Евгений Мин - Ценный подарок (сборник) Страница 52

Рассеянный, думая о какой-то сложной конструкции, которая только сейчас пришла ему в голову, Муж механически надел первый попавшийся костюм и галстук.

Сняв с него пальто, старичок-швейцар сказал:

— Ишь вы какой красивый сегодня, совсем как жених.

«Побольше на чай хочет старик», — улыбнулся он и дал швейцару рубль.

Лишние деньги у него были.

Затем он подошел к большому зеркалу, взглянул на себя и ужаснулся.

На нем был надет старый синий костюм с ватными высокими плечами и широкими раструбами брюк.

Он хотел тотчас же уйти домой, но к нему подлетела хорошенькая девушка и, взглянув на него восторженными глазами, воскликнула:

— Ой, какой вы сегодня, просто не узнать, будто на двадцать лет моложе.

Затем начали подходить обыкновенные и видные лица, женщины и мужчины, старые и молодые. Все говорили одно и то же.

Он не выдержал и ушел домой с торжественного вечера, хотя должен был сидеть на главном месте.

— Почему ты так рано? — спросила Жена.

— Почему? Вот почему! — рассердился он и сообщил все, что было с ним. — Я не понимаю, отчего они все так глупо льстили мне? Неужели оттого, что я занимаю видное место?

Жена промолчала. Не могла же она сказать ему, что сегодня день их свадьбы и старенький синий костюм, в который было вложено столько любви, радости и счастья, сделал его в этот день таким же молодым, каким он был в низенькой комнате на седьмом этаже без лифта.

Она не могла этого сказать Мужу, потому что он никогда не верил в сказки.

Два поэта

Семи лет от роду, в день рождения Мамы, он написал первый стишок, растрогавший не только родительницу, но и родственников и гостей. Правда, слово «мама» у него рифмовалось со словом «бабушка», а слово «папа» — со словом «Генриетта», именем молоденькой сослуживицы Папы. Но были в этом стихотворении искренность чувства и ребячье знание жизни.

— Умница ты моя, — погладила Бабушка мальчика по голове, — ценишь мою работу, не то что некоторые, которые…

— И мамочку не забыл, — поцеловала его Мать.

Тетя Генриетта посмотрела на него такими глазами, какими она смотрит только на Папу, а Дядя, специалист по гужевому транспорту, подняв стакан с недостаточно очищенной жидкостью, рявкнул:

— Дернем за нашего парня.

— Поэтом можешь ты не быть, но… — начал Папа-лектор.

Хор протестующих голосов не дал ему закончить неуместное высказывание.

Десять лет, пока Мальчик учился в школе, он не написал ничего, даже какого-нибудь сонета.

Папа считал, что его сын поумнел и понял: стихи писать не так просто, как удить рыбу, хотя и это занятие нелегкое в наши дни загрязненных речных водоемов. Папина Генриетта презрительно думала: «Разве может талант расцвести у сына такой матери!»

Гужевой Дядя объяснял, что и с конями бывают такие случаи: накапливают они силу с запозданием, а тем более человек — он слабее.

Мама Мальчика никому не открывала своих потайных мыслей, радуясь, что сынок одумался и будет инженером, или архитектором, или даже директором универмага.

По окончании школы Мальчик, теперь уже Юноша, удивил всех.

На выпускном вечере он в присутствии недавних учащихся, наставников и людей, ведающих городским образованием, прочел поэму «Школа — оплот». Не было при чтении этой поэмы ни всхлипываний, ни веселых разговоров. Все выслушали ее в том строгом внимании, какое бывает, когда оглашают торжественный приказ в воинских частях. Стиль юного Поэта изменился. Рифмы стали гладкие и ровные, как частокол в заборе: «славный» и «главный», «честь» и «месть», «розы» и «морозы». Лишь один раз он сплоховал, срифмовав «чурбан» и «баран», но такое случается и со знаменитыми поэтами.

Дело было не только в строгих рифмах, но и в значительном содержании. Стихотворец сравнивал школу с океанским кораблем, директора — с капитаном, бесстрашно ведущим корабль навстречу штормам, учителей — с опытными штурманами, учащихся с матросами, готовыми, если понадобится, самоотверженно умереть. Немало места он уделил людям, ведавшим городским образованием, лоцманам, знающим опасные иностранные рифы и мели, угрожающие кораблю.

Юный Поэт закончил чтение поэмы под восторженные аплодисменты.

Директор школы пожал ему руку и в первый раз обратился на «вы».

Благодарю вас, юный друг. Я счастлив, что вы учились в моей школе. Это, пожалуй, гражданственно.

Красавица Генриетта, глядя на загрустившую Маму, подумала: «Интересно, откуда у этой женщины мог появиться такой сын?»

