Вадим Смоленский - Записки гайдзина Страница 52

— В смысле?

— Заказ на девушку будете делать?

— Это обязательно?

— Можно и без заказа. Но тогда мы не гарантируем вам общество.

— А выпить гарантируете?

— Выпить гарантируем. С вас четыре тысячи иен.

Я заплатил. Заведение раздвинуло стеклянные двери, обдало меня табачным дымом, пахучей парфюмерией и долбливой попсой. Вдоль стен тянулись зеркала, вдоль зеркал сидели клиенты и старательно наслаждались гарантированным обществом. Словив пару любопытствующих взглядов, я присел за пустующий столик и стал изучать стоящие в его середине бутылки. Коньяк Suntory, виски Suntory, еще виски Suntory, опять виски Suntory…

— Hello! — раздалось над ухом. Я увидел чернявого цыганистого парня. — Меня зовут Карлос. Что будете пить?

— Привет, Карлос, — сказал я. — Дай мне стакан, я сам разберусь.

Не успел Карлос исчезнуть, как на его месте оказалось прелестное создание в кожаной мини-юбке и короткой маечке. Распущенные белые волосы напоминали исполинский одуванчик. Грациозно оттопырив задик, создание уселось напротив и протянуло мне кончики пальцев.

— Комбанва! Анжелика дэс.

— Вадик дэс, — сказал я, осторожно за них подержавшись.

— Сумимасэн?

— Можно по-русски, я свой.

Косметика на ее лице изобразила крайнюю степень удивления.

— Чё, правда?

— Правда, правда… Хонто.

— Ничего себе… — Она встала и захлопала в ладоши. — Девчонки!!! Сюда!!! Карлос!!! Бринг водка!!! — Снова села, внимательно вгляделась в меня и спросила:

— А ты в курсе, что Карлос голубой?

— Теперь буду в курсе.

— У нас все бразильцы голубые. Чтобы мы от кексов не отвлекались.

— От чего?

— Ну, от клиентов. «О-кяку-сан». Сокращенно «кекс». Знакомься, вот это Барби, а это Моника.

Я кивнул двум подошедшим красавицам. Внешность первой довольно точно повторяла американский кукольный прототип. Вторая больше походила на бабу с одесского привоза.

— Ох ты ё! — сказала она, усаживаясь ко мне поближе. — В кои-то веки.

На столе появилась бутылка водки Suntory, четыре стакана и контейнер со льдом. Барби взяла щипцы и навалила полный стакан ледяных кубиков.

— Ты шо, дура? — сказала Моника.

— Привычка, — смутилась Барби. — Всё виски да виски…

Она ссыпала кубики обратно в контейнер, Анжелика наполнила стаканы, и я провозгласил тост:

— За встречу!

Пятьдесят грамм водки Suntory оросили маринованных трепангов. Градус повысился. Жареный кальмар блаженно раскинул щупальца в стороны.

— Кайф! — сказала Анжелика. — С кексом по-русски… Непривычно даже.

— Та шо это, кекс? — возразила Моника. — Кексы вон сидят. Козлы, блин… А это наш русский мужик! Мы его сейчас попросим, и он нам всем заказ сделает.

— Чего сделаю?

— Ну, заказ! Платишь две сэнки, и я с тобой целый час сижу. Давай, а то меня опять к этим козлам отсодят.

— Вот придут отсаживать, тогда и будет тебе заказ.

— О-о-о! — Она запустила пятерню мне в волосы. — У тебя такие кудри!

— Где у меня кудри?

— О-о-о! Русские кудри! Я не могу… Ты такой, блин, плэйбой!.. Ты такой, блин, альфонс!.. Ох, бляха, я щас кончу…

— Моника! — раздалось откуда-то сзади. — Шоу-тайм!

— Та шоб их всех, — сказала Моника, отрываясь от русских кудрей.

Снова появился Карлос, поставил на стол закуску — порезанные вдоль огурцы и морковки, плюс майонез на отдельном блюдечке. Анжелика повторила разлитие, уже в три стакана — и вдруг послышался надтреснутый, еле живой голос:

— Приве..е..ет…

Голос принадлежал очень худой и очень бледной девице с потухшими глазами. Она держалась обеими руками за спинку стула и слегка покачивалась.

— Добрый вечер, — сказал я. — Присаживайтесь.

— Не..е..е… У меня зака..а..аз…

Она сделала плаксивое лицо и медленно уползла.

— Что это с ней? — спросил я. — Болеет?

— Это понарошку, — объяснила Анжелика. — Роза всегда типа болеет, у нее имидж такой. Ее тогда кексы жалеют и денег дают больше. А так она нормальная, только в роль сильно вошла, мы даже беспокоимся теперь. Давай выпьем, чтоб она была здорова.

