Александр Шелудяков - ЮГАНА Страница 53

Сытой лисой, лениво и неторопливо, приходит летняя ночь на юганскую землю. Иткар вышел на улицу. Из трубы, над промысловой избушкой, черно-бурым хвостом плыл дым.

Ночь была звездная. Тихо шумела тайга под ласковым южным ветром. Где-то вблизи от избушки прошел лось, затрещал валежник под упругими ногами. Вскрикнул испуганно потревоженный филин.

Стоял Иткар, дышал свежим воздухом ночи, заглядывал в даль звездного неба и думал о том, что, возможно, происходит поднятие «коры» в районе юганских болот. И возможно, через пятьсот, тысячу лет будет здесь иной облик земли, иной климат.

Пахло горелой кедровой серой, смолой. Только что Тунгир положил клюку из полосового железа в жар березовых углей. И тут же, на глазах, стальная клюка начала зацветать румяной радугой раскаленного железа.

Тунгир смотрел на Иткара, курил трубку. После недолгого молчания сказал:

– Далеко тебе веслом воду резать… От Сенче-Ката до устья Чагвы будет шесть больших плесов и много маленьких, наверное, шестьдесят русских километров. Потом тебе по Чижапке булькать веслом до Вас-Югана больше десяти чумкасов. Мучей, петляющих поворотов, шибко много будет по Чижапке. Искрутилась река хуже кишки, шибко длинно по ней ехать…

Иткар решил до Вас-Югана своим ходом, на обласе, плыть. И вот сейчас Тунгир помогал ему готовить долбленку в далекий путь. Облас новый, выдолблен Тунгиром в прошлом году из громадной осины. И хотя облас лежал под крышей, в тени навеса, но днище порвало. В трех местах появились сквозные трещины. Вот и пришлось Иткару накладывать скобы из толстой проволоки, сплющенной и отожженной на углях костра, пришивать клепень вдоль трещин из железа, выкроенного из старого ведра. Клепень наложена с внешней стороны обласа. Чтобы не было течи, с внутренней стороны нужно проварить трещины кедровой смолой, серой. Этим-то и занимался сейчас Тунгир.

– У югов когда-то чумкас был равен пяти километрам. Какой величины чумкас у арьяхов? – спросил Иткар.

– Если на олене ехать зимой, то чумкас у хантов – семь русских километров. Если водой плыть по течению реки, то чумкас – десять верст. Может, меньше маленько, а может быть, больше…

– Понятно, выходит, мне нужно месить водичку веслом поболее трехсот километров.

– Так-так, триста русских километров надо тебе идти водой по реке Чижапка, – подтвердил Тунгир так, будто это расстояние измерено им с великой точностью.

Старый хант вынул из углей костра кочергу за рукоятку, обмотанную сырой брезентовой тряпкой, и начал плавить раскаленной полосой железа разложенные куски кедровой серы с примесью мелкой коры. Шипела, плавилась сера под раскаленным железом и кидала беловатый пар, пахнущий терпким смольем.

Облас был спущен на воду. Отплывал Иткар от берега Сенче-Ката утром. Заставляло его идти самосплавом по таежной реке то, что он все еще надеялся обнаружить где-то в берегах признак выброса нефти на дневную поверхность.

Вода в северных реках колыхнулась на убыль, и течение стало более сильным, резвым. Иткар надеялся, если не придется где-то задержаться, приплыть к устью Чижапки на седьмой день. Выйдет он на Вас-Юган и там в одном из ближних селений дождется рейсового самолета и улетит на Новый Юган, а уж оттуда, можно будет договориться, подкинут в Кайтёс.

Журчит напевно и весело вода под носом обласа: бу-уль, улю-лю. Один взмах весла, второй, третий… Быстро несется облас. Быстро гонит свои воды на убыль таежная дикуша Чагва, Белая Речка по-русски. Мелькают заводи с берегами, поросшими ярким краснопрутником, уплывают за спину береговые кромки, обжитые соснами. Зорко всматривается Иткар в береговые спады, крутояры, близко прижимает облас к безмолвным берегам. Ритмично постукивает желна, черный дятел, о дуплистый кедр.

На другой день, утром, выплыл Иткар на широкий простор Чижапки, позади осталась узкогорлая Чагва, причудливая река, с берегами из белоствольных берез. И вот Иткар на большой воде. Снова резво несется долбленая посудина с попутным течением, что осенний лист по ветру. Ровно и упруго опускается весло в густо-коричневую воду реки – спешит облас на новый простор, к новой большой реке – Вас-Югану.

Вечером Иткар решил заночевать на знакомом месте. Когда-то на берегу со вздыбленной гривой-холмом было пролито немало поту. Четырнадцать лет назад, в семи километрах от берега, бурилась скважина. И захотелось Иткару побывать там, посмотреть и подумать кое о чем.

Натянута легкая брезентовая палатка. Горит рядом небольшой костер. На обломке доски, выброшенной рекой, стоят чайник, котелок с остатками лосиного мяса. Сидит Иткар у костра, курит трубку, а мысли его там, в тех осенних днях, которые остались позади расстоянием в четырнадцать лет. Он в то время хотя и считался молодым геологом, но уже был умудрен жизненным опытом и работой в Улангаевской нефтеразведке.

