Дибаш Каинчин - У родного очага Страница 50
Дибаш Каинчин - У родного очага читать онлайн бесплатно
Это была первая и последняя взбучка от отца, но Калап запомнил ее на всю жизнь и никогда больше не поднимал руку на овец.
Молчун у него отец. Работает — слова не вымолвит, будто безъязыкий. Вечно чем-то занят. Приедет кто на стоянку, он поздоровается, кивнет, улыбнется, а то и уйдет. Разговор с приезжим ведет мать — живая, шустрая. Сколько раз от нее доставалось Калапу! И порку задаст, и отругает. Она всегда в семье верховодила: кому какую работу делать и когда, как лучше повернуть любое дело, что купить, кому и сколько. Все решала, всем распоряжалась она.
— Слушай, отец наш, — не выдерживала порой. — Ты хоть раз спустись в деревню, на людей посмотри. Или напейся. Меня побей. Сколько можно работать? Всего не переделаешь.
Отец только рукой махнет. Так и прошла вся его жизнь в долине Чанкыр. Как послали его сюда пасти овец в год основания колхоза, не менял стоянку. Конечно, воевал, как и все его сверстники. Четыре года пробыл на фронте. Весь изранен, нашпигован железом германским. Недавно получил письмо от своего генерала — теперь уже маршала, у которого был коноводом. «Воспоминания-мемуары пишу, Чанмак, — сообщал генерал. — Про то, как мы с тобой воевали. Приезжай ко мне в гости, в Москву. Вместе вспомним нашу фронтовую жизнь...» Где там! Не то что в Москву, в аймачную больницу ни разу не могли уговорить съездить отца. В прошлом году парализовало у него правый бок, так что и захотел бы куда, уже не сможет. И здоровым все равно дом не оставил бы. Одно мог сказать: «Неудобно».
Зато дети его где только не побывали, где только не учились! В Москве и Ленинграде, в Новосибирске и Барнауле. Хорошие должности занимают в аймаке и области. Один Калап окончил всего десять классов, да и остался после армии в Чанкыре чабаном.
* * *
...Пряча лицо от мокрого ветра, Калап гнал овечек с перевала. Мысли — все те же:
«Хоть бы сегодня поменьше объягнилось... Все равно не будет по-твоему. В ненастье — может, связь какая существует? — обычно котятся больше... Надо сказать Тукпашу, чтобы Гнедого запряг в телегу. Иначе не поспеть. К телеге будем ягнят подносить. Только так... Вот хлеб, как назло, кончился. И мука тоже. Автолавка и в добрую погоду не приезжает, а сегодня ее и вовсе не жди. Значит, придется в деревню за мукой. Как тогда тут?.. Эх, получить бы сто от ста!.. Тогда... Тогда что? Деньги? Деньги нужны. С этой стройкой скоро без штанов останешься! Одно на уме — дом, дом, дом... А построишь его, все равно пустовать будет: отару не бросишь. Лучше мотоцикл купить — «Урал»... Отару не бросишь... Что значит «не бросишь»? А если бросить? Свет клином на ней сошелся? Чего хорошего в этих овцах? В этой жизни чабанской? Или ты не свободный человек? Взял и уехал в город или еще куда. Отработай свои часы и ходи. Сытый, чистый, засунув руки в карманы. В городе дома стеклянные, театр, рестораны, огни, люди… В городе, понятно, тоже нелегко. А что тебя тут держит? Что? Семья? Родители? Друзья твои? Или эта работа? — Калап склонился к гриве коня, — Да, работа. Работа без отдыха, без перерыва, без минуты покоя. Работа, выматывающая все силы, все жилы. И овцы держат. Овцы, которых ты беспрестанно клянешь. И судьба. И надежда. Надежда на то, что все будет хорошо — и у тебя, и в отаре. Если не в этом году, так в будущем, а не в будущем, — еще через год... Жизнь эта держит, однообразная, пресная, пасмурная, тяжелая...
Кто ты будешь, если уедешь отсюда? Да никто! Здесь ты — Алымов Калап. У тебя своя долина Чанкыр, в которой ты сам себе хозяин. У тебя отара, которую ты пасешь и за которую держишь ответ. У тебя стоянка, где твой очаг, колыбель твоих детей. У тебя лицо свое, ни на чье не похожее, характер свой, привычки. Жизнь твоя здесь, прожитая вплоть до сегодняшнего дня: там ты косил, там лес валил, там капканы ставил, там козла укараулил, там с Сакылтой... Имена и законы предков твоих — здесь. Язык твой, родной алтайский язык, дух Алтая — все здесь, вокруг тебя. Тут ты кому-то должен, обязан, а кто-то тебе должен, обязан. Когда ты родился, бог-кудай, видимо, плюнул оттуда, сверху: «Жить этому парню Калапу здесь, в Чанкыре!» Не зря говорят: хорошо там, где нас нет.
А если в деревню переехать, трактористом стать? И это можно. Но как это — Алымовы и не чабаны? Может, повезет с овцами? Может, приладятся руки к ним, придутся и они тебе ко двору? Овцы!.. Они меня кормят, народ мой кормят, весь Алтай кормят... Что может быть вкуснее мяса только что освежеванного барашка? Ни в каком ресторане не подадут!
