Виктор Ерофеев - Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели Страница 50

Царица, желающая крови за сына, опомнилась, когда Волохов уже улизнул.

Василиса Волохова поднялась с сырой темно-красной земли и сквозь боль увидела, как толпа рванулась, подчиняясь царицыну наказу на Битяговского.

Битяговский побежал.

Осип вбежал на подворье дьяка и дурным голосом закричал: «Данило, ховайся, Дмитрия зарезали и батьку твоего сейчас затопчут!»

Петр оторвался от кваса, осознал реальность происходящего, посмотрел на Семена, кашляющего у ворот и позвал его в дом. «На дьячью избу они свои лапы не подымут — царский чин все-таки».

Профессор, путаясь в словах, задыхаясь от волнения, бежал по строкам. «По какому праву, по какому закону — меня? Я же дьяк, нет, я историк, я Батогов, не Битяговский, хотя похоже…» Он ворвался в дом, захлопнув перед толпой дверь избы.

Петр посмотрел на отца, понял. «Ну, Господи, пронеси!»

Мать рыдала в углу, предчувствуя свое разорванное ухоженное тело.

В дверь бился тюлений бок толпы, страшным рыком скалил зубы неведомый столапый зверь. Ухнуло, заголосило — на дворе мужичье вскрыло погреб, пили прямо из бочек, бочки били об намокшую от пролитого землю и они лопались с хлюпаньем и треском. Дверь, наконец, выпала, обнажая ткань дерева, и толпа ворвалась в дом.

«Ни при чем я тут! Его, его душите, я не царский человек!» — кричал Осип, указывая на Данилу, но захлебнулся, бурой меховой кучей перелетел через голову и, растянувшись, провалился на дно берлоги.

Горела лампа дневного света, водочная бутылка сияла отраженной искрой, на ящике сидел Кириллыч.

Пьяно обжигая воздух, Петра обступили зверские бородатые рожи. Мужик с азиатским прищуром вытащил, путаясь в красной рубахе, из-за пазухи нож. Петр закрыл глаза.

Профессор почувствовал, что сердце пытается выбраться из груди, сжатое и избиваемое. «Все… Завтра же в отгулы», — выскочил из хранилища. Московский вечер немного его успокоил.

Обхватив голову фалангами, лапами, руками, скрючившись, Петр переваривал блеск неунявшегося еще под горлом бунта. «Что же они делают-то с людьми, гады, что они делают, — возмущение кипело в нем смолой, обжигая глотку. — Сволочи безнаказанные!»

Юность Качалова слиняла с Кириллыча, осела, сморщилась и стерлась, как переводная картинка, обнажая старческий оскал, небритые щеки и угольные морщины старого истопника. Очнулся Кириллыч только от неясной тревоги, исходящей извне.

Семен тихо подавил в себе медвежий стон и жалость к чужой, но вроде как родной матери, умершей лет четыреста назад и тоже насторожился.

Оба истопника смотрели на Петра. Привыкшие не оставлять весомых следов, да, к тому же, не слишком еще соображая, они представили себе исчезновение ненужного свидетеля.

Кириллыч привычно превратил его огнем в пепел, Семен, почувствовав вновь дурной зуд изобретательства и неожиданно вспомнив Волгу, увидел тело Петра оплывающим, растекающимся по полу котельной мутными ручейками.

Петр ощутил удар. Начала воды и огня наполнили его и, равные по мощи, уравновесились. Ощущая в себе скрытую энергию взрыва, Петр возмущенно поднялся, посмотрел на пьяных коллег. Они спали, зная за собой силу, не проверяя результатов последнего выпада. Петр вышел, хлопнув дверью.

На улице был вечер и легкая пурга. Петр поежился, достал из кармана пачку сигарет, спички. «А спички-то у меня откуда? Спер, наверное, у этих гадов». Петр закурил. Легкая искорка оторвалась от кончика сигареты, полетела прямо в лицо. «Допрыгался», — вспомнил утро Петя. Искра ударила Петра в лоб, нарушила равновесие воды и огня, прожгла сквозь мозг аккуратный туннель.

Спрятанная сила равновесия закрутилась, как часовая пружина, и Петр ощутил свое всемогущество. «Ладно. Во-первых, мне пластырь нужен, чтобы дырку на лбу заклеить. Во-вторых, чтобы эти двое меня не достали. В-третьих, чтобы пар нормальный был. Всегда. Да, еще чтобы одежда этого… Как его зовут? Клона рассыпалась. И еще… Что-нибудь самое желанное…

Ничего, с утра придумаю. Я им еще шороху задам! Такое с людьми вытворяют!»

Нина Ивановна неповоротливо ковыляла домой, когда шедший впереди нее человек рассыпался. Подойдя ближе, она увидела на льду только брошенную щедрой дворницкой рукой горсть песка.

