Вячеслав Морочко - Прикосновение Страница 5

Музыкальная канитель опять отодвинулась. А вблизи что-то хрустнуло, просвистело негромко, простучало, осыпалось. И вдруг… появились следы птичьих лапок. Слышалось далеко. Холодный воздух трещал от вороньих споров. Темными кляксами выделялись птицы на чистом снегу. Кто-то скрипел по дорожке. Клубился морозный пар. Раз-другой свистнула на ветру голая липа. Осыпался нежнорозовый иней. В пол-неба горела заря. Алые перья облаков лежали еще среди звезд. С той стороны, откуда вставало солнце, как вступление к чему-то очень серьезному, пульсируя, приближалась захватывающая напряженная музыкальная тема. Так манящая и пугающая жизнь представляется в детстве великим шумом и светом. То было какое-то волшебство. Конин знал, что на самом деле кроме русых вихров и антеннок ушей ничего увидеть не может. И все же он видел, как бледнела заря и появлялся малиновый краешек солнца. Тогда хаос звуков как-будто сорвался, не выдержал, выпустил томившийся в нем чистый голос, несущий в себе нечто словами невыразимое. Конин вдруг понял, что такой музыки вообще быть не может и, узнавая, весь подался вперед. То были ее голос, ее манера смеяться, дышать, смотреть. Вернее не покажешь. С большей любовью не отразишь. Маша оживала перед ним, как чудесное наваждение. Теперь он догадался: все, что звучало до этого было лишь капризом импровизатора, страусиное прятание головы под крыло. Но вот притворство отброшено, и словно ощетинился зверь – все перекрыл, нарастая, истошный вопль. Тревожный, колючий, он впивался в мозг, и в груди на него отзывалась острая боль.

Конин включил встроенный пульт импровизации.

– Остановись! – зарокотал под потолком мощный басовый аккорд. Конин не ожидал, что может создать столько шума. – Возьми себя в руки! – ревело органное многоголосье. И сразу же стало легче дышать.

– Вот чего не хватало, – подумал Иван. – Воздуха.

После короткой приводящей в чувство фуги, в такт с ударами сердца застучала токатта. Она была, как «искусственное дыхание для души». От напряжения стало жарко. И тут русая шапка волос над спинкой кресла исчезла, и музыка оборвалась.

– Хватит! – раздался крик, звонкий, будто настроившийся перекричать только что отгремевшие звуки.

Конин поднялся. У центрального пульта, нажимая кнопки выключения аппаратуры, стоял взлохмаченный человек и стонал: «Довольно! Прошу вас. Не могу больше слушать!» Узнав Конина, он выпрямился и дернул головой, как-будто желая стряхнуть наваждение. На лице его отразился ужас.

– Что с Марией Николаевной? – закричал Конин. Он не мог ни о чем больше думать.

Эдуард опустил голову, но губы его шевелились. Это был стон, означавший: «Ей очень плохо…». Иван с трудом понимал его речь.

– Умоляю! Что у нее?

– Этого нельзя объяснить. Ей постоянно кажется… Нет! Я не могу вам сказать. Фрау Винерт боится, что у Маши не выдержит сердце.

Язык Жемайтиса отличался обилием санскритских фонем. Такой островок – заповедник индоевропейского праязыка сохранился на юге Прибалтики. На нем говорило племя высоких спокойных людей. У Эдуарда все было наоборот: небольшого роста, подвижный, он принадлежал к исключениям, которые лишь подтверждают правила.

– Я хочу ее видеть! – заявил Конин.

– Это ее убьет!

– Неужели я такой страшный?!

– Не в это дело. Простите, я не могу объяснить.

– Но кто же мне объяснит?

Щелкнул динамик внутренней связи.

– Эдуард, если вы еще в музыкальном салоне – это был голос Винерт, – подойдите скорее к нам.

– Иду! – крикнул Жемайтис, срываясь с места. Конин посторонился.

– Что же получается – думал он, – человек развил в себе музыкальное чувство слова, обрел дар поэтической дешифровки, позволяющей понимать любой незнакомый язык, не заглушая его природного аромата сухим переводом. Кажется сделано все, чтобы превратить общение людей в праздник… Почему же здесь оно доставляет мне только страдания?

3

Вернувшись в каюту, Конин взглянул на себя в зеркало.

– Что происходит? Кажется, я такой же смешной, как всегда. Почему от меня шарахаются? – он прикрыл глаза и опустился в кресло, вспомнив, как уже однажды не сумел понять человека и потом не мог себе этого простить.

Это случилось незадолго до выпуска из академии. Утром стало известно распределение, а после обеда он сидел в полупустом кафе, предаваясь мечтам. Назначение было желанным, но, не умея гибко перестраиваться, Конин всякий раз мучительно расставался со всем, к чему привыкал.

