Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки Страница 52

— Нет, действительно, что-то мне не по себе… — задумчиво говорю я, морща лобик и вглядываясь куда-то внутрь организма.

Тут молодому человеку становится совсем плохо, и он пытается запихать меня на водительское место моей машины, но получается это у него не очень хорошо, хоть он и прикрывает мою голову ладошкой, чтобы я не стукнулась и не расстроилась дополнительно. А я ж не лезу, хоть «форд сьерра», на котором я тогда ездила, достаточно большая машина. Но впихнуть-то меня еще труднее, чем вынуть! Ну, сжалилась я, сказала, что поеду, пожалуй. Села за руль и удалилась. Не думаю, что в этот день ему захотелось остановить кого-нибудь еще.

А, нет, забыла. В промежутке между этими двумя случаями меня останавливали еще один раз. Еду это я в папином автомобиле, никого не трогаю. Прямо под колеса бросается продавец полосатых палочек. Я по тормозам, опускаю стекло.

— Девушка! А что это у вас за машина? — с фанатичным огнем в глазах спрашивает серый брат. Не, ну понятно — он мальчик, ему интересно. Дело в том, что одно время мы ездили на машине, которых было в городе три штуки, — это была «вольво 66». О! Этот автомобиль! Вернее, не он, а она. Все-таки та машина была девушкой. 1978 года выпуска.

Когда мы говорим «вольво», что мы себе представляем? Особенно 1978 года? Мы рисуем в своем воображении огромную колымагу с попой чемоданом, мягко приседающую на амортизаторах.

А эта машинка была очень забавной. Во-первых, объем двигателя у нее был чуть поболе, чем у «Оки», — 1,1 литра. Во-вторых, это была двухдверка размером примерно с 412-й «москвич». Правда, попа чемоданом, конечно, присутствовала, как и коробка «автомат». И еще — там были чудесные кресла. Таких чудесных кресел не было потом ни в одной из моих машин — эргономичные, удобные — хоть спать ложись, хоть песни пой. И сталь на капоте листовая — в палец толщиной.

И вот юноша, триста раз извинившись, прыгал десять минут козликом вокруг машинки, охая и ахая. Оказался просто вольвовый фанат.

Следующие три эпизода общения с ГАИ были в «речном периоде» моего существования.

Да-да, речь пойдет о той самой «Оке».

Эпизод первый. Возила я Соньку каждый день в садик, на набережную Фонтанки. Утро, птички поют, народу еще никого, потому что кто же на работу в 7.30 едет? А на площади Суворова запретили разворот. И схемку проезда повесили для особо одаренных. Естественно, я ее посмотрела, но это же так лениво — целый квартал объезжать. И ездила я так, как хотела, ездила, а потом из стакана на площади вылез серый брат и остановил-таки меня. Когда я стеклышко-то опустила, первые его слова были:

— Господи, как же вы мне надоели! Я уже две недели смотрю, как вы тут мне правила нарушаете!

Я ему резонно:

— А знаков запрещающих нет!

И действительно, знаки они еще не повесили и разметку не сделали. Дядька из стакана вздохнул, погрозил пальцем, сказал, чтобы я считала, что на эти три недели у меня был абонемент на разворот в неположенном месте, но с завтрашнего дня он будет штрафовать меня нещадно. И отпустил.

А я, хитрая, с завтрашнего дня стала ездить по схеме.

Эпизод второй. Еду куда-то по делам. Лето, жарко, я в черных очках. Тормозят всех, ну и меня в том числе — документы проверять. Потому что 300-летие города. Я и не выеживаюсь, документы показываю и интересуюсь ехидно — очки снимать для сверки меня с фотографией или не снимать. Кстати, напоминаю, что на момент эпизода я уже перевалила тридцатипятилетний рубеж и еду ненакрашенная на лимузине типа «Ока». Это я к тому, что гламуру во мне никакого, одна мизантропия и раздражение от задержки.

Инспектор выслушивает мои гумозности, тяжело вздыхает, отдает мне документы и говорит:

— Счастливого тебе пути, девочка моя!

На этом месте я чуть не выпадаю на дорогу. До сих пор думаю, не родственник ли какой, потому что по возрасту он был примерно мой ровесник.

Эпизод третий. Вечер, выезжаю с работы. Только выколупалась из подворотни, тут меня и накрыли.

— У вас не включен ближний свет! — И хочет штрафовать меня.

— Да вы что, инспектор, как можно? Конечно, включен! — уверенно говорю я ему.

Он с сомнением обходит машину, заглядывая ей в глаза. Описывает полный круг и возвращается ко мне:

— Да нет же, не включен! — но уже не так уверенно.

— Клянусь своей треуголкой, ну не поеду же я ночером без света! — продолжаю настаивать я на своем.

