Николас Спаркс - Дорогой Джон Страница 5

Еще я много читал. В армии хватает времени для чтения; книги ходили по всей казарме, пока обложки вконец не истреплются; перечитав все, я шел в библиотеку. Только не подумайте, что я заделался ботаником — я не увлекался Чосером, Прустом, Достоевским и другими давно умершими гениями. В основном читал детективы, триллеры, романы Стивена Кинга и пристрастился к Карлу Хайасену — язык его произведений отличался особой легкостью и юмором. Замечу в скобках — если бы эти книги читали в школах на уроках английского, мировая популярность американских авторов заметно возросла бы.

В отличие от большинства товарищей я сторонился женщин. Странно, правда? Лучшие молодые годы, занятие, стимулирующее выработку тестостерона, — что может быть естественнее, чем разрядить напряжение с помощью женщины? Но это было не для меня. Некоторые из наших встречались и даже женились на местных, когда мы стояли в Вюрцбурге, но я имел возможность убедиться, что эти браки редко оказывались прочными. С военными вообще трудно в смысле совместной жизни — поверьте, я наслушался о разводах, — и хотя не возражал бы против общества какой-нибудь особенной девчонки, мне такие не попадались. Тони этого в упор не понимал.

— Ну составь ты мне компанию! — умолял он. — Никогда тебя не допросишься!

— Нет настроения.

— Как это — нет? Сабина клялась, что ее подружка — красавица. Высокая блондинка и любит текилу.

— Возьми с собой Дона. Он всегда готов.

— Кастелоу? Обойдется. Сабина его терпеть не может Я промолчал.

— Пошли, развеемся немного!

Я покачал головой, думая, что скорее соглашусь сидеть в одиночестве, чем снова подамся в прежние охламоны, но тут же в голову пришла мысль, не суждено ли и мне долгие годы жить монахом а-ля папаша.

Зная, что меня не переубедить, Тони не скрыл своего отвращения, бросив по пути к выходу:

— Иногда я тебя просто не понимаю!

В аэропорту отец меня сперва не узнал и даже подскочил, когда я тронул его за плечо. Папа оказался меньше ростом и худее, чем я запомнил. Вместо объятий он пожал мне руку и осведомился, как прошел полет. Ни один из нас не знал, что еще говорить, и мы пошли из терминала к машине. Знакомая обстановка казалась чужой и непривычной, и я ощутил какое-то нетерпеливое раздражение, совсем как в прошлый отпуск. Запихивая сумку в багажник, я заметил на бампере доисторического «форда-эскорт» стикер с надписью «Поддержим наши войска!». Не знаю, как в действительности к этому относился отец, но мне было приятно увидеть этот слоган.

Дома я сложил вещи в своей старой комнате, где все было на привычных местах, включая пыльные трофеи на полке и припрятанную полупустую бутылку «Дикой индейки» в выдвижном ящике с бельем. Остальной интерьер тоже не претерпел ни малейших изменений: диван в гостиной по-прежнему был накрыт одеялом, ядовито-зеленый холодильник не сочетался ни с чем на кухне, и телевизор кое-как ловил все те же четыре канала. Папа варил спагетти. В пятницу всегда были макароны. За ужином я попытался завязать разговор.

— Приятно все-таки вернуться под родной кров, — начал я.

Улыбка отца была мимолетной.

— Хорошо, — сказал он, отпил молока — за ужином мы всегда пили молоко — и сосредоточенно уткнулся в свою тарелку.

— Помнишь Тони? — продолжал я. — Кажется, я о нем писал? Так вот тебе новость — он влюбился. Ее зовут Сабина, и у нее шестилетняя дочь. Я говорил ему, что это не самый удачный вариант, но он и слушать ничего не хочет.

Папа тщательно трусил пармезан на свои макароны, стараясь ровно распределить сыр по спагетти, не пропустив ни сантиметра.

— О! — сказал он. — О'кей.

После этого мы молчали. Я поел. Выпил молока. Еще поел. На стене тикали часы.

— Небось радуешься, что в этом году пойдешь на пенсию? — предположил я. — Только подумай, будешь путешествовать, увидишь мир…

Я едва не сказал, чтобы он приехал навестить меня в Германии, но вовремя остановился. Я знал, что отец не поедет, и не хотел ставить его в неловкое положение. Мы одновременно накручивали спагетти на вилки, пока отец обдумывал ответ.

— Я не знаю, — сказал он наконец.

