Салман Рушди - Клоун Шалимар Страница 53

— Мы не можем допускать, чтобы гибла наша молодежь, — сказала Индира Ганди, — и пакистанская сторона тоже так считает. Генералы возмущены Зульфи (имелся в виду генерал Зульфикар Али Бхутто, сокращенно ГОПМФА), потому что он втянул их в драку за клочок вымерзшей, бесплодной земли. Quelques arpents de neige[23], как сказали бы французы. Несмотря на наличие этих общих забот и опасений, все серьезные подвижки по приграничному урегулированию заблокированы полностью, — призналась «мадам».

Инициаторами саботажа Плана Офалса оказались два влиятельных человека, ради этого объединивших усилия. Одним из них был ветеран парламентских битв Венгалила Кришнан Кришна Менон. Блестящий оратор и острослов, он однажды на заседании Совета Безопасности ООН выдал экспромтом восьмичасовую речь на тему неотъемлемого права Индии владеть Кашмиром и распоряжаться им по собственному усмотрению. Он называл себя противником алкоголя и ярым приверженцем чая и действительно спиртного не пил, зато поглощал по тридцать шесть чашек чая в день и потому говорил быстрее, чем кто-либо в Индии; о его грубости и прямоте ходили легенды. Индира считала его своим личным врагом, хотя он был близким приятелем ее папы. Он-то и трудился упорно над разрушением Максова плана сотрудничества. Он нашел единомышленника в лице министра внутренних дел Гузарилала Нанды. Этому дважды случилось временно, всего в течение нескольких дней, исполнять обязанности премьер-министра: первый раз — после смерти Джавахарлала Неру и второй — после кончины Шастри. У него выработалась стойкая и глубокая неприязнь ко всякому, кто бы ни занимал этот пост на постоянной основе, к тому же у него все еще свербело в носу после щелчка, полученного от Шастри, когда тот, несмотря на запрет Нанды, все же разрешил Максу поездку в Кашмир, на линию прекращения огня. Оба — Нанда и Кришна Менон — не покладая рук проводили работу среди членов кабинета министров и парламента, чтобы сколотить оппозицию Плану Офалса, одновременно усиливая контроль индийских военных над территорией Кашмира. Находясь еще в самом начале своего премьерства, мадам Индира не скрыла от Макса, что ее обвели вокруг пальца.

— И вас тоже, господин Офалс, ГОИМХА Нанда и ВККМ и вас одурачили. Какой смак!

«СМАК? — удивленно подумал Макс. — Что это может означать? Может, Саботаж Мирных Активно Действующих Комиссий? Или Срыв Мотивированных Акций, Касающихся Кашмира?»

— Это не аббревиатура, — проговорила «мадам» и легонько провела пальцами по его руке.

Бунньи уезжала из Пачхигама одна, без мужа, потому что американцы просили Абдуллу Номана прислать только танцоров и музыкантов. Ей было велено снова исполнить свой танец Анаркали перед знатными персонами на специально сооруженной по этому случаю сцене посреди центральной крытой террасы посольской резиденции, под сверкающей пирамидальной люстрой. С нею отправлялись Химал и Гонвати. Им предстояло танцевать вместе с Бунньи, но на заднем плане, и они были вне себя от счастья, вполне довольные своей второстепенной ролью и той славой, которая перепадет и им. Старый учитель танцев Хабиб Джу и трое музыкантов тоже ехали в Дели.

— Пачхигам отправляет свою труппу в Дели, в американское посольство! — гордо воскликнул счастливый Абдулла на автобусной остановке. — Какая честь для всех нас! Вы принесете нам удачу! — И он принялся обнимать каждого отъезжающего.

Клоун Шалимар тоже был среди провожающих. Когда подошел разрисованный предупреждениями об опасностях для любого путешествующего по горным дорогам автобус и с привычным скрипом и дребезжанием наконец остановился, Номан подхватил ее матрас, взобрался на крышу и проследил, чтобы все было прочно увязано и не свалилось по пути. Прощаясь с ним, Бунньи уже знала, что для них это конец. Он не подозревал ни о чем, ничто не предупредило, что сердцу его суждено быть разбитым. Он слишком любил, чтобы заподозрить предательство. Но он был всего лишь клоун, его любовь никуда не вела и никогда бы не дозволила ей следовать за своей звездой, искать свою судьбу. Входя в автобус, она обернулась. Шалимар стоял рядом с обесчещенной Зун Мисри, ее не то живой, не то мертвой подружкой. Присутствие Зун возле Шалимара было словно знак беды, знак позора, который ей, Бунньи, скоро суждено навлечь на своего мужа. Она одарила его самой что ни на есть обворожительной улыбкой, и он, как всегда, весь просиял в ответ. Вот таким и запомнится он ей навсегда — красавцем, которого любовь сделала еще прекраснее. Автобус дернулся раз-другой, потом тронулся, свернул за угол, Шалимар исчез из виду, и она стала готовить себя к тому, что ждало ее впереди. «Чего ты хочешь?» — спросит ее посол. Чего хочет он, ей было и так ясно: того же, что и все мужчины. Но нужно, чтобы на его вопрос у нее нашелся готовый ответ. Это очень важно. Важно знать точно, чего ей требовать и что предложить взамен.

