Харлан Эллисон - Видение Страница 5

— Да, я ухожу.

Старуха жестом подозвала одного из охранников, и флоридец схватил Берни за плечо. Охотник поморщился, хотя тяжеловес сейчас явно выступал в роли швейцара. Он потащил Берни в сторону радужной оболочки; ни тот ни другой в операционную не вернулись.

— А присутствие этих… э-э, джентльменов необходимо, директор? — спросил доктор Брим. — Нам предстоит очень сложная операция, и они могут…

— Они будут помогать, — железным голосом проговорила Кристабель Парсонс 26.

Потом снова коснулась своих бедер, что-то там нажала, и протезы образовали вокруг ее высохших ног нечто, напоминающее паутину. После этого она прошла через операционную и приблизилась к Берне, неподвижно лежавшей на операционном столе. Брим удивился тому, что его клиентка не замечает холода, царящего в помещении: он по-прежнему дрожал в своем утепленном комбинезоне, она же была одета в полупрозрачное одеяние из мерцающих перьев. Казалось, могущественная старуха не обращает ни малейшего внимания на холод Кнокс-шопа.

Кристабель Парсонс 26 подошла к Берне и заглянула девушке в лицо. Верна закрыла глаза. Директору Минэ не дано было узнать, почему девушка не могла на нее смотреть.

— Я обладаю исключительным качеством, дитя, качеством абсолютной честности. Если ты будешь вести себя хорошо, я сделаю все, чтобы ты ни на секунду не пожалела о случившемся.

Верна открыла глаза. Кристабель Парсонс 26 с шумом выдохнула.

Они были именно такими, как нужно. Серо-голубые, внутри клубится дивный, жутковатый туман, великолепные, потрясающие глаза.

— Что ты видишь? — спросила директор.

— Уставшую пожилую женщину, которая и сама не понимает, что больше всего на свете хочет только одного — умереть.

Охранники сделали шаг вперед. Кристабель Парсонс 26 жестом остановила их.

— Как раз наоборот, — сказала она, — я хочу жить, не только для себя… но и для тебя тоже. Можешь не сомневаться, если ты нам поможешь, получишь все, что пожелаешь.

Верна посмотрела на Кристабель Парсонс 26, увидела ее и поняла, что старуха лжет. Вечные глаза всегда говорят правду. Эта древняя хищница хотела заполучить в свое владение все; она готова пожертвовать ради этого всеми. Могла ли Верна уповать на доброту и сострадание с ее стороны? В самых незначительных количествах. Но если ты не можешь рассчитывать на жалость со стороны собственной матери, разве можно ждать чего-нибудь от чужого тебе человека?

— Я вам не верю.

— Тебе нужно только попросить. — Хищница улыбнулась.

На одно короткое мгновение. Выглядело это ужасно. Верна еще долго видела эту отвратительную гримасу.

— Я хочу получить билет на корабль Дальнего Следования.

— До какого места?

— До какого захочу.

Директор махнула рукой в сторону одного из охран ников.

— Доставьте ей миллион кредитов. Нет. Пять миллионов.

Телохранитель поспешно покинул Кнокс-шоп.

— Пройдет всего несколько минут, и ты увидишь, что я умею держать свое слово, — сказала Кристабель Парсонс 26. — Я готова платить за удовольствия.

— Вы хотели сказать, что готовы заплатить за мою боль.

Директор повернулась к доктору Бриму:

— Ей будет больно?

— Почти нет. Должен признать, что главным образом больно будет вам.

Он стоял, сцепив перед собой руки: ребенок, который боится обидеть могущественного взрослого.

— Ну а теперь расскажи мне, на что это похоже, велела Кристабель Парсонс 26, и ее лицо осветилось волнением и ожиданием.

— Мутационный процесс еще не прошел всех стадий развития, директор. Явление довольно редко встречается… — Брим замолчал, потому что его посетительница метнула на него злобный взгляд.

Ее вопрос был адресован не ему.

