Владимир Маканин - Испуг Страница 50

Я отыскал седьмой (или девятый?)… Тот самый этаж. Ту далекую в коридоре комнату. Где стареющего лунного придурка одурманили женской грудью… Я увидел на полу свернутые в рулоны паласы… Лежали мелкими застывшими речными волнами. Штиль. В задумчивости я зачем-то попинал их слегка ногой – то ли ковры, то ли паласы. Тупым носком ботинка.

Глаза, опущенные вниз, дали мне заметить светлый предмет. Это была ее маечка. Ух ты! Легкая, нежная на ощупь. (Не носила лифчиков – маечка взамен.) Я вовсе не любитель женского бельишка. Ничуть!.. Я нормален… Это я к тому, что неожиданно случилось в ту минуту. А случилось, что я схватил легкую светлую тряпицу и припал лицом, носом, ртом к соответствующему месту, где правая женская грудь. Я нюхал и вбирал. Сразу найдя!.. Сразу учуяв сладковато-пряную пахучую пядь ткани… Конечно, было как спитой чай. Остаточное. Но в голову шибануло. Успел повеселеть!.. Она здесь была. Она здесь лежала на этих свернутых паласах. Зачем?.. Нюхнул еще раза два-три. По-собачьи. Я набрел (носом) на шов… На шве майки, на рубчике с забившейся туда духовитой пылью нашлась-таки мне понюшка! Я оценил забытое меткое словцо, язык не дурак!

Ощущение чудесной высоты… И опять ноги стали немыслимо легки и опять бесконечно свободны. Ноги вытянулись. Этак четырех-пятиметровые. И я храбро на них зашагал. Как на ходулях.

«Мелькнула на девятом!» Кто-то мне это говорил, кричал! Веселый, я уже нацелился считать этажи.

На лестнице пусто… Стол знакомый на боку… Ручей, что с бумагами, вернее, из бумаг, – уже не тек. Ручей застыл. Здесь был опустевший пост… Я выставил голову в разбитое окно. Внизу открылась настоящая бездна. Я увидел там защитников Дома – они были как муравьишки с автоматами.

Увидел импровизированные баррикады – у входов и въездов. Вывороченная брусчатка… Крест-накрест прутья арматуры… Сверху было не разобрать, что там за кубы и кубики. Различились две легковые машины. (Лежали на боку… Бензин слили?..) И стоял грузовик.

Выскакивая из-за этих кубиков, муравьишки с автоматами, вероятно, по приказу, стали отбегать к Дому, скрываться в нем.

– Ого-го! Улю-лю! – кричал я им сверху. – Пропарламентские упрямцы!.. – Я свистнул им в два пальца. Мне было весело. (Вынув из кармана, я еще разок нюхнул светлой маечки.)

А муравьишки – надо полагать – бежали, чтобы засесть в первых этажах. (Как известно, к этому времени невооруженные защитники: клерки, обслуга, женщины – все скопились в обширном цокольном этаже Дома.) Цоколь был хорошо защищен самим фундаментом. Но и канонада усилилась. От отдельных пристрельных попаданий башенные орудия танков перешли к равномерному и мощному обстрелу Дома. Стало ясно – дело нешуточное.

Стало ясно, но, конечно, не мне. Для меня просто продолжало грохотать. То там. То здесь…

Огромный же Дом, домище… Величественные кабинеты. Отделка стен, лоск, сверкание ламп и люстр (хотя и обесточенных). А какая властная игра дверей! А отблески отлично прописанных должностей на табличках – целый путеводитель по высшему чиновничеству! ЗАВЕДУЮЩИЙ ОТДЕЛОМ… ЗАМЕСТИТЕЛЬ МИНИСТРА… РЕФЕРЕНТ… Фамилии частично выдернуты. Прибраны. Фамилий нет. Испарились на тревожные дни.

Зато я здесь… Мощный кишкообразный лабиринт… А я внутри… (В кишках Власти.) И какой Власти, не хер воробьиный – ВСЕ-РОС-СИЙ-СКОЙ!) Правда, моему торжеству, моему нанюханному веселью (так сказать, личному и ни с кем не делимому всероссийскому триумфу) мешало то, что я нет-нет и вжимал голову в плечи. Скотство! Проклятый нутряной страх не давал словить хотя бы минутную радость.

И еще мерзкий скрип битого оконного стекла под ногами… Под подошвами… И штукатурка…

Но именно здесь на этаже (важно!) я вскрикивал на каждый мощный ша-ра-рах. Их было три таких. Три подряд. Я вскрикивал и даже приседал. Вот это лупят! Пробоины в стенах! Опять же как синие цветы… Возникали – и сразу на глазах распускались. И каждый раскрывавшийся бутон тотчас показывал мне (едва я с ним поравняюсь) кусочек синеющего неба. Уже темно-синего.

– Во дают! Во!.. Цветоводы! – говорил я. Страх все время понуждал что-то болтать.

Самоповтор… Если на седьмом этаже она со своей бедой забилась, забурилась, запряталась, законопатилась, замуровалась в последний кабинет – она замуруется в самый последний и на любом другом этаже.

