Александр Тарнорудер - Продавец красок Страница 5

— Знаешь, Шмулик, — просто и без затей говорит Марципан, — нам будет тебя не хватать. Мне очень жаль, что ты от нас уходишь, но я тебя понимаю — лучше работать с сыновьями, чем на чужого дядю. Дай тебе Бог удачи во всех твоих делах, а если что, помни — наша дверь всегда для тебя открыта. Я хочу попросить тебя об одном последнем одолжении: давай мы все сфотографируемся на память.

Весь наш небольшой коллектив как будто очнулся от спячки: стащили в одно место все картонные чучела Дуду, чтобы сниматься среди них. Среди Дуду-леса девочки обнимают имперсонатора Дуду Шмулика. Марципан щелкает камерой. Когда веселье и децибелы достигают апогея, Марципан кивает мне головой, мол, поснимай теперь ты. Я беру у него фотоаппарат, а сам он жадно бросается в гущу событий обниматься с девицами.

С завтрашнего дня отдел красок становится моим безо всяких скидок.

Когда из Москвы попадаешь прямо в уездный город N, то испытываешь довольно странное чувство: «…Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» Почти про нас сказано. Почти, потому что верно лишь про море и про провинцию, а насчет империи… Ну как бы получше выразиться, если судить по времени, уделяемому нам в мировых новостях, то мы — несомненно империя. А поглядишь на наших, не к ночи помянуть, народных избранников — им и бананы собирать не доверишь. В первое время у нас было довольно сильное ощущение попадания в глухую провинцию (только море и спасало), а потом это чувство как-то ушло. Ушло исключительно благодаря Инне: она как в Москве мышей резала, так здесь и продолжает. Лаборатория у них «для тех кому за сорок», и коренному населению лучше туда не соваться — скормят крысам и морским свинкам. Но не спешите ухмыляться, потому что лаборатория-то принадлежит всемирно известному концерну, и если их акция совершает какой-нибудь замысловатый кульбит в Нью Йорке, то тянет за собой всю израильскую биржу. И зарплата у Инны, может, и не по высоким технологиям проходит, но квартальные премии и бонусы — как из пушки. У нее даже опции есть, целых сто штук, и я с некоторых пор стал весьма-таки ревниво следить за поведением нашей «народной акции» — как она на доллар упадет, так я наглядно вижу, что у моей будущей машины открутили колесо.

В Москве мы не были знакомы даже с соседями по подъезду, а теперь мне кажется, что я знаю всех жителей нашего славного города N. Статистика о количестве пропавших без вести москвичей всегда была закрытой темой, да и кого волнует, что товарищ М. (нет, про М. писать нельзя, это гражданин В.), проживающий в Зюзине, ушел из дома и не вернулся. Вот если бы его волки съели в Зюзинском лесу, тогда — понятный интерес, не к нему — к волкам. А в уездном городе N, да и вообще в Израиле, стоит кому-нибудь пропасть, как поднимается гвалт на всю страну.

Недавно один парнишка (как вы уже догадались, из нашего города N) попал в лавину в Валь Торренсе. Странная, почти детективная история, которая развивалась практически в прямом эфире. Саги, так его звали, поехал с подругой кататься на лыжах. Но обычных склонов для простых смертных им было мало, поэтому они наняли вертолет и частного инструктора, чтобы их забросили куда-то на границу с Италией, где можно прокатиться по целине. Целина, она как… (ну, вы поняли), и первая группа — она и единственная, кто после прошедшего снегопада свеженьким нетронутым снегом наслаждается, и цена за целину соответствующая. По непонятной причине Саги свернул в сторону и попал на лавиноопасный склон. Инструктор мгновенно остановил всю группу, он отчаянно ругался Саги вслед, но было поздно. Через полчаса на месте был вертолет итальянских спасателей, набросившихся на лягушатника-француза. Еще через пару минут приземлился французский вертолет, и макаронникам-итальянцам показали кузькину мать. Надо ли говорить, что одновременно со спасателями налетели репортеры с обеих сторон открытой итало-французской границы.

После первоначальной стычки граждане объединенной Европы побратались и занялись-таки поисками израильтянина. На экране сменялись кадры закутанной зачем-то в одеяло красавицы Яэль, подруги Саги, пытающейся отвернуться от камеры; поисковых собак в живописных попонках, облаивающих друг друга по-французски и по-итальянски; разноцветная цепочка спасателей, втыкающих в спрессованный снег длинные гнущиеся шесты; панорама сверкающих под ярким зимним солнцем Альп, равнодушно взирающих на суету людей; покореженные множественными переломами вывихнутые стволы деревьев в том месте, где лавина ударилась о дно ущелья. Сигнал от радиомаячка дает надежду, что, может быть, еще не поздно, и есть хоть какой-то шанс, но альпийское эхо разносит в прямом эфире вскрик Яэль, когда находят захлебнувшееся снегом тело.

