Александр Жебанов - Принцип Нильса Б. Страница 5

Я уже жалел, что пришел сюда — немного побаивался: вдруг будут задаваться?! А мальчишки вели себя свободно: глаза их блестели, они сплевывали себе под ноги и как грачи-каркуны галдели хрипловатыми гортанными голосами. Пацаны постарше так страшно коверкали русский, что я плохо их понимал, а малышня по-русски знала лишь мат.

Все обступили нас и что-то лопотали с Джалалом — «Харбы-борчулыгы, айны-оуни»…

— Яшаян ери? — обратились ко мне. Национальный язык изучался с 4-го класса, кое-что в голове моей отложилось — что-то вроде: где живешь?

— На Гажа, — это был сравнительно новый район с белоснежными трехэтажками, с широкими зелеными улицами — не то что их Хитровка.

— Ады?

— Имя? Кирилл.

— Миллети рус?

— Да, русский.

Вскоре понятные слова исчерпались. Перешли на русский.

— Курыт ест?

— Дай шапку, а? — к моей голове тянулись грязноватые, будто прокопченные, пальцы.

Я машинально дернул головой.

— Ара, жалко, да? Отдам.

— Чеё трогаешь? Куда трогаешь, а? — это Джалал, он все оберегал меня.

— Посмотрю, да… Ара, класс! — это про часы.

Старшие вели себя сдержаннее — лишь спросили про курево и «быр манат» — денег у меня не было.

Когда я был показан, Джалал засобирался домой. Пацаны звали нас играть. Джалал не торопился: подумал и наконец согласился — сейчас придем.

На пути в барак пару раз попадались знакомые моего нового друга: «Салям, Джалал!» — «Салям, Овес. Салям, Байрам», — жали руки…

— Всех знаешь, — уважительно говорил я.

— Ай, — махал рукой Джалал, — все с нашей школы. Все с бараков.

Файл 10: тренировка

Мама занялась формой — отнесла костюм и набочник в химчистку, а гетры и штаны выстирала. Перчатку я ушивал сам. Для шпаги сделали с отцом стояк.

В секции «драться» нам, новичкам, еще не разрешали. Мы с завистью смотрели на признанных фехтовальщиков и, с тоской прислушиваясь к звону их клинков, послушно и терпеливо паслись у мишеней. Лишь с чучелом нам позволяли сражаться: мишень и чучело — таков был наш удел. Мишень была и дома. Из резинового коврика вырезал круг, клеем и штапиками приделал его к фанере и полученное изделие повесил на дверь кладовки. Остатками сурика нарисовал круги. Получилось ничего. Теперь из прихожки прыгал и выпадал на своего противника. Тупые звуки и мои выкрики выводили из равновесия маму. «Это не фехтовальная дорожка, — расстраивалась она, — это дорожка в сумасшедший дом!» И с неодобрением смотрела на меня, когда прежде чем воткнуть вилку в кусочек мяса, проделывал ею в воздухе различные фехтовальные этюды. Папа заговорщически мне подмигивал и говорил, что ребенку надо расти. Грей радостно подлаивал на мои воинственные крики, наступления и отступления. Особо расшалиться ему не удавалось — запирал его в спальню.

Пришел и тот день, когда нам позволили сражаться в паре. Мы уже знали и приветствие, и все шестнадцать позиций, могли делать крадущие проходки, разведочные прыжки и выпады туда-сюда.

Нас расставили в пары с более опытными спортсменами (или «старшими»). Вот они и помогали нам вначале. Это называлось работа в контрах. Тренер давал задание: работай на бедро, работай на кисть и т. д., — а сам занимался со всякими разрядниками и кандидатами. Чтобы проследить, как идут дела, В.В. через занятие устраивал «конвейер»: мы делали внешний и внутренний круги и смещались по ним — каждый мог поработать с каждым, а главное — с В.В. Техника с ним осваивалась легко: он помогал сохранять и нужную дистанцию для выполнения приема, вовремя подавал и убирал клинок, своевременно открывал нужный сектор для нанесения укола и т. д. В общем, с ним было легко и фехтовалось играючи, я прямо чувствовал, как расту. Лишь однажды стало тревожно. Помнится, В.В. попросил сделать атаку-флешь. Ну, это просто: начинаешь с выпада ногой, стоящей впереди (у меня правая), резко притопнув и набрав разгон, переходишь в бег. В зеркале выглядит так, будто хочешь прыгнуть через лужу с камнем посередке, от которого и отталкиваешься. Похвалил. Показал атаку с финтами.

— Это так… Красиво, конечно, но в бою вряд ли пригодится. Противник всегда начеку. Но… — выдержал паузу В.В. (он снял маску и утер лицо), — даже если за все схватки этот прием понадобится лишь однажды, ты должен быть готовым выполнить его. Понял? — Я кивнул. — Тогда к бою!

И мы проработали ложный выпад, за которым следовала небольшая пауза, рассчитанная на то, чтобы противник успокоился и отвлекся, а затем — атака.

