Вадим Давыдов - Год Дракона Страница 50

– Вы часто корчите эту рожу?

– Рожу?

– А что же это?!

– Ну… Вы первая это так назвали, – он улыбнулся.

– Если вы ждете от меня благоговения и трепета, то совершенно напрасно. Я стремлюсь понять вас, понять, что вы такое, как стали таким и почему… – Елена пожала плечами и поежилась. – А для благоговения и трепета найдите себе кого-нибудь попроще.

– Что я такое и почему… – повторил Майзель задумчиво и покачал головой.

Какая красивая у него голова, вдруг подумала Елена. Большая, красивая… Господи, что это такое?!.

– Я сам не знаю, что я такое. А уж тем более – почему, – он посмотрел на Елену и усмехнулся чуть грустно. – Я только знаю одно. Чтобы сделать что-то хорошее, надо сделать сначала плохое. Или не сначала, но тоже… Почему все устроено именно так, я не знаю… Наверное, просто хорошее больше не из чего делать. И вы ведь тоже, пани Елена… С вами тоже это плохое случилось. Плохое и страшное. Но вы сильная, вы не сдались, а сделались лучше, мудрее и чище. И гораздо отважнее, чем прежде…

Господи, да что же ты знаешь такое, в ужасе подумала Елена, чувствуя, как немеет спина от тысяч вонзившихся в нее ледяных иголочек. И откуда ты знаешь это, чудище?!

– А рожа… Ну, что – рожа… Нет, – он снова посмотрел на Елену. – Иногда это происходит помимо моего желания, и мне это не нравится. Вообще-то я использую эту, как вы изволили выразиться, рожу исключительно по мере надобности, степень которой определяю лишь сам. Но иногда… Я вас напугал? Только честно.

– Да. Я испугалась. Но не вас. За вас.

– Почему?

– Опять?!

– Извините, – Майзель улыбнулся.

Когда он так улыбался, Елена была готова еще не то ему простить.

– Почему? – снова спросил он, на этот раз совершенно по-человечески.

– Предлагаю обмен. Вы скажете мне все, что вы знаете, а я отвечу на ваш вопрос. По рукам?

– Нет, пани Елена, – Майзель укоризненно покачал головой. – Это шантаж. Меня никто не может шантажировать. Только я могу и буду делать это со всеми. Это моя привилегия. Даже вам я этого не позволю…

– Даже? Как интересно. Я вас предупреждала, чтобы вы не смели меня клеить. А вы все время пытаетесь.

– То есть? – он приподнял правую бровь.

– Что вы бровями играете?! Вы… вы все время кружите так… Вы что же, думаете, я не вижу ничего?! И… черт вас подери совсем!

– Я не виноват. Я тут вообще ни при чем. Это происходит само собой.

– Прекратите.

– Нет, правда. Вы в зеркало вообще смотритесь?

– Ну, все, – рассвирепела Елена и поднялась. – До свидания, пан Данек. На сегодня хватит.

– Как скажете, дорогая, – Майзель оскалился, достал брелок и распахнул двери. – Завтра в шесть. Пожалуйста, осторожно на поворотах…

Не говоря больше ни слова, Елена стремительно вышла.

Как же упоительно ты хороша, когда сердишься, улыбнулся Майзель ей вслед. Смотрелась ли ты в зеркало и уверилась ли ты… Ангел мой… О, Господи, испугался он. Это же невозможно… Господи, да что же это такое?!.

ПРАГА. ИЮЛЬ

А ведь мне действительно придется это все проштудировать, все эти труды, названиями которых он сыпет, словно у него библиотечный каталог перед глазами раскрыт, сердито подумала Елена. Вот уж не было печали… Хотя бы для того, чтобы оперировать теми же понятиями, что и он, иначе с ним по-настоящему непросто спорить. А он ведь, наверное, в подлинниках все это читал, аж завидно… Что за невозможный тип… И так смотрит на меня все время… Он даже меня не клеит, это правда, – просто так смотрит… И так часто произносит мое имя… Конечно, он знает, что это мне нравится, как и всем остальным, но… А я… Что же это такое, Господи?!.

Этим утром они едва успели поздороваться, – и Елена опять бросилась в схватку, которую посчитала незаконченной. Потому что не умела отступать. Как и он…

– Но все-таки, почему именно монархия? Что такого не устраивает вас по-настоящему в демократической форме правления?

– В демократической – все устраивает, дорогая. В республиканской – не все. И пожалуйста, не нужно совмещать эти два понятия. Они вовсе не тождественны, пани Елена. И наша страна – один из ярчайших тому примеров.

– А еще?

– Вы знаете историю про датского монарха и евреев, которых он не выдал нацистам в период оккупации?

– Ну, все было вовсе не так сказочно…

– Но было, пани Елена. Или не было?

