Томас Пинчон - Винляндия Страница 50

— Скажем, «быки», — высказался Млат Потит.

— Бычки чёткие, — возмутился Хауи, у которого во рту размещался как раз недокуренный чинарик. Кришна, звуковик, выступила с условием, что любая жизнь, даже бычков, свята.

— Минуточку, — крикнул один из первоначальных Смертесвинников, — такие разговоры подрывают всю нашу концептуальную базу, мы ж о снятии людей тут говорим, нет?

— А, да? у тебя знак какой, чувак? — поинтересовался Хауи.

— Дева.

— Тогда понятно.

— Знакизм! — завопила Мираж. — Хауи, это ещё хуже расизма!

— Хуже сексизма, — в унисон прибавили Писки.

— Дамы, дамы, — громыхнул Млат, помавая своим афро-гребнем, а Хауи, меж тем, зардевшись глазами, протянул тлеющий кропаль с «золотой Колумбией» в знак примирения.

— Оттяжней, народ, — порекомендовала Френези, которая не вполне председательствовала на сборище, просто, как водится, изо всех сил старалась держаться вне пределов свары. Компашка подобралась такая, что ни один анархист бы не взмечтал. Когда на борт взяли ДЛ, они с Млатом, питая совместную нежность к просветлению через жоподрание, незамедлительно стали реалистическим крылом «24квс», тем самым противостоя зачастую опасно отсутствующим мечтателям Мираж и Хауи. Френези и Писки сражались в центре, а задача делать так, чтобы все были «счастливы», падала на Кришну. Френези возвращалась с полудюжиной катушек дизритмических калифорнийских девушек, танцующих на митинге, Зипи и Дица впадали в ярость от невозможности заставить какую-либо хиппейскую цыпу хоть что-нибудь делать под музыку («Вот цуриса мне только не хватало!» — «И цимиса!»), и вечно Кришна отыскивала правильную музыку, умело манипулировала скоростью плёнки, а также всегда, похоже, знала, чего хотят Писки, не успевали они захотеть, и посему быстро заработала в группе репутацию обладателя обширных навыков в СЧВ. Когда спины оставались неприкрыты, а дела по дому не сделаны, когда слова становились чересчур двусмысленны, именно Кришна водила всех в ванную и становилась советчиком настолько, сколько требовалось. Без неё, считала Дица, нипочём не скажешь, когда бы всё это развалилось, переглядываясь с ДЛ так, что Прерия этого взгляда не упустила.

Ночь и плёнки жужжали дальше, вращались бобина за бобиной, и Прерию вносило и проносило сквозь Америку стародавних дней, кою она по большей части никогда не видела, разве что в быстрых роликах по Ящику, призванных дать понятие об эпохе, или же на неё отдалённо намекалось в повторах «Околдованных» и «Братии Брейди». Тут были обычные мини-юбки, очки в проволочных оправах и бисер любви, плюс хуями размахивали хиппейские мальчики, чью-то собаку пичкали ЛСД, дубль за дублем играли рок-н-ролльные банды, некоторые — довольно ужасно. Забастовщики дрались со штрейкбрехерами и полицией у забора на краю чисто-зелёного перистого поля артишоков, а грозовые тучи плыли в кадр и из него. Штурмовики выселяли коммуну в Техасе, парней лупили свинчаткой, девок в наручниках хватали за писи, мелким просто по шеям давали, а живность истребляли, и всё это Прерия, натужно дыша, заставляла себя смотреть. Над полями ферм и яркорубашечными сборщиками всходили солнца, вдалеке недвижимо силуэты автобусов и разъездных туалетов на трейлерах, безжалостно сияли на массовые испепеления дури, выращенной в Америке, языки пламени — слабые оранжевые искажения дневного света, и заходили над студгородками колледжей и средних школ, превращёнными в автопарки военной техники, отбрасывающей масляные тени. В образах этих было мало благодати, разве что случайная — подсвеченный сзади пот на руке национального гвардейца, когда тот замахивался винтовкой на демонстранта, крупный план лица батрацкого нанимателя, говорившего всё, чего старался не сказать его хозяин, эти случайные луга и закаты, — недостаточная, чтобы помочь смотрящему не видеть и не слышать того, что, настаивала плёнка, он должен.

В какой-то миг Прерия поняла, что человек за камерой большую часть времени — вообще-то её мать, а если она сумеет не заполнять ничем рассудок — сможет впитать, сама условно стать, Френези, присвоить её глаза, почувствовать, когда кадр задрожит от усталости, или страха, или отвращения, там всё тело Френези, да и разум её тоже, выбирающий кадр, её волевое намерение выйти туда, зарядить катушку, снять. Прерия плыла, призрачно лёгкая головой, словно Френези уже умерла, только особо, при условии минимальной строгости режима, где возможны ограниченные посещения, только при посредничестве проектора и экрана. Словно бы как-то, на следующей бобине или за следующей, девочка отыщет способ, хоть какой-то, с нею поговорить…

Как вдруг обе женщины:

— Ой блядь! — вместе и захохотали, хотя ни над чем в особенности смешным. Дело происходило где-то в вестибюле суда, и какой-то мелкий тип с походкой качка, в костюме, пересёк кадр слева направо. Дица перемотала плёнку.

— Угадай, кто, Прерия.

— Бирк Вонд? А на паузу нельзя, заморозить?

