Алина Знаменская - Вероника Страница 5

Волосы распустили и приподняли с боков. Юлия Юрьевна отошла, придирчиво осмотрела свое творение и удовлетворенно кивнула головой. Но сказать ничего не успела — в кабинет влетела стая девочек, все завертелось, закрутилось, Юлию Юрьевну окружили со всех сторон. Потом их всех повели на сцену репетировать, они ходили под музыку, смеялись за кулисами непонятно чему, а когда кто-то крикнул:

«Спортсмены приехали!» — девчонки дружно завизжали и рванули белой стаей наверх, на второй этаж, где, перевесившись через перила, стали смотреть вниз.

В клуб входили ребята. Они внесли с собой грубоватый мальчишеский шумок и вместе с тем красоту хорошо тренированных тел. Девчонки притихли. За кулисами все смешались — и награждаемые, и награждающие. Ника держала в руках, большой кубок. Пальцы от холодного металла леденели, а зубы того и гляди могли сорваться выстукивать дробь.

— Замерзла, Белоснежка? Давай подержу.

Ника не сразу поняла, что обращаются к ней. Никто и никогда, даже в шутку, не давал ей столь ласковых прозвищ. Она обернулась — прямо на нее смотрел темноволосый парень, показавшийся ей высоким, поскольку пришлось смотреть на него снизу вверх. В темноте отчаянно сверкали белки его глаз и белозубая улыбка. Он протянул руки и забрал у нее тяжелый кубок. От неожиданности, непонятного стыда Ника мучительно покраснела. До слез. За кулисами было слишком темно, чтобы он разглядел это. Почему — Белоснежка? Из-за платья, конечно. Они все тут Белоснежки. И все же что-то включилось внутри.

Ей стало тепло, а когда он сбросил с плеч и отдал ей свою олимпийку, ей стало даже жарко. Щеки горели, и она ничего не могла с этим поделать.

— Становись сюда, подальше от двери. Тебя как зовут?

— Ника…

— Вот это да! Мы почти тезки. Ты — Ника, а я — Николай.

От его куртки пахло чем-то… Ника чувствовала, как голова кружится от этого волнующего, немного страшного, но такого притягательного запаха, от разговора с этим мальчиком, которого вполне можно назвать парнем, потому что он наверняка учится классе в девятом, а может, и в десятом, от такого яркого, оживленного блеска его глаз, от приглушенного голоса, нисколько не грубого, а, наоборот, бархатистого и ровного.

— Николай… — как эхо повторила Ника, кутаясь в его олимпийку.

Простое русское имя Коля сразу представилось ей необычным. Мягкое, без единого твердого звука, оно должно было отражать внутреннюю сущность этого мальчика. Ника с готовностью наделила его всеми приятными качествами: мягкостью, галантностью, добротой. Он уже казался ей верхом совершенства. Она грелась о звук его голоса, охотно смеялась его шуткам.

Они чуть не пропустили свой выход на сцену. Тренер зашикал на них в темноте кулис, кто-то из девочек потащил Нику к сцене. Она прижала к себе тяжелый кубок, уже не такой холодный — он хранил тепло Колиных рук.

Ведущий что-то громко вещал в микрофон. Заиграли туш. Нику кто-то подтолкнул на сцену. Оказавшись после полутьмы закулисья в нестерпимо ярком свете софитов, Ника зажмурилась и не смогла сообразить, куда ей идти. Когда глаза освоились на свету, она заметила спасительный знак — осторожный взмах руки и следом разглядела знакомое улыбчивое лицо. Коля!

Ободренная его улыбкой, Ника шагнула навстречу. Коля поднял кубок высоко над головой. Все ему аплодировали, и Нике тоже.

Потом был концерт. Спортсмены спустились в зал, а девочек позвали переодеваться. Ника выбежала в фойе и с разбега остановилась, чуть не вписавшись в зеркало. Ей в глаза бросилась… Белоснежка!

Разгоревшиеся от возбуждения глаза, щеки, пылающие румянцем, волнами спадающие каштановые волосы и, конечно, платье — белое воздушное платье…

Ника не верила глазам — это она!

Девочка взлетела на второй этаж, легко пробежала по коридору, закружилась у последнего окна и пошла назад, высоко поднимая голову, стараясь держать спину прямо. Так, как их учили на репетиции.

Она не понимала, что с ней происходит. Ей хотелось кричать, прыгать, петь, и в то же время она легко сохраняла это внешнее медлительное спокойствие, любуясь своим отражением в настенных зеркалах.

— Ну как, понравилось? — улыбнулась ей Юлия Юрьевна. Ника закивала в ответ. — Теперь переодевайся поскорей и беги смотреть концерт.

