Самит Алиев - Курьи рожки Страница 5

— Подавись. (Сашка разозлился).

— (звук зажигаемых спичек).

— А спасибо, скот?

— Босого х…я, а не благодарность. Рот открой, пи пи охота. Гы гы!

— Спички брось.

— На. Нет, Саш, не «на», а подавись. Богазунда галсын, элюндя янсын.

— Мехир спит?

— А ты как думал?

— Может разбудим?

— Ага. И что все вместе делать будем?

— Давай разбудим, а там видно будет. А то непорядок, он спит, а мы нет.

— Правильно, чтоб всё по честному, по товарищески. Мехир, дур, давай, вставай, подъем. Дур, емяй гялди, Сакуранын бабасы гойун кясди.

— Ня ди, э? (опухшее от злости, сна, и пьянства лицо приподнимается над подушкой)

— Хеч, деирям, Саша ераз чыхды.

— Бясдир бу гичд…х зарафатуву.

— Хятрювя дяйди?

— Бяли.

— Си…мяки.

— Самит, дуруб бохарам сяни, сорам мейдювю си…м.

— Дири ола ола гё…ун чатмаз?

Вместе шепотом кричим: «Мехир, ераз, дур да, сизинкиляри говурлар». Маневр будит практически всех, кроме Мехира, его кровать почему-то дрожит.

— Саш, он, кажется, дрочит.

Мехир просыпается, и злобно шипит: «Озюн дрочишсан»

— А, мян эля билдим, ки, атырсан, сян ися хорылдиирсан. Дэ да бя.

— Инсафуз йохдур? Сабах поста гедириг.

— Гед дя. Мян комисованныям. Сашка — увольтов (Почему увольтов? А Мехир сам его так прозвал, фамилия Сашкина — Войтов, вот и попал к остроумцам, развели смехуёчки, долго так извращались, Увольтов, Дебильтов, 220вольтов, и т. д.).

Обмен любезностями продолжается до тех пор, пока не появляется дневальный, и робко так, можно даже сказать, вежливо просит нас заткнуться. В дневального летит ботинок (по-моему, эта сука…нет, ботинок не мой, а значить, и не сука, а совсем даже достойный человек и хороший товарищ). Дневальный исчезает, так как получать люлей ему явно не охота, к чему Мехир проявляет явную склонность. Нет, мне положительно это надоело, в том смысле, что клал я на беседы такие, ну их, спать пора, подъем через пару часов.

Да, сидим мы на продуктовом складе, я запустил лапу в мешок с горохом, жую его сырьем, а другой рукой нащупал мешок с сахарным песком, и его, милого, в пасть отправляю. А вкусно было, очень даже ничего. Ну, не рыба по-монастырски, но все же. Нельзя быть привередой. И подошел ко мне Акпер, парнишка одного призыва со мной, доооолго так глядел на меня, слегка склонив голову набок, с жалостью на меня поглядывал, мол, окончательно спятил Самит, крыша едет не спеша, тихо шифером (да, о нем, о шифере, чуть позже, он заслуживает отдельного рассказа) шурша, и спросил, все ли со мной в порядке, не плохо ли мне, и не вижу ли я вокруг себя маленьких зеленых человечков? А если нет, то с чего я этим подножным кормом питаюсь? И трудно ли жевать? А глотать как? Я прервал его изощрения в остроумии тем, что предложил заткнуться, и попробовать на вкус самому, а потом уж Милли Меджлис разводить. Акпер недоверчиво поглядел на мен, попросил разжать ладони (подвох подозревал!) и показать, вправду ли я горох с сахарным песком жую, а потом, сперва с опаской, но с каждой новой жменей все смелее и смелее, начал отправлять эту смесь в рот. Задумчиво пожевал, поглядел на меня, поглядел на мешки и сказал: «Пис дейл. Яхшидыр». После чего сделал паузу, и добавил: «Гойун олсайдуг, лап лязятти оларды». Такая вот реакция. Делай потом людям хорошее, угощай их горохом с сахаром. Вот оно как.

