Владимир Топилин - Остров Тайна Страница 5

– Тётечка! Давайте я вам помогу!..

От неожиданности женщина едва не выронила ведро:

– Ты коровку, деточка, доить умеешь?!

– Умею, тётечка!

– А ну, покажи, как ты это делаешь!

Девочка присела с подойником, потянула за соски. И правда умеет! Матрёна всё же забрала подойник, отстранила Машу.

Свекровь и невестка выгнали скот на луга, вернувшись, начали цедить молоко. Маша проворно помогает, моет пустые вёдра. Потом пошла во двор за дровами, растопила летнюю печь, нагрела воды, навела порядок на кухне. Женщины с удивлением смотрят: кроха, едва над веником видно, а в руках любая работа кипит!

– А сколько же тебе лет-то, деточка? – поинтересовалась бабка Глафира.

– Не знаю, бабушка. Когда тятя был, говорил, что мне шесть годиков. А сейчас тяти нет, так и не знаю… – просто ответила та, помогая собирать на стол.

Женщины переглянулись между собой, перекрестились. Михаила Прохорова посадили год назад. Значит, сейчас его дочурке семь лет.

На печи запарилась вкусная овсяная каша с мясом. По берестяным кружкам разлито тёплое, парное молоко. Ржаной хлеб – вволю, кто сколько захочет. В глиняных чашках сметана и сливочное масло. У хороших хозяев еда на первом месте! А как иначе? Не полопаешь, не потопаешь!

Мельниковы собрались на завтрак. Во главе стола – Никифор Иванович. По правую руку – Матрёна Захаровна, бабушка Глафира, дочь Анна, невестка Анастасия. С левой стороны сели сыновья Степан и Владимир. За ними заняли лавку дети Степана и Насти: семилетний Ваня, пятилетний Максим и трёхлетний Витя. Потом дети Анны: тринадцатилетняя Таня и девятилетняя Катя. Каждый знал своё место. Машу посадили в торец стола, напротив Никифора. После короткой заутрени все молча приступили к завтраку.

Удивлённые неожиданным появлением девочки, дети осматривали гостью. Спросить о чём-то за столом во время трапезы они не имели права. Мельниковы жили по строгим законам, по православным обычаям.

Новое утро окропило холодными слезами росы пожухлую траву. Чистое солнце над распадком стянуло с мельничного пруда одеяло тумана. Вершины хвойных деревьев проткнули линию горизонта острыми, древнерыцарскими пиками. Первый иней посеребрил покатые горы. Покраснели, словно смущённые невесты, кудрявые рябины, пожелтели медовыми сотами стройные берёзки. В Гремучую долину пришла осень.

На стеклянной поверхности пруда плавают раздобревшие крякаши. Старая мать-утка готовит выросших утят к перелёту. Семь окрепших тугими крыльями детёнышей под командой сердобольной мамаши взлетают, набирая высоту, делают над прудом несколько кругов и опять падают на воду.

Много лет семья кряковых уток гнездится в прибрежных камышах мельничного пруда. Завидное постоянство определено спокойной и сытной жизнью. Не трогают Мельниковы диких уток, наоборот, охраняют. Еды и так хватает. Этим пользуется кряква, выращивая в одном гнезде по восемь – десять утят. Так происходит из года в год.

Нарядный селезень-отец живёт по соседству. Испытывая гордость за потомство, ревнивый папаша показательно ворчит на уток, предупреждает об опасности. Если же он молчит – значит, нечего бояться.

Сегодня утром на пруду всё как обычно. Срываются с водной глади и падают назад дикие утки. Свист крыльев и кряканье разносится далеко вокруг. Сородичам по перу вторят домашние водоплавающие птицы. На угорье бряцают боталами дойные коровы. На лугу пасётся лошадь. Сзывая к себе куриц, горланит пёстрый петух. В глубине двора звенят цепями сторожевые собаки. Хлопают входные двери дома. Тут и там слышны голоса людей. На мельничной заимке начался обычный, трудовой день.

Большое хозяйство у Мельниковых. Добротный, двухэтажный, крытый железом кедровый дом может вместить в себя на постоянное проживание двадцать человек. Длинные амбары под муку и зерно, просторная конюшня на десять лошадей, стайка для коров и бычков, столярная мастерская, небольшая кузница, скорняжный цех – всё говорит о том, что здесь живут хорошие хозяева. Все помещения и пристройки сделаны прочно, на века, с заботой о будущем поколении, которое будет нести с поднятой головой уважаемую фамилию знаменитых предков-переселенцев.

Давно пришли Мельниковы в Сибирь. Чуть более ста лет прошло с тех пор, как бежали от кабалы да крепостного права два брата с женами. Как-то обосновавшись на новых землях, они с горем пополам перезимовали до весны в утлой землянке, а по лету, к осени, срубили первый тёплый дом. Недостатка в лесе, земле, воде и воле не было. Бери, сколько хочешь! Делай что хочешь! Никто тебе не указ.