Ника с сожалением рассталась с белым платьем и туфлями, натянула школьную форму и отправилась вниз. Она протиснулась в переполненный зал и сразу же нашла его глазами. Коля стоял у самой сцены. Его коротко стриженный затылок, олимпийка с зелеными полосками — все показалось Нике своим, давно знакомым, близким. Сердце ее почему-то сжалось и быстро застучало. Будто запрыгало по ступенькам. Подойти поближе не представлялось возможным, но ей было приятно и отсюда трогать взглядом его затылок. Потом Нику оттеснили к выходу и ведущий объявил антракт. Толпа вынесла ее в фойе, и она снова увидела себя в зеркале. В клубе «Шахтер» было слишком много зеркал… Ей в глаза бросилось неумолимо все сразу: и наскоро зашитая коленка, и фартук со старой подпалиной от утюга, и стоптанные туфли весьма приблизительного рыже-бурого цвета. Кровь прихлынула к голове. Боясь оглянуться, Ника сорвалась с места и помчалась прочь из клуба — мимо длинного «Икаруса», доставлявшего к ним спортсменов, мимо магазина, желтых двухэтажных домишек.

Дома никого не оказалось. Ника влетела в свою комнату и распахнула шкаф. Платье с разными пуговицами, брюки, которые всегда были несколько широковаты, и Нике приходилось утягивать их ремнем, выгоревший на солнце спортивный костюм. Никогда раньше она не обращала внимания, как одета. Частенько ей приходилось покупать одежду самостоятельно или же с одной из теток. Тем походы с племянницей по магазинам были в тягость, они брали все приблизительно, на вырост, уверяя отца, что так практичнее. У Ники и мыслей не возникало спорить с ними. В тот год, когда с матерью случилась беда (она вдруг враз ослепла, дома, посреди бела дня, без видимой причины), Ника перестала принадлежать себе. Она стала дополнением матери. Ее глазами, руками, ногами. Хотя прежде всего, конечно, глазами.

Особенно запомнился первый приготовленный самостоятельно обед. Ей тогда только сравнялось восемь.

— Бери большую кастрюлю и наливай воду.

Кран открыт, вода резво льется в большую синюю кастрюлю.

— Налила?

Ника с трудом поднимает кастрюлю. Руки трясутся. Кастрюля с грохотом опускается на газовую плиту.

— Бери курицу.

Ника вытаскивает из холодильника тощую синюю птицу с длинными желтыми ногами. Из пупырчатых конечностей курицы там и сям торчат белые волоски.

Ника моет курицу под струей воды. Тощая птица норовит выскользнуть.

— Достань лук и морковь, — командует мать.

У Ники в желудке урчит от голода. На большой перемене она съела пончик с повидлом, это было давно. Но синяя птица не вызывает у нее аппетита. Помыв, Ника опускает ее в кастрюлю и принимается непослушными руками чистить лук. Мать сидит рядом на табуретке и «глядит» прямо перед собой.

Она не видит, но Ника не привыкла к этому, ей кажется, что с нее не спускают глаз. Скользкая луковица то и дело выскальзывает из пальцев, падает на пол. Приходится снова мыть ее. Мать торопит. Скоро из школы вернется Славик, обед должен быть готов к его приходу.

Ника режет лук и обрезает палец. Из глаз капают слезы, из пальца — кровь. Мать говорит про пену, которую нужно снять. Ника мочит палец под струей воды и бегает по кухне в поисках шумовки.

— Сняла пену?

— Сейчас, мам.

— Чего ты копаешься, не понимаю!

Мать едва сдерживает раздражение. Ника и сама Чувствует свою неловкость. Она ныряет шумовкой в кастрюлю. Пар обжигает ей руку. Челка прилипла ко лбу. Свободной рукой Ника убирает волосы.

— Чисть картошку, — говорит мать.

Ника торопливо выдвигает ведро с картошкой из-под стола и бросает картофелины в раковину. Раз, два, три, четыре, пять. На суп хватит, это Ника знает. Вот с лапшой сложнее. Никогда не знаешь сколько бросить, чтобы она не заняла полкастрюли.

— Посолила? Теперь бросай лапшу.

Все. Теперь быстро убрать со стола все лишнее, протереть клеенку влажной тряпкой. Палец щиплет от соли.

— Режь хлеб и ставь тарелки.

Ника становится на табуретку, достает глубокие тарелки — Славику, матери, себе. Она спрыгивает с табуретки, и.., тарелки выскакивают из рук и с ужасающим звуком разлетаются по кухне!

Мать вздрагивает, бледнеет. Ника машинально садится на корточки.

— Да что за руки у тебя! — кричит мать и, оттого что Ника не подает признаков жизни, еще больше распаляется:

— Безрукая! Неумеха! Дрянь!

Ника собирает осколки, а мать все кричит над ней, выплевывая ей в затылок злые непонятные слова. Ника давится слезами, но в это время поворачивается ключ в замке — пришел Славик. Мать быстро берет себя в руки. Садятся обедать. Нике кусок не лезет в рот — там застряла обида, слезы капают в суп.