Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть Страница 53

Лэндон слушал, положив руку на спинку дивана, сочувственно кивал. Начинается. Внутри все у него напряглось, как у бегуна. Он прекрасно знал этот журнал, к тому же на кофейном столике перед ним лежало несколько номеров. Главным редактором там был некий калифорнийский радиосвященник. В воскресенье утром его запускают в эфир почти во всех маленьких городках. Он вещал о Страшном суде и гибели человечества. Мир катится под откос. Люди погрязли в пороке, потонули в алкоголе, обкурились наркотиками. Промышленная революция распоясалась, на нее нет никакой управы. Во что превратились города! А расовые отношения, а атомные бомбы, а то, что человек уже не знает, чем он потчует свой желудок? Хорошенькое дело! Что ж, это была неплохая карта для людей, которым опостылела собственная неудавшаяся жизнь. Безликие посредственности не первой молодости и снедаемые завистью старые хрычи — они выброшены из игры и уже ничего не выигрывают. А может, не выигрывали никогда. Им осталась одна надежда — полный крах всего. Тогда они скажут: видите, мы же вас предупреждали. Лэндон понимал, в чем привлекательность такого подхода. Эллен в канареечном костюме жаловалась на то, как все под солнцем несправедливо, и Лэндон вспомнил слова Веры: «Маленькая птичка сердится на твердый орешек». Да, это в точку. Эллен все еще распространялась о питании. Конечно, обжорство — хронический грех среднего класса. Попросите людей рассказать, как они провели отпуск, — и вы получите полное меню ресторанов «Хауэрд Джонсон» и «Холидей инн». Но кто он такой, чтобы рассуждать об обжорстве? Конечно, это все нервы, но не худо бы сестрице заткнуться. Да где там, наверное, такое просто выше ее сил. Подождите, а в маленьком ресторанчике в Вене — таком забавном! — они, кажется, ели польское блюдо! Или в Цюрихе! О-о, так вы были за океаном? Ну, Маргарет — просто прелесть! Ей и в голову не придет над кем-то поиздеваться, запускать язвительные стрелы ей не дано. Она проявляла неподдельный интерес. Ну конечно же, Эллен и Херб прошлой осенью путешествовали по Европе! Ужасно удачная поездка — семнадцать стран за двадцать три дня! Из Бей-Сити желающих набралось на два автобуса. Они летели чартерным рейсом, им подавали шампанское, хотя лично она не пьет. А как испохаблены эти европейские города! К примеру, каналы в Венеции. Народ бросает в них мусор! А ты плывешь сквозь все это в гондоле!

— …Да вы, братцы, наверное, проголодались, — вспомнила Эллен. — А я-то знай себе мелю языком.

Тут Лэндон очнулся.

— Спасибо, Эллен, не нужно… Мы уже обедали, в дороге. Просто по чашечке кофе, если можно. У нас мало времени.

Его слова озадачили Эллен.

— Мало времени? Но это чудно, честное слово! Должны же вы перекусить. Я ждала…

— Пожалуйста, Эллен, ничего не надо… — Лэндон поднял руку, как автоинспектор. — Прошу тебя…

— Ну, нет так нет, — сказала она, поднимаясь с кресла. — Чудной вы народ!

Сестра продолжала вести разговор из кухни, время от времени выглядывая из-за угла — убедиться, что они еще здесь.

— Фред, отец будет рад тебя видеть. Понимаешь, от нашего общества он уже устал. Друзьями он никогда не был богат, сам знаешь. А те, что были, почти все поумирали. Мне кажется, он от нас устает. Но нам эти визиты — не сахар. Ведь мы ездим к нему каждую неделю, и говорить просто не о чем. Посидишь у него немного и начинаешь ломать голову — что еще сказать?

— Как он, кстати говоря? — спросил Лэндон, наклоняясь вперед и похрустывая пальцами.

— Все так же, — отозвалась она откуда-то. — Бедро у него здорово побаливает, это ты знаешь. Его все время беспокоит, как он выглядит. Вообще-то за последние месяцы лицо у него почти пришло в норму. Сейчас уже ничего страшного… А послушать его…

Да, для отца перекошенное лицо — повод для беспокойства. Неотразимым красавцем он никогда не был, но имел все основания гордиться своей внешностью. Серьезные глаза, умный взгляд, тонкие черты. Последние годы женщины баловали его своим вниманием. Кое-кто рвался за него замуж, но он об этом и не помышлял. И вот теперь он лежит там, вокруг искривленного рта — печать страдания. И жуткая горечь в глазах. Да, для него это — настоящая трагедия.

— Так или иначе, — продолжала Эллен, — сегодня у него будет напряженный день.

Она вошла, в руках — поднос с угощением. Кофе, печенье, порезанный на куски торт. Лэндон поднял голову.

— Напряженный? В каком смысле?

— В том смысле, что вы будете у него вторыми гостями! Джинни ведь приехала. Я думала, ты знаешь.

Лэндон взял кусок бисквитного торта. Готовить сестра умела. Торты и прочие сладости ей удавались на славу, отведать их надо обязательно.

— Да, конечно, я знал, что она сюда собирается. Вчера мы с ней виделись. Но я не думал, что она приедет так рано. От этих деток только и жди сюрприза.