– Было. Я и не собиралась это оспаривать.

– И народ – весь народ – поддержал своего монарха. Хотя речь шла всего о каких-то восьми тысячах человек. Евреев, дорогая. Которые наверняка не были ангелами и уж точно не пользовались никакой особенной любовью датчан. Может, их и не ненавидели, но и любить наверняка не любили. Зато датчане любили своего короля и безгранично доверяли ему. Его благородству и чувству справедливости. И сделали так, как он повелел.

– Евреев спасали от нацистов везде. И в самой Германии, и в Чехии, и в других странах – везде. При чем здесь монархия?

– Везде, это так. Но везде это был личный душевный порыв честных, благородных, справедливых людей. Но не было, да и не могло быть, государственной волей. А в Дании – было. И в Болгарии. И в Испании, хотя вместо короля там был кровавый деспот и диктатор Франко. Который позже вернул народу монархию, потому что понимал, что это значит, хотя у него и не все получилось, как он задумывал… Только настоящий государственный муж способен на поступок. Только сильная власть. Сильная и честная. Как у нас. И заметьте, пани Елена – даже нацисты, у которых не было ничего святого, утерлись и проглотили это – и в Дании, и в Болгарии. Не посмели открыто нарушить королевскую волю. Да они убили Бориса Третьего, но волю его нарушить не осмелились. Вот что такое настоящий монарх. А князь Лихтенштейна? Эту историю вы знаете?

– Про нынешнего?

– Нет. Про его отца, Франца-Йозефа. Некоторым казачьим частям и подразделениям Русской освободительной армии удалось в мае сорок пятого прорваться в княжество. По договору со Сталиным союзнички обязаны были выдать этих людей на смерть в ГУЛАГе. А князь сказал – через мой труп. В самом прямом смысле. Хотите – попробуйте прийти и взять силой. И узнаете, кто в этих горах хозяин. И что вы думаете? Проглотили. Великие державы. Победители Вермахта. Столпы демократии. Утерлись, как сявки. И Сталин утерся. Про это мало кто знает, увы, ведь казаки и крестьяне из РОА – не евреи. Не такие голосистые и писучие…

– Сколько их было… Единицы, – вздохнула Елена.

– Сотни. С женщинами и детьми, – прищурился Майзель, и желваки скакнули у него на щеках. – Какая разница, сколько их было?! Была воля монарха. Настоящего мужчины, благородного, честного и отважного. Хотя наверняка и ему было, что терять. И страшно ему тоже было, уж я-то знаю… Но он дал слово. И никто из этих продажных болтунов и соглашателей не посмел даже вякнуть. Или, упаси Господь, что-нибудь предпринять. И сам Гуталин не посмел. Потому что власть монарха на земле подобна власти Всевышнего на небе, дорогая. И только так это работает. А теперь скажите, что я дикарь, чудовище и что у меня мифологическое сознание.

– Это так. И иногда ваши сказки приводят меня в самое настоящее бешенство.

– Какие же это сказки, что вы, пани Елена? – удивился Майзель. – Разве я выдумал все это?!

– Нет. Но это сказки, потому что случаются они в обыденной жизни так редко. И в этом их прелесть. В этом смысл чуда, если хотите. А вы… Вы обладаете непостижимым умением доводить концентрацию сказки в жизни до такого градуса, что граница между жизнью и сказкой перестает быть видна! Так не бывает, понимаете?!

– Просто вам нечего возразить по существу.

– Есть. Все на самом деле гораздо сложнее…

– Потому, что вы этого хотите. А мы не хотим. Мы хотим простоты, настоящей простоты, – когда враг – это враг, а брат и друг – это брат и друг, а не баланс интересов, когда отвага и мужество – это отвага и мужество, а любовь – это любовь. Когда данное слово – умри, но сдержи. И если смерть – то смерть в бою, стоя, с мечом в руках, на вершине горы мертвых вражеских тел. А не в подворотне от передозировки наркотиков, потому что нет ни настоящего дела, ни даже работы. А только телевизор с сисястыми девками и рекламой пиццы, зажаренной гламурчиками в фирменной духовке прямо вместе с зубной пастой с соседней кнопки…

– Это просто ужасно. Так не бывает, черт вас подери совсем!!!

– Будет, пани Елена. Хотеть – значит мочь, – и Майзель оскалился отчаянно-весело.

Им пришлось срочно оборвать разговор, потому что позвонил король. Поговорив с ним буквально несколько секунд, Майзель, пробормотав извинение, опять включил «глушилку» – устройство, не позволявшее Елене слышать, о чем он говорит со своими собеседниками. Она очень смутно представляла себе, как работает эта штуковина, но догадывалась, что в области всяких приспособлений и технологий с Майзелем мало кто может поспорить. Не даром же он так обожает японцев…