Виктория Токарева - Мои враги (сборник) Страница 5

Фома вернулся к радостям жизни и в один прекрасный день привел на участок подружку. Вернее, она сама за ним увязалась. Это была дворняжка, похожая на шакала. Худая, на высоких тонких ногах, с острыми ушками. Я тут же дала ей имя: Эмка. Это имя ей подходило. Она была именно Эмка, и больше никто.

Эмка пребывала в периоде течки. Как мне объяснили: в этот короткий период она должна непременно забеременеть. Это была ее собачья программа.

Эмка и Фома не теряли времени даром. Я их не столько видела, сколько слышала. Эмка постанывала за деревьями, но не от наслаждения, а оттого, что Фома был для нее слишком крупным псом.

Фома деловито и подробно исполнял супружеские обязанности. Через какое-то время Эмка от него отходила, встряхивая кургузым задом. Она напоминала мне тощую проститутку, которая выходит из укрытия, оправляя юбчонку.

Я все ждала, когда Эмка покинет мой двор. Они с Фомой были не пара, и я испытывала чувства свекрови к презираемой невестке. Но Эмка уходить не собиралась. Приходилось ее кормить.

Эмка оказалась невоспитанной, необаятельной и наглой. Она забегала в мою кухню и воровала еду со стола. Делала это незаметно и стремительно, как профессиональная воровка.

Я понимала: если бы она не была такой наглой, она бы давно сдохла. Эмка увязывалась с Фомой на прогулку. Когда мы выходили к полю, Эмка начинала ловить мышей. Она вставала на задние лапы. Замирала. Потом резко – рраз! Прыжок, и Эмка выходила из травы с мышью в зубах.

Я не знаю: едят ли собаки мышей? Эмка ела. Она жевала эту мышь, как кусок хлеба, вместе с головой, с кишками и с хвостом.

Мне становилось не по себе. Единственное, я не боялась Джека. Мне казалось: если он возникнет, то Фома на пару с Эмкой справятся с врагом.

Фома и Эмка бежали впереди по изумрудным травам, играя, ласкаясь, я бы даже сказала – целуясь. У меня мелькала мысль: оставить эту Эмку, но душа не лежала. У Эмки были противный голос – скандально-плачущий, – отвратительные манеры и неприятная внешность.

Раньше мне казалось: собака не может быть противной. Собака – она и есть собака. Но оказывается, собака собаке рознь. Даже Джек, злобный и беспощадный, вызывал у меня чувство уважения и объективного восхищения. А Эмка... Я все ждала, когда у нее кончится течка и ее можно будет вымести метлой.

Наконец брачный период окончился. Фома к Эмке остыл, я бы даже сказала – стал избегать. Прятался от нее в будку.

Эмка уходить не собиралась. Она скорее всего забеременела и собиралась вынашивать детей, моих собачьих внуков. Что я буду с ними делать? Топить я не способна и нанимать кого-то для этой цели – тоже не способна. Что меня ждет? Родится семь щенков, маленьких шакалов. Через какое-то время еще семь. Придется открывать питомник.

Я взяла метлу и выгнала Эмку за ворота. Она убежала, потом вернулась через двадцать минут.

Я позвала рабочего Семена, он соорудил на Эмкиной шее самодельный ошейник и отвел ее в соседнюю деревню. Эмка вернулась к вечеру.

Я пошла к сторожу Юрке, тридцатилетнему красавцу. Я сказала:

– Юрка, вывези мою собаку на сто первый километр. И выпусти ее возле деревни.

– Раньше на сто первый километр проституток вывозили, – напомнил Юрка.

– И посмотри, чтобы там рядом поле было.

Я рассчитывала, что Эмка приспособится.

– А это чья собака? – не понял Юрка.

– Приблудная.

– Да чего бензин тратить? Давайте я ее почищу, и все, – легко предложил Юрка.

– Как? – Я испытующе глядела на красивого Юрку.

– Ну как... – не ответил он.

– Ты что, с ума сошел? – испугалась я. – Просто вывези и все. Сколько ты хочешь получить?

Юрка назвал скромную цену.

– Я дам тебе в два раза больше, – пообещала я.

– Ладно, – согласился Юрка. – Завтра с утра подъеду.

Всю ночь я не спала. Меня мучили угрызения совести. Выкинуть беременную собаку на произвол судьбы. Но с другой стороны: я не люблю, когда за меня решают. Я Эмку не приглашала. Это она сама решила у меня поселиться. А теперь она решила у меня рожать. Но у меня тоже есть свое мнение, свои желания и свои планы. Получается, что все вокруг меня – волевые и целеустремленные. И даже бездомная сучка диктует мне свои условия.

Но я тоже волевая и целеустремленная. Я могу чего-то НЕ ХОТЕТЬ.

Я зажмуривала глаза, пытаясь заснуть. И не могла. Слова – это слова. Доводы – это тоже слова. А в натуре беспомощная беременная сука.

Утром приехал Юрка.

