Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1 Страница 52

- Люба вышла замуж за здешнего куркуля, познакомившись с ним в Минске на слёте каких-то передовиков. Его потом почему-то выбрали председателем колхоза, хотя, на мой взгляд, он больше годился в кладовщики. И вообще таких гнали в Сибирь, больно умных. Чего сестра в нём нашла? А вот живёт уже сколько лет, дома перестала появляться и к себе не зовёт. Мы вот теперь заявимся, посмотрим, как там заботится о ней незваный зять, наведём порядок в семье. Деревня их недалеко от станции, сколько помню, пешком с час по полям. Люба учительницей работает. Письма редко пишет, совсем оторвалась от семьи, видно, председатель давит, да и жизни у нас теперь разные. Они – начальство колхозное, в президиумах сидят, где же ездить к родичам. В деревнях это - сплошь и рядом: в соседних живут, а в гости не ходят. Всё забота да работа, маета сплошная, а отсюда до Минска – вон как далеко. Теперь побываем в гостях у сестрёнки, раскулачим зятька на самогончик, а может, и водочки поставит, ведь председатель же!

Он ещё что-то говорил, полузахлёбываясь торопливыми мыслями и словами, опережавшими их и вносящими сумбур в изобилие речи, но Владимир уже не слушал, внутренне успокаиваясь, удивляясь, что вдруг оказалась здесь, на этой случайно выбранной станции, старшая сестра Марлена, будто подставленная кем-то. И может быть, то, что они убрались из вагона, где наследили и куда ещё придут смершевцы, даже к лучшему, даже несомненно, к лучшему: они ушли из поля зрения, ещё не вызвав острого подозрения, и причина ухода теперь есть, основательная и настоящая. За себя Владимир не боялся, а вот Марлен мог не выдержать психологического давления усиленных расспросов и проболтаться, не прямо, но намёками, и тогда за них бы зацепились и – конец. Значит, снова он ушёл от опасности и снова не сам, а кем-то ведомый. Сколько же так будет продолжаться и какова конечная цена такого спасения? С ума можно сойти! А пока…

- Ну, что ж, пойдём в гости к сестре, - решил он, встал, потянулся, окончательно будя тело, поднял чемодан Марлена, прихватил на плечо свой вещмешок и, не оборачиваясь, не ожидая спутника, пошёл к станции. Отставший Марлен подхватил оставшийся чемодан злополучного капитана и заспешил следом, постукивая мешающей палкой, пыхтя и спотыкаясь на каждом шагу. В конце концов, не выдержал и взмолился:

- Володька, притормози немного, не беги так, - а когда догнал приятеля, добавил, - и вообще ты не туда идёшь: нам нечего делать на станции. Давай я впереди покандыбаю.

Владимир молча подчинился, пропуская спутника вперёд, и пошёл следом за вихляющимся на каждом шагу Марленом, ломающимся то на правый, то на левый бок в зависимости от того, в какой руке нёс чемодан, и одновременно припадающим на больную ногу. Обе руки его были заняты, он часто останавливался и, чертыхаясь, поправлял палку, попутно смахивая со лба уже повлажневшие от пота волосы. Владимиру подумалось, что товарищ его мало того, что духом не устойчив, слаб, так ещё и физически совсем не развит. Хорошо, что не надо идти на станцию, никто не будет знать, что они сошли здесь, следы обрублены в поезде. И торопиться, пожалуй, тоже не надо. Внедряться в дело нужно медленно, учил Гевисман, а делать его надо быстро, а ещё быстрее – уходить. Так что, - как это выразился Марлен? – покандыбаем пока.

Пройдя так ещё метров 100, уже недалеко от вагона-станции свернули с полотна железной дороги, по тропинке пересекли какие-то тёмные кусты и вышли на дорогу, идущую параллельно железнодорожному полотну.

- Во! Сколько лет прошло, а вспомнил, что здесь дорога. Теперь по ней потопаем прямо до сестрёнки.

Марлен остановился передохнуть и переменить руки. Стояли, вслушиваясь в предрассветную темноту.

Глава 5

- 1 –

Был тот час, когда всё затихает, готовится к встрече света, жизни, нового дня. Густеющий книзу туман ослабевал в движении, цеплялся за ветви кустов и небольших деревьев. Вымокшие листья их истекали оседавшей влагой, хорошо слышна была частая и неровная капель под каждым деревом и кустом. Рассвет наступал, но чёрный, ещё ночной, лес полностью скрывал жаркую полоску зарождающегося дня, и только видно было, как постепенно серело-светлело небо в неподвижных вершинах деревьев. Кое-где их оживляли редкие птичьи голоса, встревожено окликающие сородичей, не уверенные в том, что есть ещё кто-то живой, кроме них.

Как-то судорожно вздохнув и передёрнувшись всем телом от утренней свежести, Марлен снова подхватил свои вещи обеими руками, необычно молча, и двинулся первым, смирившись, очевидно, с необходимостью и неотвратимостью дороги.

