольшая толпа рассосалась, а я в последнюю минуту бросил взгляд на шляпу. Что с ней потом стало? Приятель, в которого однажды попала пуля, сказал, что это как будто бьют кулаком, но не очень сильно. Тихое место в Юте, где я неделю работал на одного фермера. Ел вместе с семьей. Они все поражались, что я был в колледже. Я сказал, что у меня умерла жена, и они стали ко мне очень добры. Всегда готов бескорыстно соврать, полезное умение.