Эрскин Чайлдерс - Загадка песков Страница 52

Еще двое employés[90] зашли последовательно в контору и вышли, получив зарплату. Один выглядел, как кочегар, другой посолиднее – шкипер буксира, допустим. С этим последним тоже завязалась дискуссия про извлеченную со дна деревяшку, и он тоже пожал плечами. Его уход предвещал конец собранию. Гримм захлопнул гроссбух, и я плюхнулся на колени, потому что в комнате все враз задвигали стульями. Одновременно с этим на другой стороне здания работники зашагали обратно к берегу, болтая и сплевывая по пути. Тут кто-то пересек комнату и подошел к моему окну. Я отполз на четвереньках, встал и прижался к стене, охваченный приступом отчаяния – мне хотелось как можно скорее удалиться в направлении на зюйд-ост. Но при раздавшемся затем звуке я вздрогнул, как от удара электричеством, то был скрип задергиваемой шторы.

Со скоростью мысли переместился я на прежнюю позицию и обнаружил, что обзор полностью прегражден кретоновой занавеской. Она была цельной, из одного куска, то есть, к моему огорчению, без щели. Но висела не совсем ровно и в одном месте выпирала наружу под воздействием некоего предмета – человеческого плеча, судя по форме. Похоже, Долльман остался на своем месте. Сильнее огорчило меня открытие, что я почти не слышу ни слова, даже прижав ухо к окну. Не то чтобы говорящие понизили голос – нет, эта уединенная дискуссия велась обычным тоном, но стекло и плотная ткань заглушали звуки. И все же вскоре я сумел приладиться и уловить общую диспозицию. Голос фон Брюнинга, единственный слышанный мной раньше, я узнал сразу же. Коммандер сидел за столом слева. Местонахождение Долльмана я представлял. Третий голос, хриплый и надтреснутый, наверняка принадлежал пожилому господину, которого звали – тут я забегу вперед – герр Беме. Для Гримма голос был слишком стар, и в нем угадывалась нотка властности – в данный момент он резко задавал вопросы. Три последних я уловил полностью: «Когда это было?», «Они не прошли дальше?» и «Слишком долго, даже речи быть не может». Речь Долльмана, хоть и ближе всех располагавшегося, была слышна хуже прочих. Звучала она монотонно, и что это за странное шевеление шторы у него за спиной? Да, сложив за спиной руки, он теребил складку занавески. «Что, нервничаешь, дружок?» – был мой комментарий. Предатель повернул вдруг голову – очертания проступали на ткани – и я смог уловить все, до последнего слова.

– Очень хорошо, вы увидите их сегодня за ужином. Я приглашу обоих.

Вас вряд ли удивит, что я тут же поглядел на часы – сами события заняли гораздо меньше времени, чем ушло на их описание, и была всего четверть четвертого. Долльман прибавил что-то про туман, и кресло его скрипнуло. Быстро присев, я услышал шорох колец по гардине.

– Густой, как и прежде, – закончил наш приятель.

– Ваш доклад, герр Долльман, – бросил Беме.

Долльман передвинул свое кресло ближе к столу. Двое остальных тоже расположились поближе.

– Чатэм, – произнес Долльман так, будто объявлял название темы.

Слово простое и короткое, и вы можете представить, как поразило оно меня. «Так вот где ты был в прошлом месяце!» – сказал я себе. Зашуршала разворачиваемая карта, и я понял, что все склонились над ней, слушая пояснения Долльмана. Но теперь любопытство мое не получало удовлетворения, так как до меня не долетало ни одной членораздельной фразы. Сгорая от нетерпения, я обдумывал меры. Прокрасться вокруг и слушать у двери? Слишком опасно. Взобраться на крышу и припасть к дымоходу? Слишком шумно, да и вряд ли выйдет. Я попытался приопустить верхнюю половину окна – последнее имело простейшее устройство, из двух секций, двигающихся вертикально. Без толку – аккуратному давлению она не поддавалась, а надави посильнее – может затрещать. Я извлек нож Дэвиса и воткнул кончик между подоконником и рамой, надеясь расширить щель. Безрезультатно. Хотя нож был морской, не только с толстым лезвием, но и с такелажной свайкой[91].

Тут открылась и вновь захлопнулась дверь, и я услышал, как шаги приближаются к углу справа от меня. Мне хватило ума не терять ни секунды, но потихоньку (спасибо глубокому фризскому песку) укрыться за стеной большого, параллельно стоящего здания. Некто, не видимый для меня протопал по каменным плитам, потом по порожкам. «Гримм идет в свое жилище», – сообразил я. Текли драгоценные минуты: пять, десять, пятнадцать. Он что, совсем ушел? Восемнадцать… Выходит! На этот раз я осмелел и подобрался ближе. Фигуру я различил смутно, зато ясно разглядел белый лист бумаги в руках у Гримма. Шкипер обогнул дом и вошел в дверь.