Обед подошел к концу, но вставать не хотелось.

На душе было чуточку грустно.

– Каждый стремится к счастью, – рассуждал Конин. – Но чтобы ценили его, жизнь предлагает нам колебания от радости к мукам. Эти качели изматывают, наводят порой на мысль, что человек сам не знает, чего добивается.

Кто-то спросил: «Тут свободно?» Иван кивнул. В кресло напротив, как бычок, пригнув голову, сел молодой человек с большим лбом. Не глядя, нажал кнопку выбора блюд. Сказал: «Назначение получили? Счастливчик! Завидую! Мне еще ждать целый год. Ничего, догоню!» – говорил громко резко, выкатывая глаза. На щеке наливалась кровью великолепная бородавка.

– Не догоните, – покачал головою Конин, подстраиваясь под «шутника». Тот подался вперед через стол. Глядел изподлобья.

– Могу я узнать, какая у вас программа?

Конин подумал: «Милый, до чего ты не кстати со своею „программой!“.» Ответил не очень удачно: «Простите, я не машина, чтобы меня программировали». Бородавка дернулась. А кончики губ опали, как у трагической маски.

– Но жить без программы – то же, что спать!

– Навязался на мою голову! – вздохнул про себя Иван, вслух же сказал: – Ну что вам ответить? Приеду на место, осмотрюсь, разберусь в обстановке, начну работать – вот и вся программа.

– Я не о том! – «шутник» откинулся, положил ногу на ногу. – Невероятно! Люди не понимают элементарных вещей! – бородавка поблекла. Физиономия выражала скорбь.

– Не понимаю, – признался Конин. – О чем, собственно, речь?

– Наивная душа! – шутник сморщился. – Я могу разжевать. Начнем хотя бы с того, что вы не годитесь для нашего дела. Из вас не получится стоющего координатора! – бородавка вопросительно замигала. Камешек брошен – парень ждал не простого ответа, а взрыва.

– Рано судить, – зевнул Конин. – Возможно вы и правы.

«Шутник» навалился на стол.

– Мне вас нисколько не жаль! Таких, как вы, я называю сонными мухами. Вас можно вспугнуть. Но вы улетите на новое место, чтобы и там предаваться дреме. Вы не из тех, кто будит. Вы из тех, кого следует тормошить.

– Разве это имеет значение?

– Он еще спрашивает! Тот, кто тормошит, на десять голов выше. В его руках – лидерство!

– Как вы сказали?

– Лидерство! Есть такое словечко. Теперь оно не в ходу. Но в чем, как не в лидерстве – назначение координатора? Он в курсе всех дел, хотя и не тратит время на добывание сведений. Знания узкого специалиста ему не нужны. Менее обремененному интеллектом всегда легче стать вожаком. Если там, куда вас назначили, уже есть по штату начальник, – ему не до лидерства. Это занятый по горло завхоз. А люди не терпят отсутствия вожака. В любом случае находится кто-нибудь главный. И вот тут без программы не обойтись. Надо быть дьявольски ловким, чтобы предвидеть ходы и парировать козни!

Ивана больше всего восхищала серьезность «шутника», изображавшего какого-то невероятного типа.

– Я так не умею, – подумал Конин и, стараясь не улыбаться, спросил: – «Вожак» – это что-то из времен естественного отбора? Вероятно тогда лидерство что-то давало. Но какие преимущества лидер имеет сегодня?

– Власть!

Спустился «Рог изобилия» и оставил перед «ясноглазым бычком» пакет с заказанной им едой.

– А мне почему-то – признался Конин, – власть представляется невероятной обузой.

– Обузой может быть только ответственность, но власть – никогда! – пояснил шутник, разрывая пакет. В голосе его слышалось превосходство. – Эти две вещи не следует путать! Полная власть означает свободу, а значит, и право совершать бесконтрольные глупости. Но за это надо бороться! Впрочем, вам этого не понять.

Запахло жареными пирожками с мясом. В пакете они выглядели соблазнительно, и Конин подумал, что даже сейчас, уже отобедав, не отказался бы от одного пирожка. Бородавка на щеке парня весело семафорила.

– Я тебя раскусил! – шутник неожиданно перешел на ты. – Ты расплывшееся облако без цвета и запаха. Тебя можно брать голыми руками. Ты будешь терпеть, – шутник соскользнул с кресла и, улыбаясь, приблизился к Конину. – Ну что, бегемотик, не нравится? Или прикидываешься, что не слышишь меня своими свиными ушками? – он потрогал мочку ваниного уха. – Прелесть! Петушиная бородка!

Иван не знал, как вести себя, когда шутники начинают терять чувство меры.

– Оставьте ухо в покое, – попросил он, чувствуя, как напрягаются мышцы и темнеет в глазах.