Вертолеты новостей, сверкая брюхом на солнце, отваливают — им больше не интересно. Набирает силу новый скандал про похождения арестованного французами русского олигарха. Население уездного города N взбудоражено. Все чувствуют себя причастными, и молодежь собирается у дома родителей Саги, сидят и курят на лестнице, ведущей в пентхаус. Несколько лет назад Яэль стала королевой израильской красоты, и ее встречают в аэропорту все каналы телевидения, параллельно передающие откровения подвыпившего лыжного инструктора, озабоченного исключительно потерей богатой клиентуры. Яэль поочередно тычут в лицо микрофон, и ей приходится раз за разом опровергать домыслы о размолвке, разбитом сердце и чуть ли не самоубийстве на почве ревности. Она сквозь слезы говорит, что любила Саги, и что они собирались летом пожениться.

О мертвых плохо не говорят. Из газетного интервью с Яэль в пятничном номере мы узнаем, каким замечательным талантливым и отзывчивым парнем был Саги. Яэль рассказывает, что решила отказаться от карьеры модели и потратить полученные за конкурс красоты деньги на образование в университете, о том, как встретилась там с Саги, о страшной личной трагедии, ведь он погиб практически у нее на глазах. У нас в Хоум Центре статью не обсуждали, как это обычно происходит. Мы вообще обходили тему Саги молчанием. Наверное, нам было неловко друг перед другом: для всех нас он был обычным клептоманом из богатой семьи.

В том же номере газеты прославился еще один наш сосед, который в третий раз выиграл в Лото. Некоторые, как я, например, и за всю жизнь ничего не выигрывают, а этому удача так и перла. За один год — три раза первый приз. Правда, он ни разу не получал всю сумму один, а постоянно делил деньги с другими счастливчиками, но три раза — это уж слишком по всем меркам. Недалеко от нас расположен киоск, в котором заполнялись бланки лотереи, и владелец будки тоже купается в лучах славы, сетуя на скаредность выигравшего, который по традиции должен давать хозяину чаевые. Киоскер пытается рекламировать свой маленький бизнес и привлечь клиентов, упирая на «везучесть места». Дедулька сетует, что раздал все деньги детям, внукам, просто знакомым, и у него ничего не осталось. Он жалуется, что новые соседи из богатого района смотрят на него косо и не заходят в гости, несмотря на постоянно открытую дверь дома, что его душат налогами, неслыханными на прежнем месте. Он клянет тот час, когда его стали считать миллионером. Но… он продолжает каждую неделю играть все в ту же игру.

Я постепенно привыкаю к своему новому коллективу, а коллектив медленно привыкает ко мне. Год моей работы в Хоум Центре проходит так быстро, что меня застает врасплох заявление Марципана о выдвижении моей кандидатуры на звание лучшего работника фирмы. А через некоторое время мне на общем собрании с поцелуями в щечку и трясением рук вручают конверт. Вскрываю его, по выработавшейся привычке, в сортире, где никто не подсмотрит. Мгновенно калькулятор в моей голове начинает перегреваться: инкины опции перемножаю на текущий курс акций, вычитаю начальную стоимость, пытаюсь представить с кровью выдранный налог. Прибавляю полученный результат к сумме, указанной прописью на чеке. Мерещится небольшая трехлетняя кобылка корейского производства.

Тщательно проверяем дома мою туалетную арифметику: на новую машину не хватит, но можно приобрести подержанную в лизинговой фирме. Как настоящий израильтянин, я «иду в народ» искать совета у своих сотрудников. Я уже знаю, что мой жестоковыйный народ, тортами его не корми, обожает давать советы и дружно помогать неразумным ближним, когда ему это ничего не стоит. К обеду примерно начинаю понимать, что я — это идеальный лох. Я ничего не смыслю в подержанных тачках, и меня можно взять тепленьким прямо с постели. После нескольких дней «помощи зала» вырисовывается схема предстоящей покупки: надо искать протекцию или, как у нас говорят, «витамин Пи». Когда слухи о моих мытарствах доходят до Марципана, он милостиво передает мне через Нурит, что я могу к нему зайти. Получаю от щедрот кофе и кокосовое печенье. Марципан справляется о жене и детях, потом набирает номер и ласково беседует с кем-то на другом конце.