Потрескивают угасающие в костре угли. Эти звуки напомнили Иткару треск мороза: трещали лыжи, скользя по ледяному снегу; трещала тогда на спине пропитанная потом и замерзающая телогрейка. Где-то вот на этом берегу он ставил палатку в снежной яме, около поваленного на дрова сухостойного кедра. Холодное, с густой изморозью-кухтой на деревьях, было то утро, и трещал лед, вспучиваясь из ведра. Внутренность палатки заиндевела, покрылась снежным мхом.

Уплыли от Иткара трескучие зимние морозы, и видел он себя уже на барже, которую надсадно тащил буксирный катер. Палуба была загружена оборудованием для буровой, были на ней также трактор, бульдозер, вездеход, четыре жилых балка… В то время Улангаевская разведка считалась «невезучей». Все площади, на которых работала разведка, практически оказывались бедными, малопродуктивными. Тогда Иткар предложил: необходимо выходить на новые, южные площади. А эти площади в то время совсем не были подготовлены геофизиками. Риск! И нашлись опытные геологи старшего поколения, которые поддержали Иткара.

Всплеснулась у берега щука. В затопленных кустах испуганно вскрякнула утка. Запоздалый чирок-свистунок пролетел низко над водой – с-сш, с-уу – и шлепнулся мягким всплеском в заводи на затемненный водотоп.

Тихо журчит и плещется речная вода, подтачивая упругие, обновленные берега. Несет полноводье Чижапка на убыль, на скат. И несет она свои воды так же, как несла не одно тысячелетие. Иткару этот плеск воды снова навеял далекие годы. Была тогда славная, солнечная осень – бабье лето. Обмелела таежная река Чижапка, перекат за перекатом лег. Буксирный катер осторожно тянул баржу. На речной посудине чувствовали себя люди тревожно… Лениво, как бы ощупью, ползла баржа, спотыкаясь у каждого переката, как хромая, болезненная лошадь перед взгорьем. И вот он, самый опасный перекат Резу. Где та точка, которую рекомендовали сейсмологи после долгих споров, не знал тогда Иткар. Была произведена выгрузка оборудования на правом берегу Чижапки. Но, оказывается, точка была «переиграна». И когда это стало известно Иткару, и когда он все взвесил и уточнил, то оказалось, что нужно все оборудование, очень громоздкое, тяжелое, перебрасывать на другой берег и уходить на семь километров в глубь материковой тайги.

Неприступной горой казался тогда пятидесятиметровый бугор, который хребтастой гривой опоясывал берег реки. Сколько дней и ночей ревел не умолкая бульдозер… Пробита была наконец-то в бугре траншея. А затем построен мост-времянка через реку. Два с половиной месяца ушло на строительство этой дороги к точке, где нужно было закладывать буровую вышку. Возводилась вышка бригадой буровиков и монтажниками. Рубили помещение для котельной, котлопункта.

Откуда-то из темноты, незримыми ночными тенями, выходили к подживленному костру Иткара те, с кем был он в этих местах в то тревожное время. Вспомнилось Иткару, как пировал, резвился мороз. Люди в сорокаградусный холод жили в тесных балках-переночуйках, еду готовили на костре, под открытым небом. А позднее Ольга Арестова, бойкая молодая повариха, попросила соорудить печку из двухсотлитровой железной бочки. И благодаря этой печке на столе появились пышные лепешки и даже пирожки с лосиным мясом.

В конце ноября запуржило, завьюжило землю таежную. А потом, как по заказу, весь следующий месяц заворачивали морозы поболее сорока градусов. Начиналось бурение… Трудное, упорное бурение на новой площади. А весной, как великий подарок в награду за мужество и тревоги, ударил фонтан нефти с глубины двух тысяч шестисот метров…

Но все нефтяные залежи, какие были открыты в районе Чижапки, оказались незначительными. Где же эта большая вас-юганская нефть? Над этим вопросом бьются ученые-геологн уже двадцать лет. Созданы институты, тресты, ряд новых экспедиций, с новым, более мощным фронтом работ. Что же Иткара погнало сейчас на одиночную тропу, что он бродит по урманам и зачем все это ему нужно, какая цель у него? Может быть, решил «обскакать» всех именитых томских геологов и найти это «призрачное» месторождение нефти, которое превосходит во много раз ханты-мансийский Самотлор? Найти единолично, взять славу первооткрывателя себе. Слава, конечно, хорошо; почет тоже приятно чувствовать, и особенно со стороны большого начальства. Но у Иткара иная цель, иное понятие о славе. Ему сейчас необходимо закончить работу над картой, которая представляет собой, скорее всего, схему с обозначением мест естественного выхода нефти на дневную поверхность. А была начата работа над такой картой геологом Васильевым еще в тридцать пятом году. У Иткара нанесены на карту-схему и отмечены все места, где наблюдался естественный выход нефти в районе рек Большой Юган, Малый Юган, Салым, Балык и других. Взяв за основу карту геолога Васильева, Иткар Князев расширил свои наблюдения, последняя точка на этой карте, с самовыбросом нефти, нанесена в районе Чагвы и названа «Тунгирова Площадь».