«Всего вторую неделю на пенсии, а такое уже от лени мерещится. Завтра буду проситься назад. В гости я уже ко всем сходила, не киснуть же дома…»

Следующее утро Нина Ивановна встречала на трудовом посту.

Екатерина Садур

МАЛЬЧИК СО СПИЧКАМИ

Мы не знали, что мы злые, и если бы нам сказали об этом, ни одна бы из нас не засмеялась, согласившись: «Да, я злая. Ну и что?» Наоборот, мы бы стали горячо доказывать: «Я добрая, потому что…» и не смогли бы сказать, почему.

Мы ненавидели мальчиков. Старших мы безумно боялись: они догоняли нас в два прыжка и били до синяков. Младших мы истязали: они были слабее нас и не могли с нами справиться.

Самого опасного из них, десятилетнего Романа, мы мечтали поймать и отхлестать крапивой.

— Мы будем пороть его до тех пор, пока он не заплачет, — сказала Наташка Глыбина. У нее было кукольное личико с пронзительными глазами и ровные молочные зубы.

— Мы не сможем его догнать, — возразила я. — Он слишком быстро бегает.

— А никто и не побежит за ним, — ответила Наташка. — Мы его заманим. Ты скажешь, что тебе купили новую машинку, у которой открываются дверцы. Он тут же попросит показать, и ты поведешь его к нам. А мы будем ждать его с пучками крапивы. Поняла?

— Поняла, — усмехнулась я, — только крапиву нужно рвать в перчатках, иначе она обожжет нам пальцы.

— Хороший план, — согласились мы и забыли про Ромку.

— У нас за домом умер крысенок, — сказала Наташка. — Я видела сегодня утром, как он лежал под кустом.

— Надо похоронить, — ответила я. — Пойдем, сделаем ему могилку.

Мы пошли за дом. По дороге Наташка терла кулаком свои пронзительные глаза, но слезы все равно сбегали по лицу и неподвижными каплями зависали на подбородке.

— Не могу, когда животные умирают!

Я промолчала.

Навстречу нам из подъезда вышла маленькая Таня Афонасик. Она вынесла книжку «Мойдодыр».

— Куда вы? — спросила Таня.

Мы остановились и посмотрели на нее.

— За домом умер крысенок, — сказала я. — Мы хотим его похоронить.

— Можно с вами? — попросилась маленькая Таня и протянула нам книжку «Мойдодыр». Мы пролистали цветные картинки и по складам прочитали несколько строк.

— Хорошая книжка, — сказала я.

— Хотите порвать? — спросила Таня.

— Можно, — согласились мы.

Мы торопливо вырвали несколько листов и бросили книжку в кусты. Разноцветные клочки повисли на ветках. Подул ветер и перелистал уцелевшие страницы.

Мы свернули в палисад за домом Наташки, и она повела нас между ровными рядами берез. Мы были маленького роста, и листочки с самых нижних веток и самая высокая трава распускались на уровне наших глаз. Я четко видела царапины на стене. Это я провела их кирпичом специально для Тани Афонасик, когда мы играли в прятки с большими детьми. По этим царапинам она должна была добежать до меня. Я специально чертила низко, чтобы она увидела их, опустив глаза. А высокие дети так ничего и не заметили, царапины были на уровне их локтей.

— Вот здесь, — показала Наташка и уперлась пальцем в глубокий крест, вырезанный стеклом на стволе. Толстые корни дерева выступили из земли, и между ними образовалась ложбинка. В ложбинке лежал крысенок, до глаз прикрытый лопухом.

— Я ему сделала одеяльце на время, — объяснила нам Наташка.

— Похороним его прямо здесь, — предложила маленькая Таня и прутиком отодвинула лопух. — Будем знать, что его могилка у помеченной березы.

Мы подняли глаза: ствол березы бесконечно тянулся вверх, и в гладкое небо светлой изнанкой вниз были впечатаны листья. Подул ветер, листья перевернулись, показав темную поверхность.

— Уж лучше под кустиком бузины, — попросила я.

Куст бузины был низким, но разросся вширь, и верхние ветки сплелись в свод. Сложив ладони лодочкой, маленькая Таня Афонасик держала крысенка. Она доходила мне до плеча. У нее были плавные локотки и плавные коленки. Казалось, что ее руки могут сгибаться не только в локтях, но и посередине, между локтем и запястьем, а ножки с легкостью прогибаются под коленками.

— Лопни мои глаза, — сказала Таня Афонасик, — но у него бьется сердце.

— И я тоже видела, — сказала Наташка Глыбина, — он пошевелил лапкой.

— Похороны придется отложить, — сказала я.

И вдруг красные ягоды бузины вздрогнули, качнули головками на тоненьких шейках, и куст с треском раздвинулся. Мы увидели улыбающееся личико с клочковатой челкой до глаз. На щеке краснела царапина от ветки.

— Что вы делаете? — спросило личико. К синим лямкам с круглыми пуговицами были пристегнуты штаны.