Верна закрыла глаза и начала говорить. Она рассказала старухе о видении. О способности увидеть тенденции — так рыба в подземных пещерах видит изменение течения воды, так пчелы видят потоки ветра, а волки видят тепло, излучаемое человеческим телом, так летучие мыши видят стены пещер в абсолютной темноте. О способности видеть воспоминания, все, что когда-либо с тобой случилось, плохое и хорошее, прекрасное и отвратительное, то, что остается в памяти и что забывается, самые ранние и самые свежие события, все это возникает мгновенно, четко, с подробностями, все твое прошлое встает перед глазами — стоит тебе только пожелать. А еще Верна поведала Кристабель Парсонс 26 о красках, ощущениях населяющих воздух бактерий, о бесконечно незначительных нюансах строения дерева и камня, и металла, об исключительно сложных изменениях, происходящих вокруг, изменениях, которые не в состоянии уловить глаз обычного человека, например, о пламени зажженной свечи, о том, какого цвета бывает мороз и дождь, луна и артерии, пульсирующие под кожей человека; о немыслимом переплетении тонов и красок в отпечатках пальцев на кредитах, таких причудливых, что они напоминают картины старого художника Джексона Поллока. Верна рассказала, что видение дает возможность увидеть мир таким, каким его не видит ни один человек. Тени и связи, работу сложного механизма, коим является тело человека, день, переходящий в ночь, пространство между пространством внутри пространства, которое составляет улицы, невидимые нити соединяющие людей…

Верна говорила о видении, она поведала старой хищнице почти обо всем. Кроме способности видеть всех, как в стробоскопе. Тени внутри теней, тени рядом с тенями, тени, создающие отвратительные, мучительные, страшные картины, которые ты не в силах больше переносить. Об этом она не говорила. Где-то примерно в середине повествования вернулся охранник и положил в карман ее платья пять миллионов кредитов.

Когда девушка замолчала, Кристабель Парсонс 26 повернулась к Кнокс-доктору:

— Я хочу, чтобы вы сохранили ей жизнь, причинив как можно меньше вреда. Вам следует позаботиться о ее благополучии в той же степени, как и о моем. Надеюсь, вы меня поняли?

Бриму было явно не по себе. Он облизал губы, подобрался поближе к директору Минэ (не сводя при этом глаз с флоридцев, которые продолжали неподвижно занимать свои посты возле радужной оболочки входа).

— Могу я поговорить с вами наедине? — прошептал он.

— У меня нет секретов от этой девушки. Она готова наградить меня великим даром. Можете относиться к ней так, словно она моя дочь.

Доктор сжал зубы. В конце концов, это ведь его операционная! Он здесь главный, и не имеет никакого значения, что эта беспринципная старуха обладает неограниченной властью. Он в упор посмотрел на Кристабель Парсонс 26, но она не отвела и не опустила взгляда. Тогда он подошел к операционному столу, где лежала Верна — не в состоянии пошевелиться, парализованная держателем, вмонтированным в стол. Доктор опустил анестезиционный купол к ее лицу, и легкий, белоснежный туман мгновенно заклубился в куполе.

— Должен сказать вам, директор, теперь она нас не Слышит…

(Однако Верна была в состоянии видеть рисунок слов, оставляющих в воздухе след, так что она прекрасно поняла, что хотел сказать доктор Брим.)

— …что пересадка мутировавших глаз по-прежнему считается нелегальным бизнесом. Если уж называть вещи своими именами, эти операции приравниваются к убийству; а учитывая, что деталей, необходимых для трансплантации, недостаточно, Медиком относит это преступление к разряду особо тяжких. За него полагается разрушительное воздействие на кору головного мозга. Позволив этой девушке остаться в живых, вы страшно рискуете. Даже человек, обладающий вашей властью, вряд ли будет чувствовать себя спокойно, зная. что подобное существо находится на свободе и угрожает вашему благополучию.

Директор Минэ по-прежнему не сводила с него глаз. И Брим почему-то подумал о ящерицах. А когда она прикрыла глаза всего на одно короткое мгновение, он представил себе покрытые пленкой, беспрерывно мигающие глаза пресмыкающегося.

— Доктор, девушка не доставит нам никаких неприятностей. Я хочу, чтобы она оставалась в живых до тех пор, пока я не пойму, что она больше не может меня ничему научить относительно того, как следует обращаться с глазами.

Брим был потрясен.

— Мне абсолютно наплевать на выражение вашего лица, доктор. Вы считаете, что я веду себя нечестно с этой крошкой, и тем не менее именно вы виноваты в том, что она попала в такое положение.

Вы оторвали ее от любимых ею людей или места, где она хотела бы находиться, раздели догола, разложили на этом столе, точно это не человек, а кусок мяса, лишили возможности двигаться, подвергли воздействию анестезии; вы собираетесь лишить ее глаз, наградить радостями слепоты после того, как она всю свою жизнь владела даром, недоступным обычному человеку. И вы делаете все это не во имя науки, не ради процветания человечества, даже не из любопытства — вы желаете получить за свою работу деньги. Я считаю, что выражение вашего лица, доктор, оскорбительно. И советую вам сделать все, что в ваших силах, чтобы изменить неблагоприятное впечатление, которое у меня о вас сложилось.