Я вынесла Эмке сардельки, покормить в последний раз. Эмка есть не стала. Она что-то чувствовала. И я видела, что она нервничает. Мне тоже было не по себе.

А Фома? Он вышел из будки, съел Эмкины сардельки и ушел обратно. Вид у него был непрошибаемый. Он как бы говорил: твои дела – это твои дела. Моя хата с краю.

Фома все видел и понимал, но он не защитил Эмку, даже не проявил сочувствия, и это после всего, что было между ними.

Все-таки мужики – сволочи. Это у них в натуре.

А может быть, собака не обсуждает действий хозяина. Хозяин – главнокомандующий. Все остальные – солдаты.

Юрка подхватил легкую Эмку и сунул ее в багажник.

Машина ушла.

Мне было тяжело на душе, хотелось развеять мрак.

Я отправилась гулять, широко и ходко покрывая расстояния. Фома бежал впереди, пребывал в прекрасном настроении. Он забыл Эмку. Она превратилась в сизый дым. Я подумала: «Ну, если ему все равно, то мне-то чего...»

Через неделю я встретила Юрку. Он шел в магазин за пивом.

– Ну, отвез? – спросила я.

– А как же ж?

– Чего не позвонил?

– Всю неделю пил.

Я молчала, ждала продолжения.

– Знаете, как она на меня посмотрела?

– Кто?

– Ну, Эмка же ж... Она смотрела, как будто говорила: не покидай меня, моя последняя мечта...

– А деревня там рядом была?

– Ну... – ответил Юрка.

– Была или нет?

– Ну а как же ж...

– А поле было?

– Само собой. Какая ж деревня без поля?

Мы с Юркой разошлись. Я шла и думала: то почистить собирался, а то неделю пил. «Не покидай меня, моя последняя мечта»... Все-таки Юрка романтик. Об Эмке я старалась не думать.

Прошло три месяца. Я уехала отдыхать с друзьями на международный курорт. В Словению. Там было много итальянцев. Женщины выходили к ужину в бриллиантах.

Я углядела нашего известного политика. Он жил по соседству с моим дачным поселком, через речку.

Вечером мы усаживались в холле, играли в лото. Надо было убить время. Между столиками сновали какие-то мутные личности южного типа. Итальянцы приезжали не только отдыхать, но и воровать.

Я вкратце рассказала об Эмке. Она во мне сидела и мучила меня. Хотелось ее как-то исторгнуть, хотя бы словесно.

– А... Я ее знаю, – проговорил Политик. – Бездомная сучка. Коричневая. Да?

– На шакала похожа. Эмка, – уточнила я.

– Мы ее звали Жучка. Она у нас полгода жила. Я одеяло ей отдал. Жена кормила.

– А дальше?

– А дальше стало тепло. Мы ее вывезли. В машину закинули и вывезли.

– А почему не оставили? – спросила я.

– А на хер она нам нужна? У нас своя собака.

У меня отлегло от души. Значит, я не одна такая. Значит, мое поведение – практически норма. И слава Богу...

Где-то ходит сейчас бездомная Эмка. Ловит в поле мышей. Никто не хочет стать ее хозяином. Судьба – типично женская.

Интересно, собаки чувствуют свое одиночество? Или у них другой порог восприятия? В конце концов, радость бытия распространяется и на бездомных...

Однажды мы с Фомой гуляли в липовом парке. Смеркалось.

Впереди я увидела человека с крупной собакой. Я испугалась за Фому. Мне не нравится, когда его «друт и трепают», – как говорила моя маленькая внучка. Это значит: дерут и треплют.

– У вас собака агрессивная? – крикнула я издалека.

– Идите, не бойтесь, – отозвался хозяин. – Она старая...

Мы с Фомой приблизились, и я увидела перед собой старую собаку.

На ее морде искрилась седина. Взгляд был суровый, слегка отрешенный. Собачьи колени были величиной с теннисные мячики. Под животом висел еще один теннисный мячик.

– Что это? – спросила я.

– Яйцо опустилось, – ответил хозяин.

Я сочувственно покачала головой.

– Я вывел его погулять перед сном. Он протечет. Ему будет легче спать.

– А сколько ему лет? – спросила я.

– Семнадцать. По человеческому исчислению больше ста.

– Откуда вы знаете?

– Это все знают. Один к семи.

Я быстро сосчитала в уме возраст своего Фомы. Ему пять лет. Значит, по человеческим меркам, пятью семь – тридцать пять. Мужчина в самом расцвете.

Фома осторожно стал обходить собаку в надежде познакомиться и пообщаться, поиграть, например. Но от собаки исходил холод, запах смерти, запах исхода. Она даже не обернулась на Фому. Жизнь была ей неинтересна. Собака устала окончательно и бесповоротно.

Фома это понял и деликатно отошел. Потом отбежал подальше. Ему хотелось вырваться из этого пространства скорби.

– Вы снимаете дачу? – спросила я. – Или вы здесь живете?

– Мы снимаем дачу для Гермеса. И живем с ним, – сказал человек. – У моей жены тоже артроз, колени болят. У них с Гермесом одни болезни.