Наталья Нестерова - Однажды вечером (сборник) Страница 5

– Мама, у какого зверя самое большое сердце?

«Начинается!» – подумала Инна.

– У слона, наверное, – ответила Инна, – поскольку слон самое большое животное.

– Неправильно! – радостно возразил Ваня.

Детям нравится находить ошибки в утверждениях взрослых.

– Самое большое сердце, – продолжал Ваня, – у жирафа. А сердце – это насос, знаешь? Как у дяди Вовы на даче, только не воду, а кровь внутри плюет. А у жирафа голова далеко…

– Высоко, – поправила Инна.

– Да, высоко, десять метров.

– Преувеличиваешь. Метра два, очевидно.

– Да, кажется. И вот жирафское сердце, чтобы до головы достать, большущее. Здорово, правда?

– А голова у жирафа маленькая, – улыбнулась Инна. – Следовательно, мозгов мало, соображает плохо.

– Зачем ему соображать?

– Чтобы убежать от хищников, от львов и тигров например.

Они еще несколько минут обсуждали нравы мира зверей, пока Инна не велела Ване засыпать, поцеловала, пожелала спокойной ночи.

Выходя из комнаты, Инна подумала: «Лучше говорить о жирафах и тиграх, чем о папе Олеге. Хотя он и луговая собачка, благо, что Борису не пришло на ум просвещать на этот счет Ваню. Бориса надо держать на расстоянии. Как я сказала ему? „На пушечный выстрел не приближайся“. Правильно. Господи, какое счастье, что удалось выгнать Олега!»

Опасения Инны были напрасны – Борис не стремился участвовать в делах соседей. Переехав в отремонтированную квартиру, по-прежнему с утра до вечера пропадал на работе. Изредка встречаясь, Инна и Борис холодно здоровались.

Анна Петровна хотела что-нибудь подарить Боречке на новоселье. Да разве угодишь такому богачу?

– Подари ему котенка, – посоветовала Инна. – Это в русской традиции: в новый дом первым запускать кота. Кроме того, Борька обожает всякое зверье.

Мама Инны животных не любила, от кошек и собак много грязи. Но идею дочери подхватила. Съездила в зоомагазин, выяснила цены на породистых котят, пришла в ужас. Купила симпатичную крошку рядом с магазином, где за умеренную плату предлагали детенышей домашних животных. Инна, Ваня, да и сама Анна Петровна не могли не умиляться, глядя на полосатую живую игрушку. Котенок был хорошенький, игривый, трогательный. Он вызывал улыбки – постоянные улыбки иррациональной радости.

Боря, по словам Анны Петровны, пришел в восторг от подарка. Когда малыш, резво перебирая лапками, отправился изучать квартиру, Боря сказал:

– Шустрый парень. Так и назовем – Шустрик, согласны?

– Это девочка, – возразила Анна Петровна. – Я просила девочку. От мальчиков некастрированных, говорят, дурной запах.

Борис поймал котенка, перевернул на спину, посмотрел между задних лапок.

– Вас обманули. Парень. Но я не в претензии. Кастрировать? Ни за что, только если вместе со мной.

Шустрик тосковал один в квартире, да и кормить его требовалось по часам. Поэтому Анна Петровна, к своему большому удовольствию, продолжила помогать Боречке. Котенок обитал на двух жилплощадях. Утром, после ухода Бори на работу, Анна Петровна своим ключом открывала соседскую дверь, и Шустрик трусил в ее квартиру. Инна, вернувшись с работы, Ваня, приведенный из детсада, играли с котенком. Шустрик почему-то игнорировал магазинные игрушки – искусственных мышек и стрекоз. Любимой забавой была маленькая бумажка, перехваченная длинной ниткой. Ее ввела Анна Петровна, сказав, что раньше, в деревнях, именно с такой штучкой играли котята.

Утомившись, Шустрик спал на коленях у Инны. Она сидела за письменным столом, штудировала учебники, а Шустрик тихо мурлыкал.

Самое поразительное – котенок чутко реагировал на приближение Бориса. Вскакивал, бежал к двери встречать хозяина, уходил с ним в соседнюю квартиру. Казалось бы, Шустрик должен привязаться к семье Инны, где проводит большую часть жизни. Ничуть не бывало: только Борис на порог, Шустрик стрелой к нему мчится. Чем Боря его покорил? Какие дрессировки применяет? Инна испытывала нечто похожее на ревность.

Ваня к повадкам животных более интереса не проявлял. Шустрика ему вполне хватало для удовлетворения детского любопытства. Сын был увлечен оружием, войнами, солдатами, пушками, пистолетами. Тоже настораживает, если твой сын сообщает: «Из пистолета стрельнул – только ранил, а из пушки бахнул – точно прибил». Игрушечное оружие, которое Ваня постоянно требовал, вытеснило прежде любимые машинки. Сын обожал «расстреливать» предметы из автоматов и винтовок. Только и слышалось: «Бух-бух! Бах-бах! Трах-трах! Убил!»

