Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 51

И теперь я все думаю о приговоре моей сестры, и порою мне кажется, что я и впрямь совершила грех. А потом мне кажется, что я вовсе не согрешила.

Поэтому, домнул семинарист, я и обращаюсь к вам и прошу вас разъяснить, я согрешила или нет.

Для того чтобы вам было легче вынести решение, могу добавить, что я вовсе не смеялась над отцом как моим родителем, я смеялась над человеком, одержимым страстью. Я знаю четвертую божью заповедь и следую ей. И тот адвокат (его фамилия Крэчун) был мне смешон не как человек, попавший в затруднительное положение, а как игрок, который проиграл. И думаю, что меня судит слишком строго. Мне кажется, что развеселил меня глупый конец торговой сделки. Я надеюсь, вы не удивитесь, домнул семинарист, что я не могу более ясно описать вам все, что происходило тогда в моей душе. Не правда ли, мы часто глубоко грустим и весело смеемся, никак не анализируя в подробностях все причины нашего настроения?

Вы будете снисходительны ко мне и, приняв все это во внимание, пришлете ответ, который успокоит меня, склонив чашу весов в ту или другую сторону. Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы правой оказалась я, а не моя сестра Мария. Я бы чувствовала себя чересчур несчастной, зная, что допустила столь большой грех. Но это только мое желание, уважаемый семинарист, и я прошу не сообразовывать с ним ваше суждение. Вы должны вынести самый праведный приговор. В конце концов и мне следовало бы поучиться не хохотать при виде уморительных вещей… Вот-вот! Уморительных! Вот в чем дело, вот почему я смеялась! Сватовство Крэчуна закончилось просто уморительно! Не правда ли, домнул Мурэшану, самые подходящие слова возникают, когда о них и не думаешь? Сколько я ни думала, как мне определить этот случай заставивший меня так смеяться, я ничего не могла подобрать. И вот слово само явилось — уморительный!

Итак, теперь речь идет о том, чтобы вы вынесли свой суровый приговор тому уморительному концу, который заставил меня хохотать. Ведь мы, в конце концов, должны владеть собой, должны держать себя в руках даже в самых уморительных положениях.

И самым последним доводом в мою пользу, смею вам указать, будет то, что не следует, по моему мнению, совершая торговую сделку, полагать, что это сватовство. А теперь прошу вас, уважаемый домнул семинарист, не задерживаться с ответом, если вас в какой-то мере трогает мое душевное спокойствие.

С уважением,

Елена Родян.

P. S. У Пречистого родника после водосвятия я имела честь принимать за нашим столом отца Мурэшану. Он, как и всегда, был весел и, хотя у него в тот день была очень длинная служба, ведь это был день вознесения господня, вовсе не выглядел усталым. Он мне сказал, что вы в самом скором времени должны кончить семинарию, после чего получите приход. Сегодня я разговаривала с вашими сестрами и должна сказать, что завидую им, особенно Мариоаре. Я была бы рада оказаться на ее месте, я многое бы дала, чтобы смеяться, как она. И теперь в ушах у меня звенит ее чистый голосок…

P. S. Умоляю вас не показывать моего письма другим семинаристам, как это водится у вас, насколько мне известно. Оно написано столь бестолково, что я не хочу оказаться предметом обсуждений. Ведь вы, семинаристы, люди весьма серьезные.

P. S. Благодарю за книги.

Елена».

Василе Мурэшану смеялся от души, читая письмо Эленуцы. С первых же строк он понял, что все ее угрызения совести лишь предлог, чтобы известить его о том, что произошло в Вэлень. Если бы ему пришлось услышать о сватовстве адвоката Крэчуна от кого-либо другого, он, возможно, впал бы в великое смятение, а так и ему оставалось только посмеяться над тем, что произошло. Василе было очень приятно, что Эленуца сообщила ему и фамилию претендента на ее руку. Уж если девушка столь подробно посвящает его в дела ее семейства, значит, она расположена к нему и питает полное доверие. Все происшествие было изложено в насмешливом тоне. Семинарист помнил, что Эленуца на пасху столь же насмешливо отзывалась о Войку. Интересно, насмешливость всегда присуща характеру Эленуцы или она скрывает так свою застенчивость? В чем окончательно уверился Василе благодаря письму, так это в том, что девушка не насмешничает над ним самим! Если бы она написала ему такое письмо до пасхальных каникул, семинарист почувствовал бы себя уязвленным, сочтя его тонкой издевкой. Но они танцевали, разговаривали, и он чувствовал: Эленуца не станет над ним издеваться.