И опять они шли недолго.

За первым же небольшим поворотом почти поперёк дороги, уткнувшись радиатором в кусты, стоял ЗИС, блестевший, как и кусты, от влаги. За кабиной высились бочками газогенераторы, по стёклам пересекающимися струйками стекала вода, жирно блестели налипшие на колёса комья и полосы грязи. Машина стояла, будто брошенная кем-то.

- Стой здесь, я посмотрю, - тихо сказал Марлен, оставил свои вещи и осторожно пошёл к машине, припадая на больную ногу, как будто специально пригибаясь, притаиваясь к земле. Медленно подойдя к кабине, он заглянул в окно, ничего, наверное, не увидел, слегка протёр его ладонью, снова заглянул, потом взялся за ручку дверцы и резко рванул на себя.

- Хенде хох, фрау-матка! – заорал он дурным голосом и одновременно посунулся к открытой дверце, но тут же отлетел от неё, шлёпнувшись задом в мокрую траву обочины дороги под куст-душ, а из дверцы осталась торчать, как сработавшая пружина, толстая нога в коротком пыльном сапоге. Потом к ней присоединилась вторая, обе сползли на землю, а следом и весь хозяин, одетый в синий комбинезон и серый выцветший ватник. Голова была повязана белым платком с какими-то синими узорами так, что узел находился сзади, и из-под платка торчали светлые волосы. «Женщина!» Запоздало стал понятен пугающий крик пострадавшего, который уже поднимался, отряхиваясь.

- Ты чего?! – закричал он обиженно.

- А ты чё? – получил в ответ то же.

- Дура деревенская! – обозвал, не найдя, что ещё сказать.

Ему было обидно за нелепый исход затеянной шутки и вдвойне – за мокрый зад.

- Шуток не понимаешь, кобыла стоеросовая? – кипятился Марлен. – Да я тебя сейчас…

Но что будет «сейчас», он уже не представлял, да и не мог ничего. Но, видно, женщину, всё же, напугал, потому что она стала оправдываться:

- Так вы ж по-немецки кричали. Почём я знала со сна, что вы – наш офицер. Разве б я пихнула! Сами виноваты! – не удержалась в женской логике оставлять за собой последнее слово. Потом увидела Владимира.

- Ой, вас двое! Чё вы здесь делаете? А вещей-то сколько! Куда вы?

Была она, что называется, в теле, но особенно поражали груди, никак не умещавшиеся в телогрейке. Вся её фигура расширялась кверху, увеличенная ещё больше нелепой неженской одеждой. Привлекали внимание гладкость кожи лица, большие серые, очень красивые, глаза, не подходящие лунообразной форме простецкой физиономии, и, особенно, симпатичный, вызывающий улыбку, чуть вздёрнутый нос, вышелушенный солнцем до красноты. Под платком угадывались, по выбившимся прядям, короткие русые волосы. Да, подумалось Владимиру, это тело рождено, чтобы производить, русская мадонна впечатляет формами. Вряд ли им соответствует интеллект. Некрасивая самка, однако, симпатичная. Вероятно, грубая. Не хотелось бы ночью склоняться над этим лицом.

Как обычно, обида Марлена быстро прошла, и он уже приставал:

- Слушай, где ты такие достала? Возьми меня адъютантом, я их носить буду, а?

- Смеётесь, товарищ младший лейтенант, - с угловатым жеманством отвечала дорожная наяда, - а хватит силёнок-то? Разве что на одну?

- Так нас двое, - нашёлся Марлен.

Рот его плотоядно растянулся до ушей, глаза масляно заблестели, и даже на заду не чувствовалось мокроты. Женщина тоже смеялась, радуясь, очевидно, исчерпанному неприятному инциденту, да и потому, что такой язык был ей понятен и такие подыгрыши привычны.

- А он захочет? – стрельнула взглядом во Владимира.

- Володя, ты как думаешь, вдвоём подымем? – пригласил в игру друга Марлен. – Давай, попробуем. Ты под какую станешь?

Вдвоём с обидчицей громко и дружно засмеялись.

Владимир подошёл ближе, спросил:

- Это ваш грузовик?

- Мой. - Женщина притихла, не привычная, очевидно, к серьёзному обращению на «вы» и опасавшаяся вообще «выкающих» людей не её мира и понимания.

- А что ты-то здесь делаешь? – втесался в разговор Марлен.

- Агронома привезла на поезд, в Минск он поехал. – Жалобно добавила: - За день ухайдакалась в поле, вот и прикемарила немного. А вы разбудили.

- И откуда ты? – продолжал допрос Марлен.

- Из Сосняков, в колхозе работаю.

Марлен от радости даже присел, хлопнув себя по коленям.

- Ну, ты даёшь, девка! Нам туда и надо. Давай, заводи, поехали! – заторопил он женщину.