Да, насчет французской революции. Вызывает меня как-то замполит, и говорит, речет, так сказать, мол, ты, Алиев, в институтах учился (?), грамотный, так подыми уровень своих товарищей, политзанятия проведи, чтоб не хуже других частей, да всё как у людей, а за это… ну… может быть отпуск дам. Поедешь домой, искупаешься по человечески (в оригинале это прозвучало как «адам кими», на что я мысленно ответил, «хейван атондыр, чянаб капитан», ведь втемяшили мне в голову отцы командиры, ой втемяшили, да и не только мне, ту простую истину солдатскую, что «тебя здесь назовут неряхой, попрут достоинство и честь, а ты пошлешь их в мыслях на х…й, и по привычке гаркнешь „есть!“»). Вот я и гаркнул. И как всякий смертный, решил из этого извлечь как можно больше пользы, раз уж все равно этой х…й заниматься придется, попробуй откажи. Да, да. Прежде всего, я стал шевелить мозгами, как бы мне к этому делу дружков приспособить, ведь не годиться одному тащиться, может Мехира взять, чтоб книжки, газеты да конспекты (!) за мной таскал, а? Или, чтоб Сашка стоя рядом, с «мамедом», зажатым в лапе, в ходе «лекции» изображал собою прогрессивную деятельность славного сына азербайджанского народа в деле укрепления его же, народа, в смысле, благосостояния и независимости? Но вот незадача, о чем же вещать то? Идеологический вакуум опосля развала СССР не позволял мне рассуждать о том, о чем рассуждали когда-то отцы и деды (свято место стало пусто, все народы встали раком, 6-й флот США уже не угрожал безопасности ГДР, да и ГДР посыпалась к чертям, и вышеупомянутую пустоту стали спешно заполнять суррогатом, вроде того, о котором вещал замкомроты на одном из предыдущих политзанятий. Речь он толкал о том, что, мол, как Главком прикажет, все, как один, и т. д., и т. п., на врага, парам-тарам, тарам-парам. Здоровенный, под два метра ростом Сабухи выразился в том смысле, что он им, армяшкам, уши поотрезает, на что замкомроты ответствовал, мол, нет, этим, дескать, Рахимы Газиевы занимались, а у нас — цивилизация и женевские конвенции, строго-настрого запрещающие армяшкам уши резать, а тихий и безответный Сеймур, по глупости да простоте душевной, а может и по вере в демократию, возьми и спроси, за что ж тогда его, Рахима, упаковали-то, ежели он ворогу ухи отрывал? Что тут началось! Базару-то было! Дым коромыслом, децибелы ведрами. Шум, гам, вопли, угрозы. В общем, весело, мило и сердито. В храме Идеологии поселились Черти Пустоты, и ни обедни там больше не служат, ни хутб не читают, а если и служат, то только святого Сикария, что ни католикам, ни православным не годится, а мусульманам и подавно не надо). Короче говоря, загнали ребят в «ленкомнату» (Ленин помер, СССР развалился, коммунисты сделали себе гименопластику, прикинулись, значить, целочками, старички поменяли значки, раз последняя сласть — власть, а ленкомната стоит себе, и ничего ей не сделалось. Как впрочем, и губа. Тоже стоит, причем там же, где стояла при Советской власти, то бишь, при историческом материализме. Её режимы не е…ут. Хоть Эльчибей, хоть тот, кто всех мудрей, белей, старей, хитрей, и т. д, и т. п. Да, да, стоят столы дубовые (вру, как докладчики из Совета Европы по Азербайджану, ни хрена не дубовые), сидят дубы здоровые, и хари без понятия — идут политзанятия). Да, но тут-то меня и осенило, и это озарение имело следствием пренеприятный разговор с майором Ахадовым. Что ж мне делать то? Я насчет тематики. Если в соответствии с веяниями времени, оды на тему «Ура, ура, в ж…е дыра, ики дёвлят, бир миллят, Гейдар Алиев и Вооруженные Силы, Гейдар Алиев и Азербайджанская Филология, он же и развитие сельского хозяйства опосля второго пришествия, он и мы, мы до него, а вот про него до нас — не стоит, так и посадить могут», ну, вы, наверное, всё поняли, так во первых, на душе ж потом противно будет, и кроме того, поглядев на физии сослуживцев, мне в душу вкрались резонные сомнения на счет того, сможет ли народ «мёхтярям» от «гё…ярян» отличить, иди потом доказывай, что не Расул Гулиев. Так я и ступил на скользкий и неблагодарный путь вещателя о правах человека, того самого, у которого обязанностей, помимо прав, хоть отбавляй. Да, вот и взял балбес Ганиев сии тезисы в качестве аргументов при споре с прапором по поводу его (Ганиева, то есть) назначения во внеочередной наряд. Да, да. Встал, знаете ли, в позу, и заверещал: «Мян азярбайджан республикасыныны аскяриям, мяним хюгугларым вар, хаиш эдирям мяня тязиг гёстярмяин, вя шяхсиятимя тохунмайын, джанаб гизир». Прапорщик вполне резонно (для прапорщика, разумеется) выразился в том смысле, что, мол, «хюгуг си…н ики вагон гялиб», и не х…й тут права качать, сказано, наряд, значить, наряд, и вообще, отставить пи…ж, и вопиющее нарушение воинской дисциплины. Да, кстати, Ганиев, а от кого ты этих опасных сказок наслушался? Чего? От Алиева? От какого?! А, от этого… Он чего, совсем? Так, так, подать его сюда! Подали. То есть, сам пришел. Куда ж деваться? Пришел майор, устроил мне грандиозный втык, разнос, короче, потом откричался, сел, вздохнул, и сказал: так, отложим погоны, сейчас я не майор, а ты не рядовой. Запомни, Алиев, время не то, чтоб об этом болтать, зажопят, я помочь не смогу, черт знает что пришьют, и никому ж ни хрена не докажешь. Понял? Так точно! Все, считай себя освобожденным от проведения политзанятий, ясно? А с замполитом я сам поговорю. Ты же ему на глаза старайся не попадаться. Ясно, говорю? Теперь пошел вон! Три наряда! Есть! Я отдал честь, развернулся, и строевым шагом вышел из кабинета (кабинетом это можно было назвать с большой натяжкой, ни телефона приличного, ни портрета). Значить, не кабинет. Ошибочка вышла.