Мо Инья - Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии Страница 52

Девушка с удивлением посмотрела на командира.

— Стоит ли об этом говорить? Вы бьете врага, как можно на вас сердиться, ведь я не ребенок.

Появился новый проводник, и отряд двинулся в путь. Тханг крепко пожал руку девушки.

— Прекрасный вы человек, Фыок!

Если бы у него было время, он сказал бы ей, что она сама похожа на цветок, один из тех диких цветов, которые ему случалось видеть во время переходов через джунгли. Обычно они прячутся в расселинах скал или среди корней деревьев. Эти хрупкие и нежные на вид цветы умеют, однако, сопротивляться любому урагану, и никакая сила не оторвет их от родной почвы…

Но было уже поздно, его отряд уходил.

Перевод с вьетнамского И. Быстрова

РЕСПУБЛИКА ИНДОНЕЗИЯ

Прамудья Ананта Тур

Прамудья Ананта Тур (род. в 1925 г. в семье школьного учителя) — крупнейший писатель-реалист современной Индонезии. В юные годы он с оружием в руках сражался за независимость своей страны. Большой вклад Тура в дело обновления национальной литературы отмечен рядом литературных премий Индонезии. Главным героем его художественного творчества является простой люд страны, ее трудовой народ. Творчество писателя пронизано идеями свободолюбия, гуманизма; лучшим его произведениям присуща высокая гражданственность. Тур известен как превосходный переводчик, открывший индонезийскому читателю М. Горького (роман «Мать»), Л. Толстого, А. Куприна, М. Шолохова, Б. Полевого. На русский язык переведены повесть Тура «Это было в Южном Бантене», роман «На берегу реки Бекаси» и сборник рассказов «О том, что прошло», многие из которых построены на воспоминаниях детства писателя, прошедшего близ г. Блора — в одном из беднейших районов страны. «Это печальный край, — писал видный индонезийский литературовед Х.-Б. Яссин, — где нищета толкала человека на преступления, где он за десять рупий мог пойти на убийство… где выдавали замуж шести-восьмилетних девочек, лишь бы избавиться от лишних ртов, где женщины продавали себя, чтобы как-нибудь прокормиться». Публикуемые здесь первые три рассказа взяты из этого сборника. «Продавшие себя» и «Инем» поднимают тему порожденной голландским колониальным господством нищеты и безысходности, растлевающих бедняков духовно и физически, способствующих консервации самых диких патриархальных пережитков. Тема пауперизации крестьянства Явы полностью сохраняет свою злободневность и в наши дни.

Новелла «Жизнь без надежд» обнаруживает в Туре незаурядного сатирика. Автор беспощаден к эгоистам и приспособленцам, увидевшим в глубинных общественно-политических сдвигах середины XX века лишь возможность проложить себе «путь наверх». В трактовке писателя беспринципность, бездуховность Каджана есть болезнь, закономерно развивающаяся в распад личности и завершающаяся безумием. Интуиция большого художника подсказала Туру тему, остающуюся чрезвычайно актуальной и в сегодняшней Индонезии.

Трагедия личности, растоптанной оккупацией и империалистической интервенцией, положена Туром в основу рассказа «Улица Курантил, 28». Врасплох застает японское вторжение героя рассказа Махмуда. Не одушевленный высокими общественными идеалами, он живет в маленьком замкнутом мирке, и потому крах его личной жизни воспринимается им как крах мироздания. Махмуд озлоблен, опустошен. И все же бедствия и страдания не вытравили в нем человека. В сложившейся драматической ситуации он, оказывается, способен на акт самопожертвования, хотя и своеобразно понятого им.

Тематика всех помещенных ниже рассказов лежит в магистральном русле творчества писателя.

В. Цыганов

Продавшие себя

Да, да, я все помню, хотя мне было тогда четыре года… Я хорошо знал эту семью: деда и бабушку Леман, их сыновей — Мана, Ньямидина, Сидина и дочь Сиях.

Ежедневно я появлялся у них в девять часов утра, когда все были дома. Вбегая, я сразу забирался на колени к дедушке Леману. Он понимающе похлопывал меня по плечу и предлагал кофе. Я смеялся. И бабушка Леман смеялась. А если я спрашивал: «Где Сиях?» — он всегда отвечал: «Еще спит».

— Спит? А я уже. встал! — восклицал я хвастливо.

Он улыбался, но, щадя мое самолюбие, говорил:

— Сиях — ленивая девочка.

— А где Ман?

— На реке… купается.

— А Ньямидин, дедушка?

— Еще не приходил домой. Ночью сторожил в гарду…[32] Он сейчас спит там.

— Еще спит?

