Воле Шойинка - Сильный род Страница 5

Появляется Эман в халате и «дански» поверх него.

Я хотел поговорить с тобой, когда вернусь, но мое сердце переполнено тяжкой скорбью — твоей и моей, — я не могу молчать. Ты знаешь — мне понадобятся все мои силы, а между тем я чувствую, как они умирают, чувствую, как их убивает печаль. Иногда ее необходимо высказать. А порой мало высказать — надо выплакать. (Повелительным жестом отсылает прислужника.)

Эман. Я ухожу навсегда.

Старик. Ты понимаешь, что говоришь? Наш род — из сильнейших на земле, мой сын. Только сильный род может из года в год уводить по реке Лодку Проклятий — и становиться от этого еще сильнее. Я уводил Зло Уходящих Лет больше двадцати раз — ты знаешь. И надеялся, что ты меня сменишь, сын.

Эман. Омае умерла — и моя жизнь здесь кончена.

Старик. Омае умерла, подарив тебе сына, — и ты считаешь, что твоя жизнь кончена? Я давно уже несу этот груз, Эман. С тех пор как ты ушел, оставив ее здесь, я знал: она умрет, если ты вернешься.

Эман. Отец…

Старик. То же самое было с тобой. И со мной. Женщины обречены погибать, в смертельных муках рождая сильных. Я говорю тебе, сын, мы — сильный род, и ты слышишь это не из уст хвастуна. Мой язык окровавили тяжкие страдания, а губы исчернила мучительная тоска. Двенадцать лет тебя здесь не было, сын, а я любил ее, как родную дочь, и страдал в предвидении горькой потери.

Эман. Зачем? Зачем я вернулся домой? Ведь я ее убил.

Старик. Это было неизбежно. Но теперь ты знаешь, почему я ослаб. Я ждал тебя двенадцать лет, мой сын, с отцовской любовью и отчаянием мудрости. Я, старик, говорю тебе — и ты не должен обижаться, — твоя печаль легка. Она скоро пройдет. Если тебе сейчас здесь грустно — уезжай. Но, успокоившись, ты должен вернуться домой.

Эман. Дело не только в ее смерти, отец.

Старик. А в чем? Скажи мне, я смогу понять.

Эман. Я не был дома двенадцать лет. И очень изменился за это время.

Старик. Говори, я слушаю тебя, мой сын.

Эман. Я не смогу продолжать твое дело, отец. И боюсь, я ничего тебе не смогу объяснить.

Старик. Время — вот все, что тебе нужно, сын. Поживи здесь подольше, и ты вспомнишь свой долг: время разбудит в тебе голос крови.

Эман. Я остался в деревне только из-за Омае. Я не предполагал, что она меня ждет. Я хотел ее увезти, но ты сказал, и я поверил, что это убьет тебя. Я был очень усталым. Омае вселила в меня покой — только поэтому я остался дома. Но теперь меня ничто здесь не удерживает, отец.

Старик. Другие люди надорвутся и умрут, делая дело, предопределенное нам. Это страшное лекарство дает нам силу, потому что мы — сильный род, мой сын, но для других это лекарство окажется ядом. Наше дело — самое важное на земле.

Эман. Это неправда, отец.

Старик. Правда! Голос крови заставит тебя вернуться. Если ты займешься чем-нибудь другим, твоя собственная кровь взбунтуется и убьет тебя. Это так, сын, — я знаю, что говорю.

Эман. В жизни есть другие дела, отец. Великие… но ты не можешь об этом знать. Я не в силах остаться.

Старик. Мне очень тяжко. Ты уходишь, чтоб отдать другим людям то, что издревле и по праву принадлежало нам. И ты превратишь их в самозванцев, мой сын. Ведь они будут вынуждены взяться за дело, которое чуждо им по голосу крови. И их праотцы не смогут им подсказать, как его надо выполнять, это дело. Я уверен — правда на моей стороне. Горькая, но истинная и великая правда.

Эман. И все-таки я должен уйти, отец.

Старик. Что ж… Вызови моего Прислужника. И да помогут мне твои молодые силы в этом моем последнем путешествии. Ты слышал?.. Я сказал это нечаянно, сын. Последнее… но, видимо, так и случится. И все же я пускаюсь в него без страха.

Эман уходит. Через несколько секунд появляется Прислужник.

Прислужник. Лодка готова.

Старик. Я тоже готов.