— Освоил? — спросил В.В. С меня тек седьмой пот: майку и набочник выжимай…

— Освоил, Василий Валентинович…

— Ну-ка, пофехтуем! — он вновь надел маску и занял позицию.

Я отбивался. Мы передвигались секунд тридцать. А потом он остановился. Я увидел его нахмуренное лицо и жесткие глаза:

— Ну и что?! Почему не применяешь атаку? Учили-учили, как надо, а ты?! В чем дело?

Я растерялся. Подкатили слезы — слишком строг и непреклонен был В.В. Меньше всего хотел разочаровать его. Проговорил дрожащим голосом (а в глазах предательская влага):

— Я думал… Я — потом… хотел потом. Когда вы бы забыли…

— Что-о?! — тренер рассмеялся и хлопнул меня по плечу. — Ну ты даешь! Тактик, тактик… Поддел, поддел меня, Кирилл, надо же: забуду… Как теперь забуду? Теперь уж не забуду!

И он перешел дальше по кругу, поправляя на ходу перчатку и все еще посмеиваясь. А я остался — счастливый и ловящий вопрошающий взгляд нового партнера: чем это рассмешил обычно строгого и хмурого В.В.?

Файл 11: день

Летом Джалал жил у сестры в кирзаводском общежитии. Общежитие — или барак — представляло собой длинное здание с коридором посередине, по обе стороны которого двери в комнатушки. Вот одну такую дверь и открыл Джалал.

В комнате стояли два кровати. Висел коверчик, лежали половички. Умывальник с кухонным столом, отгороженный занавеской. Тут же зеркало с полкой: пасты, щетки, массажи, кремы всякие и дезодоранты. Одно окно. На нем цветок и магнитофон. На столе книжки — в основном на национальном языке.

— Это сестра читает, — объяснил Джалал, — ай, любовь все!

Телевизора и холодильника не было. Зато около двери — козлы, большие, на трех железных ногах. За козлами, в углу, стояла картонная коробка. В ней увядшие листики капусты и блюдце с водой. Черепахи не было. Но Джалал не обеспокоился. Он резво залез под кровать.

— Я ее на день отпускаю, пусть ползает… — Я присел рядом, шаря глазами. — А-а, вон она!

Джалал быстро пополз вдоль стены. И я увидел около ножки кровати даже не черепаху, а черепашонка. Сначала она спряталась, а потом высунула голову и лапы и принялась скрябать ими по полу. Лапы были морщинистые, в кожаных чешуйках, и можно было увидеть коготки. А панцирь, разглядел, разделен на пятигранные костяные пластинки.

— Сколько на них кружков, столько ему лет, — объяснил Джалал (иногда он путал рода). Мы насчитали пять. Еще в уголке у Джалала валялись несколько «гонок», некоторые без колес, два трансформера и пара водяных пистолетов. Мы их взяли, зарядили и вышли на улицу. Теперь мы шли смотреть собаку. Она недавно ощенилась и ребята ее подкармливали.

У собаки были печальные глаза и разбухшие розовые соски. Ее немного волновали наши внимательные взгляды и свое волнение она выражала в тщательном вылизывании щенков: не ругайте и не бейте — видите, как я забочусь и ухаживаю за детьми. Щенки оказались толстыми и коричневыми — как поролоновые шарики. Они попискивали, дрожали хвостиками и слепо тыкались в живот мамы.

— Мой этот, — ткнул Джалал в одного. Щенок был толще других и с белыми пятнами вокруг глаз. — Возьмешь какого?

Для меня не было все так просто. Я чувствовал: если буду объяснять, что требуется согласование с папой и мамой, то потеряю в глазах Джалала, поэтому неопределенно пожал плечами:

— Не знаю…

— Тогда я тебе ежа отдам, — решил он, — отец обещал поймать, — и, видя мои колебания и немое желание протеста, успокоил: — У меня ведь черепаха есть.

Возразить мне было нечего.

Перед их домом, на железных столбах, крашенных в синее, свивает свои лозы виноград. Тут же, неподалеку, растут каштаны с широкими тяжелыми листьями и пока незрелыми зелеными плодами-шарами. Там, в сумраке листвы, воркуют дикие горлинки. В тени деревьев стоит топчан. Мы сидим на нем. Время подходит к обеду. На улицах безлюдно. Только где-то раздаются ребячьи голоса. Играть к ним не пошли.

— Пойдем в столовую, — решает Джалал, и мы тронулись в путь.

Стены в заводской столовой стеклянные, занавешенные тюлем. На потолке, как и в конторе, вращаются огромные лопасти вентиляторов, гоня теплый воздух и неслышно гудя… Для администрации был свой кабинет — с кондиционером, цветами и зеркалами. Предыдущие два дня обедал там с папкой и его сотрудниками. Но сегодня мы с Джалалом сидели в общем зале. Здесь работала его сестра, у которой он жил, — Джейран. Она посидела с нами, поговорила. Молоденькая и смешливая. Тарелки накладывала нам от души.