Может, ты из-за денег выкладываешься? Нет и нет! Столько денег можно получить на любой работе, даже больше и проще, легче. Может, из-за скота своего? Ха? Сам без овец остался. А двух коров да двух бычков можно и в деревне держать. Труднее будет, но выкормишь.
Видимо, человеку сам человек нужен. Имя свое нужно. Чтобы сам себя уважал. Что еще нужно? Много нужно… Вот, мотоцикл... Мотоцикл нынче обязательно надо купить. На что? Во-первых, бычков продать. Потом за ягнят деньги дадут, за шерсть... А может, машину? Не-ет, машину пока не поднять... Лишь бы с овцами все было как надо. Машина никуда не денется.
Чабанам машины в первую очередь дают. Говорили, Еркебал поехал получать «Жигули». Пригнал уже, наверно. А я что, хуже его? И у меня будет машина. Но сначала мотоцикл. А зачем он, мотоцикл? Лошадей разве не хватает? Ну-у, лошади совсем другое дело. Чуть что — на мотоцикле быстренько съездил, куда надо, и тут же обратно. И в деревню, и в аймак. Ребятишки заболели, — когда на телеге до больницы доберешься? А зимой, в самый ядовитый мороз? Позвали на собрание — на мотоцикле р-раз!.. Тоже замерзнешь, но меньше, потому что скорость!..»
Калап закрывает глаза и видит перед собой полевую дорогу, которая, вздрагивая и мельтеша, мчится навстречу. А по обе стороны дороги ходит волнами густой серебристый ячмень. В лицо бьет тугой ветер, утробно и ровно урчит мотор...
После школы Калап год работал трактористом, два года — в армии — чабанил на танке. И вот уже столько лет не знает железа, а руки так и зудят, просят железа. Стосковался Калап по запаху солярки, бензина, вонючему дыму выхлопа. Ушам недостает стукотка и рева двигателя. Не так-то просто отвыкнуть от техники! Вот едет, к примеру, Калап за дровами, а трактор почему-то не тянет. В чем дело? Насос топливный разрегулировался? Может, вода замерзла в трубке соляропровода? Останавливает Калап трактор, осматривает. Э-э, вот оно что! Тормоза сильно затянуты! Отпустил, подрегулировал, и пошел, пошел трактор, заторопился, легко, споро.
«Ну его, мотоцикл. Не до него... Бедняк-горемыка на мысли жадный. Вот околеют ягнята, и будет тебе мотоцикл... Ай-я-яй! Все из-за вас, черти! Все муки из-за вас!.. Все равно: сто от ста! Сто от ста! Зря, что ли, ворочал целый год? А непогода — пусть. Это же влага. Быстрее трава полезет. Не сдаваться! Ни за что не сдаваться!.. Конец пятилетки. Передовиков награждать будут. Орденами, медалями...»
Калап даже плюнул с досады. Который раз эти награды в голову лезут! Он огляделся, будто кто-то мог подсмотреть, подслушать его мысли.
Слез с лошади. Раздвигая кусты, продрался на круглую полянку. Там сгрудилось несколько овечек. Под одной трепыхался желтенький живой комочек. Еще одна овечка улеглась под деревом, чуть повыше...
* * *
...Уже за полдень, а небо так и не прояснилось.
Тукпаш везет на стоянку двух овечек и трех ягнят. Овцы стреножены и крепко привязаны к телеге, а ягнята туго завязаны в мешок и лежат у Тукпаша на коленях. Предосторожности эти не лишни, потому что Гнедко — Кер-Ат очень пуглив. Идет, идет себе нормально, вдруг чего-то испугается, встрепенется и резко рванет в сторону. Может и телегу опрокинуть, и себя изувечить, и тех, кто на телеге. Чего он только не пугается! Вот на дороге что-то чернеет, вот птичка близко вспорхнула. Даже если чуть громче крикнешь на него: «Чу!» А в сильный ветер на нем лучше и не ездить. Листва зашелестит — Кер-Ат без ума. Тукпаш четыре дня ездил на нем я закаялся. Его бы воля, ни за что не сел на него. Как-то заяц пробежал рядом, так Гнедой понес по лесу не разбирая дороги. Поводья хоть тяни не тяни — без толку. Долго ли коню оступиться? А вчера наступил на сук, тот разломился с треском, так у Гнедого и ноги подломились, и сам весь обмяк с перепугу, даже на бок завалился. Хорошо, что в мох угодил — мог бы Тукпашу ногу придавить.
Как только Сакылта ездит на нем, возит воду и сено? Если Кер-Ат в упряжке, только и гляди на дорогу и по обочинам: нет ли чего, что может его напугать. А сядет верхом — не своди глаз с ушей Гнедого и будь в постоянной готовности удержаться в седле, если он прянет в сторону. С норовом, с характером конь. Седлаешь его — ни за что не даст затянуть подпругу. Хотел как-то Тукпаш переупрямить его, так Кер-Ат зубами за плечо хватанул. Ладно, телогрейка была надета — и сейчас клок белой ваты из нее торчит.
— Сменил бы я Гнедого, — говорил Калап, — да в колхозе тягловых коней и так не хватает. И потом жалко его. Он не уросливый. А силы в нем! Вот нагружу на телегу в складе тонну соли или отрубей — в любую грязь довезу до стоянки.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.