Он задумчиво цедит себе под нос:

— Всегда говорил, «Ока» — дерьмо машина, и ближний у нее — как габариты! — И отпускает меня с миром, поворачиваясь ко мне спиной.

Я и поехала. Ткнулась — ан действительно, прав был гаец — не включила я ближний, только габариты. Видимо, его подвела моя уверенность в собственной правоте, а так мог бы содрать рублей 100 для поддержания ушанки.

А потом мы купили «нексию». И, чтобы попробовать, как она ездит, поперлись на Крестовский остров. Ночью. Я за рулем, Слава рядом. Он мне командует — направо, налево, потому что ночью я на том острове в аллейках и запутаться могу, а он хорошо их знает, потому что все на роликах отутюжил. Вот он мне в очередной раз — «налево», я налево-то поворачиваю, а там кирпич висит, и не сразу на въезде в аллейку, а метрах в двадцати вглубь. Я ж девушка порядочная, доехала до знака и остановилась. И мы вышли из машины на перекур. У меня эмоций море, после «Оки» комфорт неимоверный, я дорогому о своих ощущениях, захлебываясь слюной, рассказываю, а тут из-за елки подкрадывается гаишная машина. Оттуда, радостно потирая руки, выползает инспектор со словами:

— И что же это мы ездим под кирпич?

На что я, как водитель, показываю столб, на котором висит кирпич, передний бампер машины, который находится в полуметре от этого столба, и делаю бровки домиком. Типа — не поняла? На этом месте лицо кислеет, он даже не пытается проверить у меня документы и грустно уезжает. А я остаюсь в охренении — что может делать машина с гайцами в час ночи в безлюдной аллее Крестовского острова? Оказывается, это была дорожка к ресторану «Русская рыбалка» — и там место хлебное, прикормленное — кто кирпич не заметит, а кто из ресторана под градусом — и за руль, ожидая, что ночью можно проскочить незамеченным. Тем более ресторан дорогущий.

А один раз я сама к инспектору приставала. Кстати, тоже на «Оке» была. Закипела моя девочка в пробке у Дворцовой площади. Машины стоят — пять рядов туда, пять рядов сюда, а мне и не выбраться. Ну, вылезла я из машины и стала приставать к дядьке:

— Я, — говорю, — там своей таратайкой все движение перегородила. Люди и так в пробке парятся, а теперь у них даже возможности объехать мою коробчонку нету. Потому — пробка. И вы должны уже сделать что-нибудь!

Кряхтел он долго, не хотелось ему. Однако дошел со мной до машины. Я, кокетка престарелая, ему намекаю — что и спина у меня болит, и нога отстегивается, а «не могли бы, как настоящий джентльмен, помочь даме оттараканить машинку в более приличное место?». Буквально включаю дуру и беспомощную нимфу. Он, надо отдать ему должное, некоторое время отнекивался, но под напором беспомощности и моих слов о его исключительности сломался.

Первые десять метров мы толкали машину вдвоем. Потом он поправил сползающую фуражку и говорит:

— Чего уж там, садитесь за руль, я вас и один оттранспортирую.

Так я и ехала от Дворцовой до стоянки перед Эрмитажем — гордо, за рулем. На гаишной тяге. Спасибо ему. Большое человеческое мерси.

Глава семьдесят пятая

Криминальная столица России

И другому подразделению Министерства внутренних дел спасибо. Вот через ограбление мы с Ховановым, например, прошли. Как? Да вот так. Песню помните?

Наша служба и опасна, и трудна.И, на первый взгляд, как будто не видна.На второй как будто тоже не видна.И на третий тоже…

Кого из нас в детстве не пугали дядей-милиционером? Меня не пугали. Поэтому выросла я, совершенно незапуганная представителями этой профессии и наивно взирающая в их сторону в ожидании помощи.

В раннем безоблачном детстве у меня, конечно, еще не было машины, да и у родителей моих не было. Поэтому такая разновидность блюстителей порядка, как гаишник, была тоже как будто мифической, далекой от меня и от моей реальности.

Но жизнь — вообще штука оригинальная. И, хоть я и считаю себя совершенно законопослушной гражданкой, несколько раз в жизни мне приходилось сталкиваться с милицией.

Дело было в 1998 году, осенью. А так точно я помню потому, что Соньке было полгода, а уж год рождения собственного ребенка я, несмотря на склероз, еще кое-как идентифицирую.

Времена были достаточно тяжелые — я не работала, Слава получал не то чтобы много, а ребенок, хоть и притворяется совершенно маленьким, но вложений требует, как совершенно большой. Не могу сказать, что мы голодали, — но деньги я считала до копеечки. И даже памперсы своему полугодовалому чудовищу покупала на два размера меньше, после чего маникюрными ножницами резала пополам липучки, чтобы подогнать размер памперса под размер попы.