— А как же?.. Устал, всю ночь ходил с колотушкой.

Иногда меня угощали вареным уби[33].

Обо всем виденном и слышанном в доме Леманов я имел обыкновение тотчас же рассказывать матери. Она пристально вглядывалась в меня своими узкими глазами и, предостерегающе поднося к моему носу указательный палец, говорила:

— Мать тебе все время твердит: нельзя туда так часто ходить. Им нужно заниматься делом.

— Но они ведь не работают…

— Потому что ты им мешаешь.

— А Сиях еще спит…

— Вот видишь!.. — Голос матери, который еще минуту назад был суровым, становился ласковым. — Лень — это заразная болезнь. Она, как трахома, передается от одного к другому. Если ты часто будешь туда ходить, и сам обленишься.

Как-то я передал дедушке Леману слова матери о лени, которой можно заразиться. Он добродушно проговорил:

— Что правда, то правда… Я человек ленивый. Но не будь я таким, что изменилось бы?.. — И он усмехнулся. — Своего рисового поля у меня ведь нет. Клочка земли и того нет… Голок[34] — вот все мое богатство. Каждый день точу его, поглаживаю. — Он бросил взгляд на гладкий и почти блестящий точильный камень с глубокой выемкой посередине. — Покараулю вместо кого-нибудь ночь — вот и два с половиной цента в кармане. Не будь тебя у Лемана, дружок голок, прощай гарду!..

У дедушки Лемана был приятный, певучий голос; слова он произносил как-то по-особенному, в нос. Мне нравилось его слушать.

Однажды, когда я заговорил о Леманах, мать обронила:

— И что тебе дались эти лентяи!.. Уважения заслуживают только те, кто работает. Запомни это!

На следующее утро я уже не, пошел к своим друзьям.

Прошло много дней… Как-то я опять очутился у Леманов и, по обыкновению, спросил:

— А где Сиях?

Дедушка Леман опустил голову. Бабушка кашлянула. Почему же вопрос, с которым я обращался к Леманам каждое утро, сейчас так их озадачил?.. Наконец старик ответил:

— Сиях уехала… В Палембанг[35].

— А это далеко?

— Далеко. За морем.

— Зачем она туда поехала, бабушка?

— За деньгами. Вернется с золотом… — И лицо бабушки исказилось в горькой усмешке.

— Теперь тяжелые времена, — ни к кому не обращаясь, сказал старый Леман. — Даже прияи[36] приходится туго!.. Сколько их теряет свои места!..

Я постарался запомнить эти слова, чтобы потом узнать, что они означают. Вечером, когда отец, как обычно, вышел посидеть возле дома на скамейке, я подбежал к нему со своим вопросом, но он опередил меня:

— Ты все расспрашивал меня о школе. Так вот, пора и тебе учиться.

Это была приятная новость; я даже подпрыгнул от радости.

— Я пойду в школу? Когда, папа?

— Завтра!

И я сразу забыл все, о чем говорил дедушка Леман. Завтра в школу! Я был счастлив, хотя в глубине души и сожалел о том, что уже не придется по утрам пить кофе у Леманов. Так оно и получилось: с тех пор я стал приходить к ним только во время каникул или по воскресеньям.

Как-то, возвращаясь из школы, я встретил возле нашего дома дедушку Лемана. Он протянул мне нового бумажного змея. Помню, я никак не мог запустить его и с завистью смотрел, как ловко это делают другие мальчики. Змей стал жертвой моего отчаяния — я разорвал его на мелкие клочки.

Однажды — тогда у меня были каникулы — я играл с товарищами на улице. Неожиданно против дома Леманов остановился докар[37]. Как по команде, все мы бросили игру и побежали к Леманам, во-первых, из любопытства, а во-вторых — и это главное — рассчитывая на угощенье.

И я увидел… Сиях. Она сидела на топчане рядом с каким-то немолодым мужчиной в черной баджу[38]. Сиях улыбнулась, поднялась и подошла ко мне.

— А, вот и ты!.. Давно, давно не виделись… — И она засмеялась, обнажив два золотых зуба[39].

На шее Сиях поблескивало золотое ожерелье из семи монет, соединенных цепочкой.

— Ты теперь богатая? — спросил я.

Вместо ответа она поцеловала меня.

— Дай мне золотую монетку, — попросил я.

Она покачала головой и, сунув мне в руку какие-то сладости, сказала: «Вырастешь — сам богатым будешь». Тем временем дедушка Леман, почтительно склонившись, беседовал с незнакомцем, у которого, как и у Сиях, поблескивали во рту золотые зубы. Бабушка хлопотала у печки, грея воду.