Несколько секунд он сидит неподвижно. Где-то вдалеке начинают бить барабаны, и Старик — почти незаметным движением — чуть склоняет голову. Двое прислужников вносят маленькую, с углублением в дне лодку, быстро ставят ее на землю рядом со Стариком и поспешно отступают. Старик медленно встает. Прислужник внимательно наблюдает за ним. Затем он делает знак принесшим лодку прислужникам, те подымают ее и надевают Старику на голову. Как только лодка касается его головы, он обеими руками надвигает ее глубже и бросается бежать. Все трое прислужников, немного приотстав, бегут за Стариком. Когда последний из прислужников скрывается, на сцену выскакивает Ороге и сталкивается лицом к лицу с Эманом-Уносчиком. Эман стоит у тех самых кустов, где его застигла только что закончившаяся сцена. Ороге, пораженный странным выражением его лица, оглядывается, чтобы посмотреть, что приковало такое пристальное внимание Эмана. Ничего не увидев, он снова поворачивается к Эману, который в этот момент приходит в себя и замечает Ороге. Несколько секунд они молча смотрят друг другу в глаза. Появляется Ягуна; увидев Эмана, он кричит своим людям: «Ко мне!» — и бросается вперед, но окончательно опомнившийся Эман отпрыгивает и убегает. Ягуна и трое или четверо мужчин мчатся за ним следом. Ороге не двигается — он напряженно о чем-то размышляет.

Ягуна (появляясь снова). Они его обложили со всех сторон, теперь уж ему не удастся уйти.

Ороге. Но и Старый год нам не удастся задержать.

Ягуна. Ты смотрел на него, словно он какой-то дух. Почему ты не кричал?

Ороге. Зато ты кричал. Но это, как видишь, его не остановило.

Ягуна. Не волнуйся. Больше он от нас не уйдет. Но дело принимает скверный оборот. Теперь мало провести его мимо каждого дома. Над деревней повисло слишком много проклятий.

Ороге (не слушая Ягуну). Он что-то видел. Знать бы мне — что?

Ягуна. О чем ты толкуешь?

Ороге. Да-да, так что?

Ягуна. Я говорю, что Зло затопило деревню. От Уносчика потребуется больше обычного.

Ороге. Что ты хочешь этим сказать, Ягуна?

Ягуна. А то ты не понимаешь!

Ороге. Тс-с! Смотри!

Ягуна оборачивается — как раз в тот момент, когда подбежавшая Сунма кинулась на него, — она вцепляется ему в лицо ногтями, словно разъяренная тигрица.

Сунма. Убийца! Что ты с ним сделал? Убийца!

Ягуне приходится бороться изо всех сил, чтобы оторвать от себя Сунму; наконец это ему удается — сокрушительный удар, Сунма падает на колени, и Ягуна бросается вперед, чтобы добить ее.

Ороге (заслоняя Сунму). Опомнись, Ягуна, она же твоя дочь!

Ягуна. Дочь? То-то она ведет себя как дочь! Отойди, дай мне добить эту шлюху!

Ороге. Это грех, Ягуна.

Ягуна. Отойди, не мешай мне!

Ороге. Ты забыл, какая сегодня ночь? Ты забыл — «ни единого деяния во гневе»?

Ягуна. Это я-то забыл? (Проводит ладонью по щеке — на ладони кровь.)

Ороге. Страшная ночь… Что-то нас ждет?

Ягуна. Уйдем, я не могу на нее спокойно смотреть. Моя собственная дочь… из-за какого-то чужака…

Оба уходят. Ифада, прибежавший вместе с Сунмой, но намертво скованный ужасом во время драки, оживает и, приблизившись к Сунме, помогает ей встать на ноги. Сунма, всхлипывая, тоже уходит — ее поддерживает Ифада.

Появляется Эман-Уносчик. Он присутствует — физически — при следующей сцене, но ее участники не видят его.

Омае, девочка лет четырнадцати, останавливается около маленькой тростниковой хижины и, внимательно осмотревшись — нет ли кого-нибудь поблизости, — кричит, прижав рот к щелке в стене хижины.

Омае. Эман!

Эман. Кто там?

Омае. Это я, Омае.

Эман. Как ты посмела сюда прийти?

Изнутри хижины в щелку между тростниковыми стеблями просовываются две руки. Видно лицо Эмана-мальчика — ему, как и девочке, лет четырнадцать.

Уходи! Ты хочешь, чтоб я попал в беду?

Омае. В беду? Из-за чего?

Эман. Из-за тебя. Убирайся.

Омае. Но я пришла тебя проведать, Эман.

Эман. Ты оглохла? Я же тебе сказал — убирайся.

Омае. Сейчас. Только выйди.

Эман. Что-что?

Омае. Выйди. На минутку.

Эман. Ты рехнулась, Омае?

Омае (садясь на землю). Ладно. Раз ты не хочешь выполнить мою просьбу, я посижу здесь и подожду твоего Наставника.

Эман (видно, что он разъярен, однако сдерживается; его голова исчезает, и через минуту он выходит из-за хижины). Что за дьявол в тебя вселился, Омае?

Омае. И никакой не дьявол. Я хочу тебя видеть.

Эман (передразнивая ее). «Никакой не дьявол. Я хочу тебя видеть». Пойми, здесь тебе не берег речки, где можно насмехаться над невинными людьми.

Омае (застенчиво). Ты не рад меня видеть?

Эман. Нисколько.

Омае. Почему?

Эман. Почему? И ты еще смеешь меня спрашивать?! Да потому, что ты самая опасная из женщин. Ах да, ты ничего об этом не знаешь. Нам не разрешается видеться с женщинами — ни с какими. А с самыми опасными — и подавно. Уходи, пока не случилось беды.