А если это скрытое проявление агрессии, связанное с разочарованием в родном отце? Ваня про папу говорит: «Он трус, его легко убить. Не хочу с ним гулять». С другой стороны, ребенок совершенно вменяем, здоров, радостен, отзывчив. Не капризничает, не устраивает истерик, легко засыпает вечером и встает утром. Посоветоваться бы с хорошим детским психологом. Да где их найдешь? Или расспросить достойного мужчину, что он помнит про этапы своего взросления. Но не спрашивать же Олега или Бориса. Хотя именно Борис, помнится, в детстве обожал пулеметы-автоматы. И ничего, развился до вполне активной особи. Слишком активной.

Однажды утром Анна Петровна, отправившись за Шустриком, вернулась расстроенная:

– У Бори девушка ночевала, у порога столкнулись, они вместе уходили.

– Ничего удивительного. В монахи Борька не записывался. «Сейчас она скажет, что я мух ловлю, когда такой жених под боком», – подумала Инна. И мама действительно упрекнула:

– Зато ты у нас монашкой живешь. Инна, разве у тебя нет нормальных, естественных… – мама покрутила руками в воздухе, подбирая слова, – женских потребностей?

– Есть у меня потребности. В данный момент, например, ощущаю страстную потребность в новых сапожках.

– Я серьезно!

– Мамочка, – чмокнула ее Инна, – разве нам плохо? Ты, я, Ваня отлично живем. А тебе нужен здесь мужик, который каждое утро бреется и оставляет на раковине пену со щетиной, писает мимо унитаза, бросает грязные носки где придется, из-за которого квартира провоняет табаком?

– Он тебе нужен! И потом, не все мужчины писают мимо. Твой отец никогда не промазывал… или вытирал за собой.

– Если я встречу мужчину, хоть отдаленно похожего на моего папу, – пообещала Инна, пряча улыбку, – немедленно потащу его в ЗАГС. Клянусь.

На день рождения Анны Петровны Борис подарил корзину цветов и столовый сервиз на двенадцать персон.

– Что-то ты, буржуй, поскупился, – сказала Инна, когда они с Борей вышли на кухню. – Мог бы раскошелиться на сервизик на двадцать четыре персоны.

В комнате сидели гости – две сестры Анны Петровны и две подруги. Большего количества людей в их доме не собиралось.

По насмешливому тону Инны Борис понял, что прощен. Но уточнил:

– Больше не дуешься на меня?

– Живи, расстрига. Хотя тебе в женщинах нравится способность белое принимать за черное, – напомнила Инна, – должна тебя разочаровать. Иногда, по прошествии времени, мы все-таки различаем цвета.

– Это следует понимать как завуалированное извинение?

– Много хочешь.

«Кажется, я с ним кокетничаю, – подумала Инна. – Вот новость».

– А что луговая собачка? – спросил Борис, улыбаясь.

– Сгинул, слава тебе господи.

– Так уж преувеличивать не стоит.

– Чего-чего?

– Я вовсе не господь.

Инна перекладывала с противня, вынутого из духовки, мясо и картофель на блюдо. Обожгла палец, засунула его в рот.

Прошепелявила:

– Скромность украшает… Когда больше хвалиться нечем.

Борис стоял, прислонившись к косяку, сложив руки на груди. Улыбался и смотрел так, словно в первый разглядел Инну.

Его последующие слова подтвердили это и повергли Инну в шок.

– Ты похожа на породистую суку, не участвующую в воспроизводстве.

Инна чуть не уронила блюдо.

Борис подскочил, удержал, забрал блюдо, повинился:

– Извини! Сука – это только половая принадлежность, ничего ругательного.

– Ну, знаешь! – задыхалась от возмущения Инна. – Сам кобель!

– Не отрицаю.

– Еще бы отрицал. К тебе Танька из семнадцатой квартиры несколько раз приходила, не заставала, к нам звонила.

Танька, бесшабашная в детстве, веселая и заводная, мальчишкам безотказная, превратилась в грязную алкоголичку, почти бомжиху. В ее квартире был притон, который соседи разгоняли, как могли, – ведь пьянчуги дом спалят. Но саму Таньку жалели: добрая душа, хоть и пропащая.

– Я ей один раз денег дал, – говорил Борис, – вот и привязалась. С блюдом в руках, он, оправдывающийся, был нелеп и трогателен.

Но Инна сказала сурово, после каждого слова делая паузу:

– Твои дамы. Их статус. Моральный облик. Ко мне. Никакого. Отношения. Не имеют. Будь добр! Не втягивай. Меня. В свои романы.

– Можно подумать, когда-нибудь втягивал!

– Вот и отличненько. Чего стоишь?

– А что я должен делать?

– Нести горячее в комнату гостям. Как все-таки бизнес и – не побоимся этого слова – разврат плохо влияют на мозги.