Когда он явился, она уже была готова. Странноватый юноша Эдгар Вуд устроил всё просто гениально. Танцовщицам отвели отдельные комнаты в гостевом крыле Рузвельт-Хауса, и предусмотрительный Вуд заранее обсудил всё с миссис Офалс. Ее личные апартаменты находились на противоположном конце «палаццо» — она и посол давно уже не пользовались общей спальней. Толкач Вуд лично подбирал охранников из морской пехоты, которые несли дежурство в коридорах между апартаментами супругов, так же как и тех из них, кому предстояло нести вахту в коридоре, куда выходили двери комнат танцовщиц. (Сразу после своего прибытия в Дели Толкач первым делом стал выяснять, на кого из посольской службы охраны и безопасности он мог положиться полностью — то есть кто из них осознает, что должен служить верой и правдой прежде всего лично послу и обязан на время выбросить из головы все вбитые в нее с детства провинциальные представления о моральных обязательствах перед другими людьми и даже перед самим Господом Богом.) Вуд сообщил танцовщицам, что, согласно посольским правилам безопасности, доступ в коридор будет закрыт на всю ночь, до завтрака, как для посторонних, так и для них самих. Химал и Гонвати не возражали, тем более что их комнаты были завалены рулонами материи, флаконами духов, ожерельями, тяжелыми браслетами старинного серебра и корзинами со всякими лакомствами. С восхищенными возгласами девушки бросились разглядывать подарки. Хабибу Джу и трем его музыкантам предоставили большой номер в великолепном отеле «Ашока», где музыканты впервые в жизни свели знакомство с мини-барами, после чего дружно пришли к выводу, что их религия вполне допускает отклонения от праведности в тех исключительных случаях, когда выпадает счастье пожить и попить за чужой счет в гостинице класса люкс.

Бунньи Каул у себя в комнате не стала примерять сари, не бросилась нюхать духи, не взяла в рот ни одной конфетки. В полном сценическом костюме Анаркали — короткой ярко-красной кофточке, позволявшей видеть ее тонкую талию и плоский твердый живот, густо плиссированной юбке изумрудного шелка с золотой тесьмой по подолу, белых плотно облегающих лосинах, призванных оберегать ее от нескромных взглядов в моменты, когда юбка высоко и широко разлеталась в момент кружения, — не снимая сценической бижутерии — «рубинового» ожерелья, «золотого» колечка в носу, нитей искусственного жемчуга в волосах, — она неподвижно сидела на краешке постели. Она оставалась в роли Анаркали — великой куртизанки, замершей в ожидании прихода наследника трона Великих Моголов. Сложив руки на коленях, она безропотно ждала. Всего один тихий стук в дверь прозвучал, когда было три часа ночи.

Он хотел было произнести заранее выученную фразу на кашмири, но она приложила пальчик к его губам. Ах, как он красив, какие много повидавшие у него глаза, как много обещает его тело!

— Я могу немного говорить на английском, — произнесла Бунньи — недаром все же она была дочерью самого Пьярелала Каула! — и заметила, как он, приятно удивленный, перестал напрягаться. Она и сама заготовила речь, она повторяла, она шлифовала ее снова и снова, лежа без сна в предрассветные часы возле ни о чем не подозревавшего мужа. Теперь ее выход, ее главный монолог в спектакле.

— Пожалуйста, — начала она, — я хочу стать большой танцовщицей. Также, пожалуйста, я хочу большого учителя. Еще, пожалуйста, я хочу получить образование по самому высшему разряду. Еще я хочу хорошее жилье, так, чтобы не стыдиться вас там принимать. И напоследок, — произнесла она дрогнувшим голосом, — из-за того, что я соглашаюсь столько потерять, мне хочется услышать из ваших собственных уст, что вы обо мне позаботитесь.

Ее речь его и тронула, и позабавила.

— В этом я целиком полагаюсь на вас, — серьезно сказал Макс и добавил на кашмири: — Мех хав таи саи ватх[24].

Далее они в течение часа торговались, вырабатывая условия соглашения, словно на настоящих переговорах по неофициальным каналам или при заключении международного договора о поставках вооружения. При этом каждая сторона признавала за другой право внести необходимые дополнения. Неприкрытый практицизм молоденькой женщины даже подогревал вожделение Макса. Возможно, прямота, с которой она говорила о своих амбициях, свидетельствовала о том, что и в постели она будет вести себя столь же раскованно. Он в нетерпении ждал, когда сможет убедиться на практике, так ли это. Но уже сами по себе переговоры доставляли ему удовольствие. О деталях «Соглашения о намерениях», как они оба предпочли это назвать, хотя Макс для себя дал ему код БКН / МО / ДСА CA (С), то есть «Совместное заявление о намерениях (с грифом „секретно“) между Бунньи Каул Номан и Максом Офалсом», что более полно отражало сущность «документа», договорились быстро. Гарантией прочности любых соглашений между сторонами всегда является их взаимная заинтересованность. Так и в данном случае: страстная вера Бунньи, что эта связь — ее единственный шанс добиться цели, служила надежной гарантией ее стараний, ее серьезности и ее молчания. Обсуждение наиболее деликатного пункта этого изустного соглашения прошло тоже на удивление гладко и предоставило Максу дополнительные гарантии.