К тому же она так тепло и сердечно писала о его отце и сестрах!

Василе, перечитав письмо несколько раз, вскочил со скамьи. С раскрасневшимся лицом он мчался по дорожке и, обнимая идущих навстречу семинаристов, восклицал:

— Какой прекрасный день! Какой день прекрасный!

День и вправду был замечательный — ясное голубое небо, прохладный воздух. Мелькнет черной подковкой ласточка и исчезнет. А как сладко заливается дрозд из зеленого пышного куста!..

Семинаристы знали, как чувствителен Василе к красоте природы, но такого безудержного восторга не ждали даже от него.

— Того и гляди, зайца догонит! — воскликнул один из семинаристов, недоуменно поглядев вслед Василе, который летел со всех ног к семинарии, торопясь немедленно ответить Эленуце. Радость переполняла его, и он спешил взяться за перо. Он узнал, нет — он почувствовал, что небезразличен Эленуце! Сказать, что домнишоара Родян влюблена в него, ему бы и в голову не пришло, потому что занят он был одним — ему хотелось быть приятным Эленуце, радовать ее, знать, что ей интересно с ним разговаривать и весело смеяться. Василе жаждал дружбы Эленуцы. Познакомившись с ней поближе, он испытывал к ней глубочайшее уважение. Душа его была переполнена, но все чувства и мысли, которые в ней пробудились, вели речь лишь о самом Василе, о его будущем, о его счастье, и как можно было отвлечься от них, заняться чем-то другим? Эленуца улыбалась ему из прекрасного далека, и, куда бы он ни смотрел, всюду видел себя, сияющего от счастья. В ушах у него звучали целые фразы из ее письма…

Так что же ей написать?

Он думал, что же ей написать, а сам видел себя и удивлялся: почему он до сих пор не замечал, что он умен, и красив, и такого высокого роста? Ему даже казалось, что он еще вырос, возмужал, поумнел. Не понимая, что с ним творится, Василе сидел неподвижно с пером в руке. Вместо того чтобы обдумать вопрос, заданный домнишоарой Родян, и ответить на него, Василе унесся мыслями далеко-далеко. Порадовавшись себе, он задумался об отце, о матери, сестрах и в каждом открыл новые неожиданные достоинства. Можно было подумать, что письмо Эленуцы — волшебное зеркало, благодаря которому для Василе стало зримо все самое лучшее, самое светлое, что было в нем и в его близких. Василе понял еще явственнее, чем раньше, что богатство вовсе не препятствие для человеческих отношений и его отец может быть в дружеских отношениях с Иосифом Родяном. Он увидел, что священник из Вэлень превосходит достоинствами управляющего, что его сестры куда образованнее дочерей Родяна и если отношения между семьями не совсем дружественные, то виною тому письмоводитель сельской управы, а не священник. Но подружиться они могут, и это дело будущего! Василе и Эленуца словно призваны способствовать сближению двух семей. И еще Гица. Как хорошо он сейчас видел все достоинства Гицы — ум, честность, твердые житейские правила.

Но не только он сам и его родные — все, о ком бы ни подумал Василе, представлялись ему яснее и отчетливее. Больше того, проблемы, которые он никак не мог решить, вдруг предстали перед ним решенными, и оставалось только облечь это решение в слова. Он вспомнил приятеля, с которым у него произошла размолвка, и понял, что давно простил его. Как это ни странно, но о чем бы ни думал Василе, все представлялось ему более ярким, рельефным, не таким, как обычно. Касалось это и людей, и отношений между ними. Даже отец и сестры предстали будто новые существа, более значительные и выразительные.

Когда Василе очнулся от своих размышлений, похожих скорее на пестрый калейдоскоп быстро мелькающих картин, то ему показалось, что он тоже стал другим — более решительным, сильным и как будто бы даже более значительным.

На застенчивую душу семинариста пролился из письма Эленуцы благотворный дождь чистосердечного доверия и брызжущей смехом искренности. Душа его проснулась и ощутила самое себя в полную силу — возможно, она впервые в жизни познала, какова она есть. Поэтому какое-то время, совсем позабыв про Эленуцу, Василе видел только себя: ведь собственное «я», которое предстало перед ним, оказалось таким необычным!.. Для Василе настал великий час, он начал постигать самого себя. С ним произошло чудо, которое воистину рождает человека для постижения жизни.

Когда Василе окончательно пришел в себя, он ощутил глубокую значительность домнишоары Эленуцы Родян и с нежностью подумал, как бы поделикатнее ей ответить.