— Они явились примерно в половине двенадцатого. Уехали совсем недавно. Она и молодой человек. Не очень приветливый молодой человек.

— Это Ральф, — сказал Лэндон и сильно глотнул. Кусок торта застрял в горле, и он потянулся за чашкой кофе. Он был разочарован. Глупо, конечно, но он все же надеялся, что дочь приедет одна.

— Да… Не очень общительный молодой человек, — сказала Эллен. Она сидела на пуфике, держа чашку на коленях. — В общем, они явились примерно в половине двенадцатого. Прикатили в какой-то иностранной спортивной машине. Жутко дорогой с виду. Я сначала подумала, что эту машину купила ей мать, и сказала себе: ой, тут недалеко до беды. Только начни делать детям такие подарки…

— Это машина ее тети, Эллен, — перебил Лэндон.

— У которой психическое заболевание. Как она, кстати?

— Нормально.

Эллен повернулась к Маргарет.

— У бывшей жены Фреда есть сестра. Не знаю, говорил он вам о ней или нет…

Значит, они взяли у Бланш «мерседес»? Что ж, машина для современной молодежи — второй дом. Но на душе стало неспокойно. Грудь сковало сильное волнение. Если захотеть, из этой тачки можно выжать сто тридцать, а Ральф… может, он как раз из тех субчиков, которые оживают только за рулем автомобиля. У него взмокли подмышки. Сердце забило тревожным набатом.

— Они у тебя долго пробыли? — спросил он.

— Около часа. И сразу поехали к отцу. По субботам прием посетителей с часу до четырех. Я предложила км пообедать, но они сказали, что собираются на пикник. Представляешь? В такое время года. Они, правда, сказали, что на солнце очень тепло. А еда у них вся с собой, и я поняла, что обедать они будут в парке. — Она снова повернулась к Маргарет. — У нас в Бей-Сити прелестный муниципальный парк, один из лучших в нашей провинции. Многим паркам даст фору. Верно я говорю, Фред? Но какой сейчас может быть пикник? Снег сошел только на прошлой неделе.

— Да, верно.

Он сосредоточенно думал. Наверное, он беспокоится лишь по одной причине: что подумает Джинни, узнай она, что он остановился в «Голубой луне» с женщиной. Идиотская была затея — снимать комнату в этом мотеле. И вообще, какого черта он собирается таскать Маргарет по городу? Что тут показывать? Сентиментальные реликвии прошлого. Но с этим давно покончено. Хорошо это или плохо, но жизнь его совсем не здесь, а впереди. Маргарет чуть выдвинулась в кресле, внимательно слушая Эллен — та рассказывала, какие в Бей-Сити бывают зимы: долгие, изнурительные. Лэндон извинился и поспешил наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Невежливо вот так бросать Маргарет, хотя она вроде не против. Веру бы это взбесило. К тому же, оставаясь с бывшей женой Лэндона один на один, Эллен всегда теряла дар речи, лицо ее каменело, и она хваталась за первое попавшееся дело: выбросить мусор из пепельниц, помыть тарелки. Что ж, ледяное молчание Веры испугает кого хочешь. Возможно, Эллен боялась ее до смерти.

В ванной он напустил воды в раковину, медленно вытер губкой лицо. Он всегда, когда вот так накатывает волнение, ретируется в сортир. Что бы это, черт подери, значило? Так или иначе, но в этих выложенных кафелем комнатах он как-то успокаивался. Сейчас он изрядно взмок. Скинув рубашку, вытер насухо подмышки и шею. Потом расслабил ремень, дав брюкам упасть на пол, подцепил большими пальцами резинку трусов и оттянул ее. По бедрам заструился прохладный воздух. Это его по меньшей мере освежило. Одевшись, он сел на обтянутый махровой тканью стульчик и стал считать пульс. Семьдесят шесть. Даже если он на удар-другой ошибся, пульс все равно неплохой. Но уходить отсюда не хотелось. Он стал оглядывать комнату. В его детские годы здесь был бачок с цепочкой, он опустошался с ревом, а всю ночь курлыкал и пел. Старая белая ванна была высокой и узкой, она стояла на линолеуме, вцепившись в него четырьмя безобразными лапами. Сейчас кругом был радовавший глаз легкий аквамарин. Ванна сверкала безукоризненной-чистотой — впрочем, вон один коротенький волосок. Лэндон мотнул головой, словно стараясь, чтобы в ней прояснилось. Надо рвать отсюда когти. Повидать отца. А потом — вон из города. Для него здесь ничего нет. А может, никогда и не было. Никогда еще его сердце не било в набат с такой тревогой. Через несколько часов они с Маргарет вернутся домой, посмотрят по телевизору старый фильм, поздно поужинают. Затычке он скажет, чтоб вернул деньги за комнату. А Джинни позвонит завтра и предложит пообедать о ним. Нет, он велит ей приехать на обед к отцу. А с утра в понедельник наденет выглаженный костюм, чистую рубашку и пойдет вкалывать на О. К. Смита. Собственная жизнь вдруг предстала ему четко очерченной, контуры ее стремительны и ясны как день.