Наталья Рубанова - Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы Страница 51

— Деньги — казенные; пора делом заниматься. Слушай же, благороднорожденная, и отвечай.

И тут Анфиса вдруг обнаружила, что не на Невском она и без Гиты, а на Московском вокзале у поезда «Красная стрела» с билетом на забронированное купе и паспортом на имя «пани Ежинска».

Анфиса легла на нижнюю полку. За окном исчезали питерские окраины. «В Москву, в Москву!» — галдели три сестры в соседнем купе; ложка весело позвякивала в стакане чая с железным подстаканником; Анфиса лениво перечитывала «Повесть о Сонечке» и равнодушно засыпала под стук колес. Вскоре ее разбудил звук гонга, который никак не должен был звучать в «Красной стреле», да еще в понедельник. «Начинается», — вяло вздохнула Анфиса и стала слушать.

— Слушай, о благороднорожденная! Пять ядов, подобных наркотикам, порабощают человечество и привязывают его к страданиям существования в пределах Шести Лок — похоть, ненависть, глупость, тщеславие (эгоизм), зависть.

— Плавали, знаем, — пробурчала Анфиса, но замолчала, услышав главную мантру Авалокитешвары ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, а потом и самого Авалокитешвару, сидящего напротив, на соседней нижней полке. Авалокитешвара пил чай с кусочком сахара вприкуску, следуя хрестоматийному виленинскому примеру.

— Как покровитель Тибета, хочу заметить тебе, Анфиса, что повторение моей мантры и при этой жизни, и в Бардо помогает завершить круг смертей и рождений. Моя мантра открывает путь в Нирвану, — сказал он очень серьезно. — ОМ затворяет врата рождения в мир богов, МА — в мир асуров, НИ — в мир людей, ПАД — в мир животных, ME — в мир «прет», ХУМ — в мир обитателей Ада. Чтобы закончить скрип Сансары, ты должна умереть правильно: спокойно, достойно и без страха. Ты должна прилежно изучить искусство умирания, будучи еще в добром здравии. Тогда ничто не опьянит тебя в Сидпа Бардо, и ты никогда больше не появишься ни в одной из Шести Лок.

— Я стараюсь, — тихо сказала Анфиса.

— Плохо стараешься, — помрачнел Авалокитешвара. — Ты на Гиту не смотри: она богиня, ей по бутикам ходить привычно. А тебе просто не нужно думать о Марсе. Тебе вообще вредно думать.

— Всем вредно думать, — попыталась возразить Анфиса, но Авалокитешвара остановил ее, подняв ладонь:

— Не всем. А тебе вредно. Особенно о Марсе. Все, тема закрыта, иди изучай Сидпа Бардо, только особо не увлекайся — не то заново родишься.

— Спасибо, что напомнили, — Анфиса закрыла глаза и нырнула в засемьюпечатное.

— Ты получишь тело, подобное прежнему — чувственному телу из плоти и крови. Оно будет наделено особыми свойствами и совершенством. Но это тело, рожденное желанием, Анфиса, всего лишь иллюзия мыслеформ в Промежуточном Состоянии.

«Я помню, я читала, — не сказала Голосу Анфиса. — Тело желания оно называется».

— Не следуй за видениями, Анфиса, что появятся перед тобой, не соблазняйся, будь тверда. Если окажешься слабой и привяжешься к ним, снова будешь скитаться — хуже, чем в Питере! — в Шести Локах будешь скитаться и страдать.

«И тут «благоприятна стойкость», — не вздохнула Анфиса, ныряя куда-то совсем уж глубоко».

— Дабы овладеть истиной, оставь суетное, дай своему глупому уму успокоиться в бездеятельности. Стань изначальна, ясна, пуста; пребудь неомраченной, забудь даже о Марсе — так, и только так ты избежишь очередных врат чрева и освободишься от грязной скрипучей колесницы.

«Хрен-два от нее освободишься», — не подумала Анфиса, но спохватилась.

— Даже если при жизни ты была слепой, глухой или хромой, то здесь, в Посмертном мире, станешь совершенна.

«Иногда от «совершенства» становится грустно, — не возразила Анфиса. — Но от несовершенства вообще хоть на стену Китайскую лезь…»

— Нерожденность, Нестановление, Несотворенность, Невоплощенность — вот цели, которые стоят перед тобой, и ничего более не должно прельщать тебя.

«Трандец, Нирвана», — улыбнулась Анфиса и поплыла дальше, вслушиваясь в засемьюпечатное.

— Теперь твое тело не состоит из грубой материи. Ты можешь легко проходить сквозь скалы, холмы, камни, землю, дома. Даже через гору Меру можешь пройти.

«Это та, что в центре Земли, а вокруг — континенты?» — не спросила Анфиса.