В этот миг я испытал и преодолел приступ скепсиса. «Если это секретное совещание, то почему они даже караульных не выставили?» Ответ мог быть только один: «Опасаться им некого. Работники, как и все остальные, кого доводилось нам до сих пор встречать, ни о чем не подозревают. Истинная цель всей этой компании по подъему сокровищ (жалкая придумка, честное слово!) – дать повод для таких вот встреч. Но зачем тогда зашторивать окно? Да из-за карт, тупица!»

Я снова стоял под окном, но столь же бессильный уловить ведущийся на невысоких тонах конфиденциальный разговор. Но сдаваться мне не хотелось. Судьба и туман привели сюда меня, единственного, может статься, человека, наделенного в силу стечения обстоятельств возможностью и желанием добыть секрет, связывающий эту четверку.

Такелажная свайка! Там, где нижняя часть рамы соединялась с подоконником, имелся неглубокий паз. Я воткнул острие свайки в зазор и надавил, плавно наращивая усилие, управлять которым при наличии такого мощного рычага не составляло труда. Рама поддалась почти без сопротивления, поднявшись до верхнего края паза и еще чуть-чуть выше, на полдюйма. Но и этого вполне хватило, чтобы голоса внутри стали звучать иначе. Это было похоже на эффект, когда музыкант убирает ногу с демпферной педали пианино. На большее рассчитывать не приходилось, потому как свайке не хватало точки опоры. Рисковать же достигнутым, пуская в ход руки, я не решился.

Припав щекой к влажному подоконнику и ухом к щели, я вновь упал духом. Заговорщики сгрудились вокруг стола и шуршали бумагами. «Доклад» Долльмана явно был закончен, потому как его голос слышался редко; иногда говорил Гримм, фон Брюнинг и Беме брали слово чаще, но, как и прежде, только у последнего мне удавалось разобрать хоть что-то членораздельное. Как назло, эти негодяи в отличие от сценических действовали без оглядки на театральные эффекты и мои интересы. Глубоко погруженные в предмет, прекрасно им знакомый, они говорили полунамеками, без разглагольствований, сыпали техническими терминами. Многие из слов, что долетали до моего слуха, были совершенно непонятны мне. Остальное по большей части состояло либо из литер, либо из цифр, касающихся глубин, дистанции и пару раз времени. Литеры всплывали часто и являлись, насколько я мог судить, ключом к какому-то шифру. Числа, окружающие их, были, как правило, очень маленькими, с десятыми долями. Что сводило меня с ума, так это недостаток обычных существительных.

Передать читателю то, что я услышал, совершенно невозможно – настолько хаотично то, что сохранилось у меня в памяти. Могу только воспроизвести несколько фрагментов и ту расплывчатую классификацию, которую я для себя установил. Литеры варьировались от «А» до «G», и лучший шанс предоставил мне Беме, когда зачитывал отрывки из документов, идя в обратном порядке, от «G», и добавляя краткие комментарии. Например: «“G” – завершен. “F” – плохо, 1,3 (метра?), 2,5 (километра?). “E” – тридцать два, 1,2. “D” – три недели, тридцать». И так далее.

В другой раз Беме снова пробежался по списку, но на этот раз букву называл он, а Гримм давал лаконичные ответы. Ответы указывали вроде как на числа, но я не уверен. Иногда по нескольку минут кряду не слышно было ничего, кроме скрипа перьев да нечленораздельного бормотания. Но из всей этой навозной кучи я выудил пять жемчужин – четыре существительных с шипящими звуками и название, уже встречавшееся мне ранее. Существительные были следующие: «Schleppboote» (буксиры); «Wassertiefe» (водные глубины); «Eisenbahn» (железная дорога); «Lotsen» (лоцманы). Название тоже было звонким, поэтому легко уловимым на слух: «Эзенс».

Два или три раза я распрямлялся, давая отдых затекшей шее, и заодно бросал взгляд на часы, потому что время работало против меня, как во время недавней нашей гонки. Нам доставят просьбу прибыть на ужин, и к этому моменту необходимо быть на яхте. Туман оставался столь же густым, а свет, и без того неяркий, стал еще хуже. Как они-то сами вернутся на Нордерней? И как добрались сюда с Юста? Удастся нам опередить их? Сочетания времени, приливов, расстояний – как раз те самые цифры, в которых я совсем не силен, крутились у меня в голове в тот самый миг, когда внимание стоило полностью сосредоточить на другом деле. Двадцать минут пятого; двадцать пять… Дэвис говорил, что после половины пятого вода покроет берег. Мне придется идти к маяку, но это в опасной близости от дороги к пристани… А до меня все еще доносились голоса из комнаты. Было примерно 16.35, когда снова послышался грохот отодвигаемых кресел. Кто-то встал, собрал бумаги и вышел. Другой человек, не поднимавшийся с сиденья, Гримм, стало быть, последовал за первым.