— Извини. На видео-то мы всё перевели, копии имеются, но смысл был в том, чтобы распределить архивы понадёжней, а мне достались вот все плёнки. Во, во, опять этот шайгец. — Бирк собрал своё кочующее большое жюри в Орегоне — разобраться с подрывной деятельностью в студгородке небольшого местного колледжа, и «24квс» отправились туда снимать разбирательство, ну или что сумеют найти — Бирк вечно менял места заседаний и время в последнюю минуту. Они за ним гонялись из здания суда, под дождём, до мотеля, затем в выставочный зал на ярмарочной площади, по аудиториям колледжа и старшей школы, на площадку кинотеатра для автомобилистов, наконец обратно в суд, и вот там Френези, уже совершенно его не ожидая, просто пытаясь заснять старые фрески УОР на темы Правосудия и Прогресса, если удастся как-нибудь вытянуть цвета, ибо за годы после Новой Сделки те потемнели, посреди медленной панорамы вокруг ротонды умудрилась поймать в видоискатель эту компактную фигуру в бежевой двойной вязке, шагавшую к лестнице. Другой глаз за камерой из той же группы мог бы и не обратить внимания, сочтя его очередным помпезным функционером. Немного наехав на лицо, она повела его. Она не знала, кто это. А может, и знала.

Снимала она своей верной 16-миллиметровой «Кэнон-Скупик», купленной новьём в «Камерном Брукса» в центре Сан-Франциско, подарком Саши, с одним встроенным трансфокатором, кнопкой управления на конце рукояти, жмёшь на неё большим пальцем, а на видоискатель нанесены очертания телеэкрана, чтобы кадр можно было строить для вечерних новостей, хотя именно этот, с Бирком, в итоге попал на простыню, прикнопленную к стене номера в мотеле, светонепроницаемые шторы задвинуты от субтропического сверка, и большинство состава «24 квс» плотно сбилось вместе глядеть отснятое в Орегоне сырьё.

— Так это Обвинитель, ммм? — Зипи Писк несколько мечтательно на слух.

— Это был Обвинитель, — безмятежно уточнила Кришна.

— Ага, красивенькие у тебя дубли с этим уродом вышли, — полуподдразнила подругу ДЛ. — Что происходит?

Бирк скорее был фотогеничен, нежели симпатичен, с этим своим крепким высоким лбом, модноватой восьмиугольной оправой, причёской, как у Бобби Кеннеди, мягко обветренной кожей. Лица Френези за «Скупиком» он толком не разглядел, а вот ног не заметить не мог никак, длинных, голых, гладко мускулистых, бледных в дождесвете, среди судебного эха. И почувствовал, как она на нём сфокусировалась, на нём одном — линии силы. Катушка закончилась, она сняла большой палец, явила лицо.

— Я попался, — сказал Бирк Вонд, извлекая Мальчишескую Ухмылку, как ему говорили, действенную, но не разрушительную. — Может, и я вас как-нибудь поймаю.

— Всё уже есть у ФБР… проверьте.

— О, их только идентификация интересует. Мне бы хотелось чего-то более, — стараясь слишком не пялиться на эти достопримечательные ноги, — развлекательного, вы б, наверное, сказали.

— Немного… судебной драмы, быть может.

— Вот, пожалуйста. Тогда вы — звезда. Мы все очень хорошо проведём время.

— Похоже на ещё какой-то фуфловый ритуал унижения Государством, так что спасибо, но я пас.

— О — у вас не будет выбора. Придётся удовлетвориться.

Она двинула вперёд свою хорошенькую челюсть.

— Не удовлетворит.

— Тогда придётся для удовлетворения прийти человеку в мундире и с большим пистолетом.

Надо было Френези тут ему что-то выпалить — что угодно — и свалить оттуда, и какое-то время не попадаться. Эта процедура была бы корректной. А она вместо этого не очень понимала, зачем сегодня надела эту малюсенькую мини-юбку, разумнее было б в брюках.

Её молчание в затемнённом номере мотеля углублялось, как румянец.

— Это же просто кино, — сказала наконец она. — Думаете, свет сгодится?

— На ‘уесоса «Зиппо» жалко чиркнуть ненастной ночью, — по мнению Млата Потита. У всех в «24квс» имелись собственные мнения по части света, а общего в них всех было одно — одержимость. Собрания, устраиваемые ради дела, неизменно превращались в ссоры о свете, что случались до того часто, что стали казаться самой сутью «24квс». Вопреки Хауи и его пропаганде имеющегося света, потому что он дешевле, Френези активно желала привлекать энергию, вливая света как можно больше, сколько удастся освободить у местной энергетической компании. В фургоне с оборудованием, среди кварцевых ламп и параболических алюминиевых прожекторов, измерителей цветовой температуры, синих светофильтров, кабелей различного сортамента, осветительных штативов и стремянок, имелись также устройства для доступа к энергосетям, разработанные Хабом Вратсом, который и обучил её ими пользоваться, усовершенствованные соответственно требуемым случаям его дщерью, «юным электриком», как он любил её называть, рассчитанные на отсос, где это возможно, жизнетворной силы фашистского чудовища, самой Центральной Власти, безжалостной, как торнадо или бомба, однако всё равно почему-то, как ей стало открываться в снах того периода, лично осознающей, обладающей собственной жизнью и волей. Часто, сквозь какой-нибудь густой молниеподобный толчок ночи в ночи, она уже совсем было видела Её лицо, но тут включался пробуждающийся ум и отправлял её разбрасываться наяву во вроде бы мир, только что сформатированный, даже невинный, но из него, как оказывалось, создание это отнюдь, в конце концов, не изгнано, лишь стало — ненадолго — не таким видимым.