— О, благороднорожденная, ты увидишь места, хорошо тебе знакомые на Земле, увидишь родственников и друзей; ты захочешь поговорить с ними, но НЕ ОНИ услышат тебя. Тогда ты поймешь, что мертва, и будешь страдать подобно рыбе, выброшенной из воды на раскаленные угли.

«Да я и так вроде ни жива, ни мертва, — не слишком усомнилась Анфиса. — Ничего не понимаю».

— Привязанность к земному не спасет тебя от страдания, поэтому молись своему гуру, детка.

«Где же этот гуру, и есть ли он вообще?» — не прикинула Анфиса, но на всякий пожарный произнесла ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, вызвав одобрительный кивок Авалокитешвары, расслабившегося неподалеку от Лхасы в пещере с крутым кондиционером.

Анфиса вдруг почуяла, как не знающий покоя ветер кармы уподобил ее перышку, увлекаемому вихрем, и удивилась, не заметив ни Солнца, ни Луны, окунулась в естественный природный свет. Этот астральный свет рассеивался по эфиру, как сумеречное освещение: тогда Анфиса залетела на секундочку в телевизор, но так же быстро и вылетела, попав в 345-ю серию мексиканского сериала, где во время ее явления добропорядочная семья пила апельсиновый сок, а Анфиса возмущала спокойствие.

— Ходют тут всякие, — сказала донна Сальвара дону Сальвару.

— Это ничего, главное, чтобы наш сын стал настоящим человеком, — ответил дон Сальвар донне Сальваре, и та заткнулась.

Анфиса полетела дальше, но вдруг дорогу ей преградили белая, черная и красная пропасти. Она, почти уже потерявшая нюх на страх, испугалась: так глубоки и страшны они были, эти пропасти.

— О, благороднорожденная, — раздался Голос из Подвала Вечности, — не пугайся. Это не есть пропасти, это есть лишь Гнев, Похоть и Невежество. Ты сейчас в Сидпа Бардо, откуда можешь опять завернуть в Сансару, а можешь и не завернуть. Решайся же! Молись своему сострадательному гуру, чтобы он не дал низвергнуться тебе в мир несчастий.

Анфиса прочитала «Отче наш», потом на всякий случай, ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ, и потихонечку стала отбрасывать привязанности и желания; и даже на время забыла о Марсе.

— Даже если ты не страдаешь и не блаженствуешь, а испытываешь одно равнодушие, сосредоточься на Великом Символе; только не думай, что размышляешь.

Анфиса забыла, что это за «Великий Символ», но все-таки сосредоточилась, прогнав мысли о медитации. После этого она оказалась возле каких-то мостов, храмов и пагод, но у нее не было сил задерживаться на одном месте: Анфисе стало неспокойно, и она прошептала: «Что делать?»

Как только вопрос был задан, Авалокитешвара протянул ей томик Чернышевского.

— У вас плохое чувство юмора, — обиженно сказала Анфиса и отвернулась.

Авалокитешвара улыбнулся и, перебирая четки, улетел вместе с ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ и нудной прозой жизни.

Внезапно до Анфисы дошло, что ее счастье и горе зависят исключительно от мифической кармы, и что сделать уже ничего нельзя, кроме разве того, как не думать.

«Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь», — пропела нагло Анфиса и успокоилась, но неожиданно поймала себя на мысли, что снова хочет иметь человеческое тело и ради этого готова забыть даже самые прекрасные сутры. И, хотя Анфиса знала, что совершает, может быть, самую большую глупость, все же полетела на поиски собственного тела.

— Дура, — прошептала Анфиса Анфисе и прислушалась.

— Отринь свою жажду! Смири ум! — как-то очень уж издалека наставлял ее Голос, но Анфисе стало скучно, и она недовольно фыркнула, зная, что тело — духовное, и если даже кто-то решится его четвертовать, она все равно не умрет.

Вскоре Анфиса начала испытывать нечто похожее на маниакально-депрессивный психоз: мгновения небывалой радости сменялись глубочайшей печалью. Это было очень похоже на натяжение и ослабление древней катапульты, но Анфиса могла уже не привязываться к радости и не зацикливаться на печали, хотя с последней оказывалось сложнее всего.

— А как переводится моя любимая мантра, ты хоть знаешь? — откуда ни возьмись появившийся Авалокитешвара улыбался Анфисе.

— Слава Драгоценности Лотоса! — вздохнула Анфиса. — Это что — экзамен?

— Нет, зачет.

— Ну и… у меня есть шансы?

Но вместо ответа Авалокитешвары материализовалась пара оборванных ламаистов и начала кричать слева и справа от ни живой, ни мертвой Анфисы:

— ОМ ВАГИ ШОРИ МУМ! ОМ ВАДЖРА ПАНИ ХУМ! ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ!

— Translate, please, — попросила их Анфиса. — Do you speak Europe?

— Слава Владыке Речи! Слава Драгоценности Лотоса! — еще громче закричали ламаисты, а потом затихли и стали пить свой вонючий чай с маслом, даже не предложив тот Анфисе.