За несколько лет обжились братья основательно. Тайгу под поля да покосы раскорчевали. Построили амбары и теплые пригоны. Скот развели, зажили сытно. А только думку свою ни на миг не оставляли. Каждый день мечтой жили – соорудить свою водяную мельницу, наподобие той, что была у помещика Скороходова в Самарской губернии. Для этой цели изначально избрали место на некотором удалении от деревни по Гремучему ключу, который должен был своим течением крутить мельничное колесо.

Не сразу всё легко далось. Много лет прошло, пока пруд засыпали земляным отвалом, подвели воду, соорудили колесо, вытесали из камней жернова. Лишь на девятый год после переселения братья получили первую муку, благодаря чему приобрели известность в качестве первых мельников на всю округу. На этом и фамилию за собой закрепили – Мельниковы.

Три поколения с тех пор сменилось. Те уважаемые переселенцы, братья Иван и Захар, деды Никифора Ивановича, похоронены на пригорке за прудом. За сто лет на фамильном кладбище набралось двадцать три креста.

Целый век с ближайшей округи к знаменитой семье крестьяне везли молоть зерно на муку. Никому мельники не отказывали, свою работу выполняли качественно. Ни один человек в обиде не остался. Крестьянин Гордеев, смеясь в бороду, спрашивал:

– Что ж то вы, Никифор Иваныч, за пуд отжабленной муки две копейки берёте?! Ныне купец Коробков из Минусинска пятак с мужика требует!

– А мне много не надо, – спокойно отвечает старший Мельников. – Что с простого мужика драть? У купца Коробкова оборот большой, пароход свой, дом в Петербурге каменный. Ему надо хозяйство содержать. А что до меня, так лишь бы керосин был и масло в передаче, чтобы жернова крутились.

И крутились жернова водяной мельницы у потомков крепостных переселенцев Мельниковых сто лет! Кто знает, сколько бы так продолжалось, если бы в государстве Российском смута не образовалась. Жили не тужили! Никому не мешали, ни у кого не просили. Воровать не ходили, убийцами не были. Однако в одночасье в глаза новой власти в немилость попали, потому что досыта ели и ни в чём не нуждались.

Сидят мужчины после завтрака на лавочке у пруда, любуются, как дикий селезень пёрышки чистит. Молчит Никифор Иванович. Молчат Степан и Владимир, стараясь не мешать отцу. Погожий день несёт угоду в работе, пшеница колосится. Тугая рожь к земле клонится. Два больших поля на угорье с хлебами стоят, пора убирать. Время позволяет, возможность есть. Да руки у мужиков не поднимаются. Зачем запрягать лошадь в косилку, жать колосья, молотить и веять зерно, молоть его в муку, если завтра всё отберут?!

Не понимают они политики наступившей жизни. Не желают понимать. Всё, к чему стремились, трудом да горбом наживали, новая власть отбирает. И кто её представители?! Ванька да Петька Бродниковы? Из года в год они в работники нанимались и слёзно просили:

– Дядя Никифор! Возьмите нас! Хорошо работать будем!

Никто из деревенских мужиков не хотел брать таких помощников, потому как слыли парни изрядными лодырями и ворами. Каждому хозяину чем-нибудь убыток принесли. У Мельниковых тоже проблемы из-за них был каждый год. Один раз скирду с сеном на двадцать возов сожгли от самокрутки. В другой год Ванька на мельнице на подаче стоял, зерно в жернова засыпал, уснул на тёплых мешках, проворонил время. От холостого оборота и перегрева нижний жернов лопнул на четыре части, пришлось новый из камня вырезать, на что ушло много времени, сил и средств.

А как муку воровали и по ручью плавили?! Додумались наглецы мешки с мукой с мельницы в воду бросать. Мука легкая, не тонет. Сверху мокрой коркой возьмется, а внутри остаётся сухая. Бросит Ванька в Гремучий ручей мешок с мукой, тот плывёт вниз по течению. А там, возле деревни, его караулит Петька. Выловит, пересыплет в кустах и вечером домой тащит. Сколько мешков уплыло, Мельниковым остаётся только догадываться.

Когда поймали на «мокром деле», Никифор Иванович поклялся больше никогда не брать их в работники, но другой весной нарушил своё обещание. Добрый и быстро отходчивый характер у хозяина мельницы. Жалко бедолаг, думал, пропадут без его помощи. Однако не пропали.

Перемена власти сделала бездельников героями. В избёнке с прогнившей крышей – две чурки для сидения, нары на двоих, на столе железная чашка. Если кто-нибудь увидит, в каких условиях жили лодыри, не поверят: разве можно так существовать?