Но, бросив взгляд на Папу, улыбнулась.

Гужевой Дядька, тяжело хлопнув племянника по плечу, рявкнул:

— Молодец! Теперь только найти хорошую дорогу. Каждой лошади она нужна.

Люди, ведавшие городским образованием, промолчали, согласно занимаемому ими положению, а через неделю издали приказ, премировавший директора и дефицитную уборщицу.

Окрыленный успехом, юный Поэт послал свою поэму в «Молодой журнал».

Скоро пришел оптимистический ответ.

«Дорогой друг! — писал Самый Главный Редактор. — Прочли Вашу поэму „Школа — оплот“. У вас есть данные. Поэма находится в профиле нашего журнала и отвечает его требованиям. Опубликуем! К сожалению, „Молодой журнал“ в ближайшие два-три года будет загружен печатанием юбилейных поэтов семидесяти, восьмидесяти, девяноста лет, которые, как вы понимаете, ждать не могут. С уважением».

Юный Поэт, получив это послание, ничуть не огорчился, уехал в Большой город и поступил в Технический институт. Первые два года он так старательно изучал разные математические, физические и даже химические науки, что ни одна рифма не залетала ему в голову, и все-таки он просматривал «Молодой журнал», где печатались стихи поэтов-долгожителей, а иногда и некрологи, посвященные авторам этих стихов.

На третьем курсе Молодой Поэт влюбился в Студентку. Она была девушка как девушка, ничуть не красивей и не умней других, но поэтическое воображение молодого человека возвело ее в ранг красавицы. Плотина поэзии прорвалась, и мощным потоком хлынули лирические стихи. Сначала Девушка не замечала Молодого Поэта. Он был не красив, не боек в разговоре, как большинство стихотворцев, но, когда он прочел Девушке стихи, посвященные ей, она воспылала страстью к нему. И поскольку она была образованна, начитанна, она вообразила себя Анной Петровной Керн. Так как она не была женой генерала, а он великим поэтом, они поженились без всяких препятствий. Узнав об этом, Папа хмыкнул:

— Естественно.

Мама заболела корью.

А сильно облинявшая за это время красавица Генриетта вышла замуж за свежеразведенного мастера по цветным телевизорам.

Дядя-гужевик, выпив стакан очищенной жидкости, сказал:

— За здоровье молодых! — и рявкнул: — Походит он в хомуте.

Молодые супруги жили счастливо, если не считать того, что Поэт все меньше и меньше преуспевал в математических, физических и даже химических науках и все больше и больше писал лирические стихи.

Жена по-прежнему с восторгом выслушивала их, но, будучи женщиной практичной, как-то сказала:

— Послушай, ты читаешь стихи только мне одной. Напечатай их где-нибудь. Все прочтут их, а ты сможешь купить мне новые туфельки.

Молодой Поэт послушался Жены, собрал свои стихи и пошел в «Молодой журнал», потому что уже минуло три года с тех пор, как он послал туда поэму «Школа — оплот».

Самый Главный Редактор встретил его демократично-благожелательно, но долго не мог понять, о чем идет речь. Только когда Молодой Поэт в шестой раз изложил ему историю вопроса, Редактор кивнул головой:

— Так, так, вы говорите, поэма «Школа — оплот»? Помню, помню. Так вы говорите — три года назад. Нехорошо, нехорошо так небрежно относиться к своему творчеству, — отечески пожурил он Молодого Поэта.

Молодой человек не выдержал и напомнил Редактору о его письме и юбилейных авторах.

Выслушав его, Самый Главный Редактор опечалено произнес:

— Да, да, совершенно верно, но, видите ли, по не зависящим от нас причинам количество юбилейных авторов за это время сократилось, и если бы вы напомнили о себе, мы давно бы напечатали вас. К сожалению, мы не можем помнить всех, журнал один, а поэтов много. Но не огорчайтесь, я немедленно вернусь к вашему вопросу.

Проявив деловитость, он тотчас же куда-то позвонил, кого-то вызвал к себе, и тот явился с поэмой «Школа — оплот».

— Видите! — торжествовал Редактор. — У нас порядок, все на месте. Сейчас мы посмотрим, — он принялся рассматривать рукопись строго-доброжелательным взглядом.

— Так, так, — постукивал он карандашиком по столу, — неплохо… А это что?.. Вы сравниваете директора школы с капитаном корабля. Избитое сравнение. Такое встречается в девяноста процентах рукописей покойных юбиляров. Посмотрим дальше. «Самоотверженно погибнуть», — прочел он и слегка поморщился, — неудачно, крайне неудачно. Погибать самоотверженно нужно на войне, а в наше цветущее время нужно жить самоотверженно. Так, так, — стучал он карандашиком, — неплохо, совсем неплохо.