В пустоте девятого этажа сохранялась логика седьмого. Всё правильно!.. Вот только паласов-ковров здесь не оказалось. И это был не кабинет, а приемная – секретаршин предбанник. Сам кабинет был в глубине. Заперт!.. Массивная и манящая к себе дверь. Но уже с обезличенной красивой табличкой. (Тайна. Кто хозяин неясно.)

Даша забилась в самый угол приемной. Прямо на полу. Ее бил мелкий ознобец. Казалось, ей страшно от столь близких разрывов.

Я огляделся – куда бы ее, испуганную, переместить… Переложить. Жестко ей. Нехорошо ей!.. И сама собой мысль… А не открыть ли нам (я уже думал нам, для нас) кабинет и не облюбовать ли несомненный там, в кабинете, кожаный диван. Не может не быть там ложа. За дверью… Порочного черного кожаного дивана. (Неужели же нет?) Для истомленного рабочим днем бонзы. Для его секретарши (про запас).

Я изучал запертую дверь. Вглядывался и вникал в замок… когда вошел вдруг Славик. Это Даша вызвонила его по внутреннему телефону. Отыскала. Даша, как я понял, сделала звонок из последних сил. После чего забилась в этот угол – лежать и дрожать.

4

Работавший здесь, в Доме, парикмахером, Славик был стройный молодой человек. Стройный и отлично одетый. И с чувством собственного достоинства, сразу заметным.

– Я уже весь этаж обыскал. Кабинет за кабинетом… Когда позвонила, она мне неточно объяснила. Дверь за дверью дергал, – винился Славик передо мной как бы за опоздание.

Я его успокоил – я, мол, и сам еле-еле Дашу нашел.

Славик был вооружен пистолетом и был оружием очень горд. Правильнее сказать, он был горд своей востребованностью, своим участием – он защищал. Пистолет в руках он, конечно, сейчас не держал. Пистолет за поясом… Но после очередного ша-ра-раха (снаряд разорвался где-то пониже нас) Славик бросился к окну с выбитым стеклом. Выхватил пистолет. И выстрелил – пах!.. Пах! Пах! Пах! – в сторону танков. Так сказать, им ответил.

Когда он склонился к страждущей Даше, она приоткрыла глаза и ждала, что он скажет хорошего. Но хорошего ей не было. Она ждала немо, ждала глазами – часто подрагивающими и жалкими.

Славик покачал головой:

– Ничего нет.

Даша взрыднула и забилась дрожью. Дрожь мелкая… Приступами… А Славик только пригладил ей волосы. Он ее жалел. Он был чистенький молодой человек – с чувством своей всегдашней опрятности.

– Почему? Почем-мм-му? – спрашивала Даша, не переставая дрожать.

– Что – почему?

– Почем-ммму-у? – мычала бедная, вибрируя неожиданно севшим, сипатым голосом.

Я тем временем ковырялся в дверном замке. Взял скрепку со стола секретарши, выгнул – и мягко вводил внутрь, ощупывая острием пазы. Пазы замка – это как железные пещерки с не очень хитрой тайной. Ввел – направо. Ввел – налево. Знай ковыряйся! Я умею это. А Дашу трясло… Добавилось новое ей страдание – ком в горле. Она все глотала его. И снова глотала.

Славик, сидя около, красиво держал руку на поясе. На пистолете. Все еще слышал тепло ствола после стрельбы.

Я, трудясь, уже опустился на колени. Я весь ушел в замок и в его пещерки. А Славик тронул меня за плечо и, извиняясь, объяснял – почему у него нет наркоты. Даже винясь, молодой человек сохранял достоинство… Кем он меня здесь считал? – трудно сказать. Но уважение его явно возросло, когда под моими пальцами замок четко, неигрушечно щелкнул. Возникла, должно быть, мысленная перекличка меж курком его пистолета и вскрываемым замком.

Я еще аккуратнее ввел и ковырнул. Еще один звонкий щелчок – и дверь сама своей тяжестью колыхнулась туда-сюда. Дверь дышала. Дверь моя. Я выпустил из пальцев победную скрепку и смело в нужную секунду мягко потянул… Вытянул дверь на себя.

– …Вы поняли? – объяснял Славик. – Я не наркоман. И не продавец… Это правда. Я парикмахер. Меня все знают. Она попросила подержать для нее косячки по дружбе. Дома ее обыскивают. Сестрица у нее там!.. А теперь я все выбросил. Я решил, что в такой ответственный день!.. Вдруг найдут. На всех защитников Дома сразу же навесят поклепы – а?

– Понимаю.

– Даже на убитом найдут, и то поклеп – вы поняли?

Я понял. Он был защитником. Он сам счел нужным этот нюанс уточнить: он сказал, он, мол, не идейный – он просто защитник. Потому что здесь работает. Потому что вместе… Согласитесь, люди – это люди, нельзя бросать своих!

– Ух ты-ы! – так Славик воскликнул, когда после моих усилий дверь открылась. И когда мы прошли в просторный, ореховой мебели кабинет.

Массивный стол по центру. Три кресла вкруговую… Но я прошагал к четвертому, которое у окна, – я усмотрел, что оно с характерной покатой спинкой. (Раздвижное. Для Даши… Не все же блага на свете для гнущихся томных секретарш.) Я так и кинулся к креслу со спешной заботой. Дергал… Искал рычажок… Второпях тянул секретаршино кресло на развал – прямо за сиденье.