На трепангов обрушилось еще полста.

— Бааби!.. Андзерика!.. Симэй дэс!..

— Нас заказали, — деловито сказала Барби, ставя на стол пустой стакан. — Отдыхай, увидимся.

В одиночестве я сидел недолго и через минуту перешел под опеку следующей красавицы. Она была похожа на воздушный шарик, в нужных местах перетянутый тугими резинками, — а походку имела такую, словно ее с отскоком от пола вел невидимый баскетболист. Плюхнувшись напротив, выбросила в мою сторону жеманно изогнутую руку:

— Говорят, наши в городе?

— Не врут.

— Каролина.

— Очень рад.

— А чего ты девчонкам не башляешь?

— Жадный.

— Да ладно тебе. Ты давай башляй.

— Ага.

Попса в динамиках вдруг обрубилась, и свет в заведении стал медленно гаснуть.

— Рэдиз андо дзенторимен! — раздалось под потолком. — Сёу-тайм!!!

Публика затихла и напряженно подалась вперед. Сценическое возвышение осветилось, заиграл какой-то несуразный гопак — и кулисы исторгли тощенькую приму в цветастой пачке и в таком же цветастом бюстгальтере. Выбежав на середину, прима исполнила несколько не вполне уверенных па, а затем нажатием потайной кнопки отправила обе половины бюстгальтера дуплетом в потолок, явив взорам изголодавшейся публики давно обещанное.

— Рэдиз андо дзенторимен! — торжественно возгласил ведущий. — Дзыс из Синди!!!

Под одобрительные крики и рукоплескания Синди разыграла минутную пантомиму, изображая сразу и корову, и доярку. Затем спустилась в зал и подиумным шагом направилась к ближайшему зрителю. Пантомима повторилась в сокращенном варианте у него перед носом. Зритель вытащил кошелек.

— Понял, как надо? — наставительно сказала Каролина.

Когда Синди взошла обратно на сцену, балетной пачки на ней уже не было, а из трусов во множестве торчали тысячные банкноты — как подрывные брошюры за кушаком революционного студента. Она раскланялась, послала залу воздушный поцелуй и исчезла за кулисами.

— Ну, чего не дал? — строго спросила Каролина. — Жаба давит?

— Так она не подошла… Кабы подошла, я б дал…

— Рассказывай! — Каролина махнула рукой, поднялась и отпасовалась на другую половину поля.

Музыка сменилась на что-то сладкозвучно-персидское. Я взял два морковных ломтика и попробовал загрести ими побольше майонеза. Ломтики были длинные, хлипкие, немилосердно гнулись и на роль палочек совсем не годились.

— Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Моника!!!

Я поднял глаза и увидел на сцене свою недавнюю собеседницу. Она блестела и переливалась, вся увитая разноцветной мишурой и перьями. Из области копчика произрастал павлиний хвост. Спереди, потеснив перья и мишуру, выпукло торчало все то же. Новую пантомиму следовало бы назвать «Птичье молоко».

Выполнив план по надою, Моника спустилась со сцены и направилась прямиком ко мне. Дойдя, развернулась задом и несколько раз подвигала вверх-вниз хвостом. Амплитуда была впечатляющей.

— Классно, — сказал я.

Уперев руки в боки, она стояла передо мной. Ей не хватало лишь прилавка с толстолобиками.

— И что теперь? — спросил я. — Денег дать?

Она уверенно кивнула. Я вытащил из кармана тысячную купюру и сунул ей куда-то в мишуру. Она довольно хлопнула себя по оперению, потрепала меня по щеке и проследовала к следующему столику — а там уселась на зрителя верхом и скакала на нем амазонкой, покуда тот не раскошелился.

— Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Памэра!!!

Третий номер программы был, видимо, задуман гвоздем. Таких размеров и таких надоев не видывала никакая ВДНХ. Клиенты заведения благоговейно примолкли и таращились на рекордсменку, чтобы во всех деталях донести увиденное до друзей и сослуживцев. Памела властно и величественно прошлась по залу — как татарский хан, собирающий дань с покоренного племени. Я был единственным, кто удостоился от нее каких-то слов. Принимая от меня очередную сэнку, она наклонилась и жарко прошептала:

— Милый, как меня достали эти обезьяны!..

Я проводил ее взглядом до следующего столика, где уже взволнованно трепыхались протянутые банкноты. Вдруг справа вытянулась чья-то рука и утерла мне нижнюю губу влажной салфеткой. Рука принадлежала конопатой девчонке с озорными глазами — я и не заметил, как она подсела ко мне со своими шуточками.

— Привет, меня зовут Миранда.

— Привет, Миранда.

— За знакомство?

— Давай.

— Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Антонио!!!