Я бросил попытки его разговорить, и остаток ужина единственными звуками, раздававшимися в кухне, было звяканье вилок о тарелки. Доев спагетти, мы разошлись по разным комнатам. Порядком устав с дороги, я завалился спать и просыпался каждый час, как привык на базе. К тому времени, как я встал утром, папа уже ушел на работу. Я поел, почитал газету, безуспешно попытался дозвониться приятелю, затем извлек из гаража свою доску для серфинга и поплелся на пляж. Волны были низкие, но мне было все равно — я не катался на доске три года и сперва был неуклюж, невольно жалея, что наша военная база расположена не на побережье.

Это было начало июня 2000 года. Погода установилась жаркая, и морская вода приятно освежала. Балансируя на волночках, с моего наблюдательного пункта на доске я видел, как народ перетаскивает вещи в летние домики на дюнах. Как я уже говорил, Райтсвилл-Бич всегда переполнен семьями, снимающими коттеджи на неделю-две, но иногда сюда приезжают студенты из Чапел-Хилла или Роли. Меня интересовали как раз последние. Позади одного из домов у пирса группа молодых девушек в бикини занимала места на деревянном настиле. Некоторое время я наблюдал за ними оценивающим взглядом, но затем поймал следующую волну и остаток дня провел, забыв обо всем, кроме моего маленького водного мира.

Я подумывал сходить по старой памяти в «Лерой», но рассудил, что на этом фронте без перемен, поэтому купил бутылку пива в киоске на углу и уселся на пирсе любоваться солнечным закатом. Большинство удивших с пирса рыбаков уже ушли, а немногие оставшиеся разбирали улов, выбрасывая в воду то, что похуже. Через некоторое время океан из свинцово-серого стал огненно-оранжевым, затем желтым. В бурунах за пирсом я видел, как пеликаны катаются на спинах дельфинов, игравших в волнах. Я знал, что сегодня первая ночь полнолуния — боевой опыт учит подмечать такие вещи почти бессознательно. Я бездумно смотрел вокруг, отпустив мысли на волю и предоставив им бродить где хочется. Поверьте мне, романтическое знакомство было последним, о чем я тогда думал.

В этот момент я и заметил ее — она шла по пирсу. Вернее, по пирсу шли две девушки: высокая тонкая блондинка и красивая брюнетка, обе моложе меня. Студентки, решил я. Девушки были в шортах и майках, а брюнетка несла большую вязаную сумку — из тех, которые люди берут с собой, когда собираются провести на пляже несколько часов с детьми.

— Привет, — сказал я, когда они подошли близко. Заигрывать я явно разучился — ответа можно было не ждать.

Блондинка подтвердила правоту моих предположений, саркастически покосившись на лежавшую рядом доску для серфинга и пиво у меня в руке. Однако брюнетка меня удивила.

— Привет, незнакомец, — отозвалась она с улыбкой и показала на доску: — Надеюсь, волны сегодня были хорошие?

Вопрос застал меня врасплох — в голосе говорившей звучала неожиданная доброта. Они с подругой прошли до конца пирса, и я не отрываясь смотрел, как брюнетка облокотилась на перила. Я поколебался, не подойти ли толком представиться, но решил не подходить. Они были не в моем вкусе. Вернее, это я был героем не их романа. И я отпил хороший длинный глоток из бутылки, решив девиц игнорировать.

Решать я мог сколько угодно, но мой взгляд то и дело сам собой возвращался к брюнетке. Я пытался не слушать, о чем они говорили, но у блондинки оказался на редкость пронзительный голос. Она без умолку трещала о каком-то парне по имени Брэд, и как сильно она его любит, и что их университетский женский клуб лучший в Северной Каролине, и что вечеринка по случаю окончания курса удалась на славу, и что брюнетка должна непременно присоединиться к ним в следующем году, и что многие ее подруги путаются с самыми скверными мальчиками из общежития, а одна даже забеременела и сама виновата, ибо ее предупреждали. Брюнетка говорила мало — я даже не понял, забавляется она или тяготится беседой, но иногда она смеялась, и в ее голосе мне снова чудилось нечто дружеское и понимающее, вызывающее мысли о возвращении домой, что, разумеется, не имело никакого смысла. Отставляя пустую бутылку, я заметил, что сумку брюнетка пристроила на перила.

Они стояли там минут десять, прежде чем на пирсе появились два парня — тоже студенты, как я решил, — в оранжевой и розовой рубашках-лакоста навыпуск поверх бермудов и с открытыми бутылками пива в руках. У меня мелькнула мысль, что это наверняка Брэд, о котором говорила блондинка, и его приятель. Приближаясь, они перешли на бесшумный скрад, желая напугать девушек. Я так и ждал, что после краткого взрыва удивления, дополненного визгом и парой шлепков по рукам, вся компания отправится с пирса на поиски развлечений, смеясь, хихикая и занимаясь всем, чем занимаются студенческие парочки.